– Я должен, Эрвина, – ответил он. – Это мой долг.
– Понимаю. Но ради чего столько убийств, безвинных жертв, сирот, оставшихся без отцов? Ответь мне, король Франции.
– Во славу веры, во имя Господа! – осенил себя крестом монарх.
– Во имя Господа? – снова презрительно скривила губы Эрвина. – Ничего не может быть ужаснее, страшнее этих слов. Какой он кровожадный, этот ваш бог! И когда он только напьется крови? Сколько уже ее пролито ради него и во славу его!
– Бог мудр и справедлив. Ничто не делается без Его ведома. И если идет война, то надо верить, что так Ему угодно. Значит, лишний кто-то оказался на земле.
– А ты веришь? – сощурила глаза Эрвина. – Веришь в то, что Он есть, и Он где-то там, на небесах? Может быть, ты скажешь еще, что Он любит тех, кто верует в Него?
– Разве это требует доказательств? Не говорят ли об этом Его заповеди?
– Если так, то почему твой бог не помогает христианам? Почему позволил исламистам ворваться в собственную гробницу и осквернить ее? А поход твоего отца? Сколько христианской крови было пролито напрасно! И сколько еще будет! А то, что ты называешь заповедями, – обыкновенная болтовня.
– Мы отправляемся в Палестину, чтобы утвердить торжество нашей веры. И это будет священная война!
– Глупая война, – покачала головой Эрвина. – Сто лет назад родилась эта глупость. Сколько жизней она отняла. Из-за кого? Из-за мертвеца, которого никто не видел, потому что его никогда не было.
– Но Священное Писание! Ведь там описана Его жизнь!
– Писание просто выдумали. Тебе это не приходило в голову? А догадываешься ли о причинах столь частых войн? Той войны, на которую ты собрался? Люди! Вы вспарываете друг другу животы и рубите головы оттого, что вас слишком много. Вы надоели друг другу, вас наплодилось столько, что настала пора пожирать ближнего своего, иначе все вы умрете с голоду. А он идет, он уже стучится в замки и дворцы, в двери каждого дома. Что ты будешь есть, человек, если родил пятерых или больше? Чем накормишь ты их? Человек чересчур плодовит, отсюда его беды. Ему тесно на своей земле, и он идет воевать, чтобы прокормить себя и свое потомство. Дикие звери поступают так же. А ваш бог – всего лишь фиговый листок, которым прикрываются те, кто идет грабить и убивать, чтобы жить самому. Вот тебе мой сказ, государь Филипп. Правдивее его тебе не услышать.
– Ты разуверилась во Всевышнем, в Его могуществе, но я не осуждаю тебя, – ответил король. – Мне известна твоя история, рассказал Гарт. Пожалуй, на твоем месте я мыслил бы так же, превратившись в отшельника. Но у нас есть Церковь, вовсе не слабый наш союзник и наставник в борьбе за веру. Она есть у каждого христианина и ее уже не отнять, ибо она объединила многие народы. Она единственно правильная, и мы идем защищать ее от тех, кто смеется над ней, противопоставляя ей глупую веру в какого-то мифического Аллаха. Понимаешь ли ты меня, Эрвина? Как христиане мы должны идти на восток, потому что там для нас святая земля, где умирал, а потом вознесся на небеса Иисус Христос.
Помолчали. Эрвина тяжело вздохнула. Потом сказала:
– Будь осторожен в этом походе, король. Действуй больше не мечом, а умом. Всю крапиву не выдрать и всех грибов в лесу не собрать. Тот, кто не верит в это, лишь потратит силы и насажает волдырей. От такого держись подальше, – ум его не в голове, а в рукояти его меча. Но он толстый, а ты худой. Пусть себе машет мечом, это не принесет ему ничего, кроме глупых побед. Твоя же задача – действовать головой, в то время как твой союзник без толку рубит крапиву. Ты сам поймешь, что и когда тебе надо будет делать. Помни, что иные в надежде на славу и почет берутся за опасные труды, но, не добившись желаемого, только губят себя. Ты же, пока кот будет ходить по двору, обратись в мышь и хватай сыр, что лежит на полу. Прощай же, король Филипп, и помни мои слова.
Вложив ей в руку туго набитый кошелек, король вскочил на коня.
– Живи долго, Эрвина! Мы встретимся, когда я вернусь из этого похода.
И тронул с места. Остальные последовали за ним.
Глава 11. Конец жизорского вяза
Тем временем между обоими королями по-прежнему не утихали страсти. Узнав о том, что Алиса Французская, его нареченная невеста, стала любовницей Генриха II, Ричард отказался на ней жениться и воспылал еще большей ненавистью к своему отцу. Теперь жизорский замок – приданое Алисы – должен был вернуться к французской короне. Да и самой Алисе нечего уже делать в Лондоне, ей следовало вернуться к брату. Переговоров и вооруженных стычек по этому поводу было уже немало. В августе снова решили устроить встречу под тем же самым жизорским вязом. Англичане явились первыми, устроились в тени и, когда прибыли французы, стали осыпать их насмешками. Нещадно палило солнце, франки буквально покрылись пóтом под его жаркими лучами, а переговорам и вызывающим шуткам из-под вяза все не было конца.
Первым не выдержал Бильжо.
