Бильжо изобразил полную невинность:
– Но, государь, какое я имею к ним отношение? Скорее, это обязанность прево.
– Да ведь они все из казарм, где ты держишь своих головорезов! Что, не так? И разве не достаточно будет одного твоего окрика, чтобы они тотчас убрались отсюда? Черт знает во что превратили ярмарку. А ведь я выгнал их из Парижа. Ты что же, нарушил мой запрет?
Бильжо нахмурился, закряхтел, почесал затылок. На короля не взглянул. Покосился на девиц. Они пока еще не заметили его, занятые выбором клиента. А увидели бы перекошенное от гнева лицо – вмиг исчезли бы, ибо он всех их держал под своей рукой.
Король улыбнулся, глядя на него.
– Все они живут в казармах, Бильжо. Больше у них нет пристанища.
– Государь, одно твое слово, и я вымету этот мусор, хотя, видит Бог, как нелегко будет моим ребятам без женщин.
– Благодарение Богу, твои рутьеры служат мне. Но помни, если поступят жалобы от горожан на попойки, гулянки и тому подобное, что надумают устроить твои воины в компании этих гетер… Словом, так. Дамочкам этим вести себя благопристойно на улицах Парижа, и чтобы никаких жалоб на них от жителей!
– Филипп, – растроганно молвил Бильжо, – раз ты позволяешь…
– Ну да, черт возьми, не сидеть же им целыми днями в казармах с пьяными рутьерами и играть с ними в кости.
– Только не пойму я, – озадаченно произнес Бильжо, – ведь ты сам запретил… Что же, передумал?
– Казне нужны деньги, – хитро улыбнулся Филипп, – а потому я обложу этих дам налогом. Пусть себе работают. А чтобы не ютились по подворотням, рискуя подцепить заразу, прикажу построить для них дом. Так оно будет лучше и для рыцарей, и для них, ну и для меня, конечно. Но идем дальше, взглянем на меха и упряжь для лошадей.
Они снова направились вдоль рядов и лавок кондитеров. Герен купил Эрсанде вафельные трубочки с начинкой из меда и варенья, а Робер преподнес своей любимице целый кулек засахаренных орешков. Эрсанда обрадовалась покупкам и, поманив мужчин пальчиком, поцеловала обоих в щеку.
Гарт с Маргаритой никак не могли выбрать подарок Раймону. Наконец он сам указал отцу на игрушечный деревянный меч с такими красивыми ножнами, да еще и с позолоченной инкрустацией, что пройти мимо было просто нельзя. Потом остановились у палатки ювелирных дел мастера, и Гарт купил Маргарите (по ее желанию) жемчужные серьги с изумрудными камешками и золотую брошь в виде бабочки с расправленными крыльями. Маргарита подарила своему рыцарю такой страстный поцелуй, что сам Филипп залюбовался.
В это время один из трубадуров, сидя на ящике с четырехструнной виолой в руках, запел веселую песенку о студенте, который в отсутствие мужа-торговца наслаждался прелестями его жены. До этого выступали жонглеры, факиры и плясуны с бубенцами. Теперь каждый из них, сидя на траве, а то и прямо на земле, подсчитывал свой барыш.
Послушав песню и вволю насмеявшись над обманутым мужем, Филипп с компанией направился к обозам, опоясывавшим ярмарку со всех сторон. В каждой из повозок был какой-то товар или снедь, и около каждой Филипп останавливался, то любуясь ремесленными поделками, то вступая в разговор с продавцами.
Сколько таких телег они уже миновали, неизвестно, как вдруг Бильжо остановился. В одной из телег стояла маленькая девочка в легком ситцевом платьице и во все глаза глядела на него. Не по сторонам, не вверх, не вниз, а именно на него, точно не существовало для нее ничего вокруг, кроме этого огромного рыцаря в кожаной куртке, с бородой и с мечом на боку. И он тоже смотрел на нее, удивляясь и не понимая, почему не отворачивается, почему не идет дальше. Но у этой девочки, на вид около трех-четырех лет, были такие печальные глаза, и с такой мольбой смотрела она прямо в лицо этому рыцарю, что он не мог сдвинуться с места, будто приковали его к себе эти широко распахнутые серые глаза. И такая в них читалась боль, таким хорошеньким показалось ему это личико, обращенное к нему, что Бильжо вконец растерялся. Неожиданно он подумал, что им двоим непременно надо сказать друг другу хотя бы пару самых простых слов. Зачем? Почему? Он и сам не знал.
И тут случилось нечто такое, что привело всех в изумление. Девочка выбралась из телеги, подбежала к рутьеру совсем близко, чуть не наступая ему на ноги, и подняла к нему свое милое, страдальческое личико – молча, ничего не говоря и ни о чем его не прося. Просто стояла и смотрела как на икону, как на распятие, как на лик Богородицы. И вдруг ее маленькие ручки потянулись к нему, словно к некоему спасительному щиту или к родной матери. И показалось в эту минуту Бильжо, что эта девочка доверчиво держала в протянутых к нему дрожащих ладошках свое трепещущее сердце.
Он присел на корточки, привлек к себе дитя. А девочка, почуяв ласку, обняла его за шею и тихо проговорила:
– Ты похож на моего папу. Он тоже носил меч.
– Где же он теперь? – так же негромко спросил Бильжо.
И тут она заплакала. По щеке старого воина потекли горячие детские слезы, а тело ребенка стало мелко вздрагивать в больших, грубых руках, не знавших доселе нежных детских объятий. Сердце у Бильжо дрогнуло, и он еще крепче прижал к себе малютку.