– Филипп, позволь, мы перебьем эту свору наглецов. Сколько можно терпеть издевательства? Как у тебя хватает сил смотреть на все это?
– Нельзя, Бильжо, ведь мы пришли на мирные переговоры. Сегодня должен решиться важный для меня вопрос. Представь, мы бросимся на них с оружием в руках!
– Тогда почему они ведут себя по-хамски? Ей-богу, у меня руки чешутся. Так и хочется нырнуть под этот вяз и разбить им всем рыло!
– Успокойся, тебе скоро представится такая возможность, – похлопал его по плечу Герен. – Мы все с удовольствием составим тебе компанию.
Наступал вечер, а решение так и не было принято. И тут со стороны англичан полетела стрела. Робер чудом остался жив: стрела пролетела возле самого уха, царапнув его.
– Ну, это уж слишком! – вскричал Бильжо, обнажая меч. – Этак они всех нас перебьют. Проклятые английские собаки! Филипп!..
И король дал знак. Франки, давно ожидавшие этого, издав боевой клич, бросились к вязу. Но англичане, хоть и в беспорядке, быстро отступили и укрылись за стенами замка. Взбешенные, французы вернулись обратно. Но надо было на ком-то выместить злобу, и они принялись рубить этот вяз, простоявший здесь не одну сотню лет. Срубили-таки и, на прощанье погрозив англичанам своими мечами, уехали восвояси. Ричард, выслушав Филиппа, поклялся быть верным ему и сказал, что после этого еще больше ненавидит отца.
Следующую встречу монархи назначили на 18 ноября, в Бонмулине. Бедные епископы, которых Филипп отряжал послами, уже устали скакать туда-сюда и проклинали английского короля (а втайне всю политику Филиппа).
Генрих, поджидавший французского государя, вытаращил глаза от удивления: рядом с Филиппом скакал его сын Ричард, законный наследник престола.
– Я требую как сюзерен, – начал Филипп, сразу же обозначив свое главенство, – чтобы мой вассал король Английский передал старшему сыну территории и замки, которые как наследнику должны ему принадлежать. Это, помимо графства Пуату, – Нормандия, Анжу, Берри, Турень и те земли, которые он завоевал в Тулузе. Как будущий король, а ныне соправитель своего отца он имеет право владеть этими герцогствами и графствами. Кроме того, король Английский обязан вернуть королю Французскому Жизор и Вексен – приданое его сестры, а также ее саму.
– Но ведь Ричард женится на ней, – попытался выкрутиться из положения Генрих, – он обещал.
– Обещал! Но когда это было? – вспылил его сын. – С тех пор принцесса прочно обосновалась в твоей постели. А теперь ты хочешь, чтобы я женился на ней после того, как она тебе надоела? Никогда! Я не пес, чтобы подбирать объедки с твоего стола. А теперь отвечай, согласен ли короновать меня как старшего сына и отдать мне земли, о которых только что говорил французский король?
Все было неприемлемо для Генриха – и коронование, и передача прав на владение. Это он предназначил Джону, младшему сыну, неуравновешенному и строптивому, которого любил больше. Откровенная глупость с его стороны; она вскоре и сведет его в могилу. И он сказал, явив свой идиотизм, что не хочет, не может, не готов, а потому не согласен на условия своего сюзерена.
И тогда (Генрих побелел, увидев это) сын отвернулся от него, упал на колени перед Филиппом и признал себя его вассалом во всех владениях, о которых шла речь.
Это было вызовом королю Генриху со стороны собственного сына. Это было объявлением ему войны.
– Король Франции, господин мой, считаю, что встреча наша на этом закончена, – заявил Ричард Филиппу. – Мне, во всяком случае, делать здесь больше нечего.
– И мне тоже, – сказал Филипп.
Так Генрих II лишился почти всех своих владений во Франции, хозяином которых отныне стал его сын, Ричард Львиное Сердце.
Между тем за мощной державой Плантагенетов с беспокойством наблюдала Германская империя, увидевшая конкурента, от которого ей необходимо избавиться. Слишком обширными были владения Генриха II, чтобы империя могла взирать на это спокойно. Кроме того, Генрих мечтал покорить Королевство обеих Сицилий, тем более что его дочь Джоанна была женой сицилийского короля Вильгельма. И Фридрих Барбаросса увидел не просто конкурента, но опасного врага, ибо сам мечтал владеть Сицилией. Назревало столкновение интересов двух сил, двух титанов – империи и английского короля.
Это не могло не устраивать двух других политических соперников этих гигантов – Францию и Италию. Что касается Франции, то нет нужды объяснять, какую выгоду сулил ей этот конфликт, если к тому же принять во внимание, что Фридрих мечтал о мировом господстве. Он – сюзерен, остальные державы – его вассалы. Словом, как во времена Оттонов. Такими были его амбициозные планы, направленные еще и на то, чтобы главенствовать над Римской церковью, а значит, над папой. Извечная борьба за власть империи и престола святого Петра. Собственно, до открытой борьбы за последние годы не доходило, папа всего лишь видел угрозу в планах Фридриха относительно Италии. Но нарыв зрел и вскоре должен был прорваться. И прорвался. Случилось это, когда легат однажды заявил императору, что тот получает свою власть от папы, а стало быть, обязан ему во всем подчиняться. Фридрих, услышав это, выгнал вон римское посольство. Так начался разрыв империи с Латераном.