– Так где же он? – снова спросил он ее.
– Не знаю…
– А мать?
Девочка молчала, только продолжала всхлипывать у него на плече. За нее ответили торговцы:
– Там перебили всех. Мертвые защитники замка кругом. Скорее всего – месть. Обычное дело.
– Где это случилось?
– Близ Бар-сюр-Сьен, юг Шампани. Замок назывался Шан-Дивер. Да ты спроси у нее сам, рыцарь. Наверняка она все видела.
Бильжо посмотрел девочке в глаза. Утер платком слезы, лицо. И не мог оторвать от нее взгляда. Что-то теплое, страдальческое шевельнулось у него в душе, грубой, черствой душе воина, не знавшего пощады, не умевшего любить. И вдруг почувствовал этот старый солдат, всегда видевший только кровь и смерть, как сердце его потянулось к этой девчушке, да так, словно то была его родная дочь, которую он долго искал и вот наконец нашел.
– Как же тебя зовут? – дрожащим голосом спросил он.
– Беатриса.
– Ого! Вот так имя! Да ты дворянского роду. А я было подумал… А как звали твоего отца?
– Господин барон, – тихо ответила девочка.
– Так и есть! Значит, ты из знатной семьи. На ваш замок напали, верно? И ты все видела?
Она кивнула.
– Тогда расскажи мне все. Может быть, мы сумеем найти твоих близких.
И Беатриса повела свой страшный рассказ.
– Мы жили в замке. Папа часто уезжал на охоту и на войну. А потом в замок пришли те, кого он называл своими врагами. И начался бой. Лилась кровь… много крови. Нам с братом стало страшно, и мы спрятались в подвале. А его кто-то поджег. Но мы боялись выйти, потому что наверху звенели мечи и кричали люди. Скоро стало тихо. Бернар стал звать людей, потом пошел и упал. Я смотрела на него, а он все кашлял… Потом перестал. Я поднялась, но все было в дыму, и я снова упала. Так было легче дышать. Но скоро я поползла вперед, к Бернару, только он не отвечал, даже не шевелился. И я осталась рядом с ним. А потом, я помню, меня подняли люди и куда-то понесли. Я очутилась в повозке, но одна. Я стала просить, чтобы принесли и Бернара, но никто мне не ответил, только сняли шапки с голов. А теперь я не знаю, где папа, мама, где Бернар… А ты не знаешь?
Бильжо бросил взгляд на торговцев. Те в ответ красноречиво провели ладонью по горлу и очертили в воздухе крест.
Бильжо все понял. Он сам был таким. Спросил только негромко у людей:
– И мать?…
– Всех. А ее нашли в подвале.
Бильжо гладил волосы девочки и смотрел в ее преданные глаза, ждавшие ответа. Что он мог сказать ей? Он и сам не знал. И сказал первое, что пришло в голову:
– Они уехали, малышка… уехали далеко-далеко.
– А я? – она захлопала глазами, явно не понимая, отчего они уехали без нее. – Почему они не взяли меня с собой?
Бильжо тяжело вздохнул. Наверное, не стоило говорить правду, но он сказал, потому что не мог иначе. Он был солдат и не умел лгать, тем более ребенку.
– Твоя мама уже не вернется за тобой, Беатриса, и твой брат тоже. Они теперь на небесах, а оттуда дороги назад нет.
– А отец?… – с затаенной надеждой, как показалось Бильжо, спросила девочка.
И он сказал ей то, что уже твердо решил для себя:
– Твоим отцом буду я. Хочешь?
Она снова хлопнула ресницами раз, другой.
– Вместо того, который тоже на небесах?
– Да, моя крошка. И он повелел мне стать твоим отцом. Так уж вышло… Ну, что скажешь? Ты не против?
– А ты?
– Я? Я… я…
И тут Бильжо почувствовал, как к горлу подступил ком. Никогда с ним такого не бывало, а тут… Вместо ответа он кивнул, а девочка снова бросилась ему на шею и крепко-крепко обвила ее своими ручонками. Бильжо едва не прослезился. И услышал у самого своего уха:
– А говорили, что у меня больше нет папы…
И она поцеловала Бильжо в щеку, потом еще раз, и еще…
Сердце старого солдата не выдержало; по щеке его поползла слеза, за ней другая. Он быстро вытер их, словно застеснявшись, и поднялся во весь рост, держа девочку на руках. Взгляд его упал на Маргариту; она стояла рядом с Гартом и плакала.
Бильжо, протянув ей ребенка, повернулся к торговцам:
– Вы собирались ее продать? Говорите вашу цену. Клянусь распятием, я дам вам не жалкие денье, а насыплю столько золота, что ваша телега не тронется с места!
Торговцы переглянулись. Один из них сказал:
– Разве мы поганые мусульмане, чтобы продавать детей? Бери ее себе, рыцарь, и люби, как и она тебя. Похоже, ты ей пришелся по сердцу. Ну чем не отец и дочь?
И они от души рассмеялись. Засмеялся и Бильжо, забирая девочку. Улыбнулась и Беатриса, снова одной рукой обнимая старого рыцаря за шею, а другую держа у него на груди.
Подошел Филипп, который тоже стоял рядом и все видел.
– Когда твоя дочь подрастет, – сказал он, – я подарю ей замок, а потом мы с тобой, отец, найдем ей блестящую партию. Так что готовься на старости лет нянчить внуков и растить из них храбрых воинов для своего короля.