Что касается империи, то она, образно выражаясь, шаталась. Борьба с папством выматывала, отнимала силы. Да тут еще такой конкурент на континенте! И Филипп потихоньку усмехался: они скоро столкнутся. Это будет только на пользу Франции, поскольку два быка не могут быть союзниками при виде одной коровы.
До Лиона обе армии шли вместе, затем разделились: невозможно прокормить такое огромное войско. Филипп направился в Геную, где намеревался пересесть на суда; Ричард – в Марсель, где ему предстояло дожидаться прибытия своего флота, огибавшего в это время Пиренейский полуостров. Затем оба флота встретились в Мессине, на Сицилии. Филипп прибыл туда первым, в сентябре…
Честно говоря, мне хотелось бы опустить дальнейшие перипетии путешествия этих двух отрядов в Палестину на помощь крестоносцам, осаждавшим Акру. Столько об этом сказано десятками авторов документальных трудов и исторических романов, что не вижу нужды все это повторять. И не буду. Ни к чему утомлять себя и читателя, которому наверняка уже известно все то, что происходило во время этого похода. Остановлюсь лишь на наиболее значимых событиях, мимо которых просто не пройти.
Тотчас по прибытии в Мессину начались раздоры. Ричарду вздумалось захватить и разграбить город из-за ссоры с сицилийским королем Танкредом по поводу приданого вдовствующей королевы Сицилии Жанны, его сестры. Однако думается, это предлог. Деятельная натура Ричарда требовала выхода кипучей энергии, а тут, кстати, он вспомнил о том, как его отец давно мечтал прибрать к рукам этот остров. И он штурмом взял Мессину, а потом отдал ее воинам на разграбление. Филипп, согласно заключенному ранее между обоими королями договору, потребовал свою долю добычи, что привело к натянутости отношений между монархами. Усугубил ее отказ Ричарда жениться на сестре Филиппа Алисе.
Тем временем пришло известие о гибели Фридриха Барбароссы. Нелепая, глупая смерть. Утверждали, что император был отличным пловцом.
– Как же это могло случиться? – недоумевал Гарт, с ним Бильжо и Робер. – Говорили, Фридрих хорошо плавал. И не выбрался из какой-то речки!
– Может, его убили, а тело бросили в воду? – предположил Бильжо.
– Убили? Кто? – отозвался рассудительный Герен. – Его же воины?
– Тайный враг.
– Его, надо полагать, зорко охраняли. Вряд ли поблизости прятался враг. К тому же с ним рядом был его сын. Не думаю, чтобы в его намерения входило этаким образом «обезглавить» поход, даже допуская разногласия между отцом и сыном. Раз так, то никто не посмел бы поднять руку на императора. К тому же, как говорят, он всегда оставался в доспехах и редко снимал свое железное облачение даже на ночь.
– Не потому ли не снимал, что боялся кинжала убийцы?
– Исключаю. С ним в палатке спали оруженосцы, вокруг нее – стража. Не пробраться никому. Я сам слышал.
– Как же тогда объяснить такую нелепую смерть? – не отставал Бильжо.
– А ты еще не догадался? Каким бы ни был хорошим пловец, ему не выплыть с камнем на шее.
– С камнем?…
– На нем висели горы железа; оно стремительно пошло ко дну, увлекая за собой своего хозяина. Вот и вся отгадка.
Между тем ссора двух королей затянулась и продолжалась всю зиму. Этим воспользовалась – кто бы мог подумать! – Алиенора, мать Ричарда. Зорко следя за событиями, она, несмотря на возраст и тяготы странствий, не страшась зимних холодов, отправилась в Наварру и привезла оттуда невесту для сына – Беренгарию, дочь короля Санчо VI. Она смотрела далеко вперед. К наследству Плантагенетов тянул руки принц Джон, на него претендовал также племянник Артур. Оба не могли и не должны были быть наследниками континентальных владений. Таким человеком мог стать только сын Ричарда. Значит, ему немедленно надо было жениться. Так размышляла и действовала семидесятилетняя королева-мать.
На другой день после ее приезда (в конце марта), Филипп, ни слова не говоря теперь уже бывшему союзнику, приказал поднять паруса, и вскоре (в начале третьей декады апреля) французское войско высадилось в гавани Тира, близ Акры. Ее осаждали в то время крестоносцы во главе с Ги де Лузиньяном, нарушившим клятву, данную им Саладину. Дерзкий проект короля, надо сказать, если учесть армию турок у него в тылу. Войско Филиппа, высадившись, поспешило ему на помощь.
А что же Ричард? Куда его занесли боковые или встречные ветры? Оказывается, на Кипр. Вблизи острова несколько судов из его флотилии потерпели крушение; на одном из них была Беренгария, которую захватил в плен правитель Кипра Исаак Комнин. Неделю спустя на берег Кипра высадился Ричард и потребовал освободить невесту и пленников. Исаак отказался. Ричард тотчас объявил ему войну и в мае осадил Лимасол, а затем Никазию, грозя превратить остров в груду развалин. Но Исаак сопротивлялся недолго и вскоре сдался. Ричард объявил Кипр своим владением, поставил повсюду гарнизоны и только тогда отправился к берегам Иерусалимского королевства. В Акре он появился в июне 1191 года. Двухлетняя осада близилась к концу. Едва прибыл Филипп, его сразу же признали вождем, хотя до этого их было несколько. Когда подошел Ричард, бывший союзник был сразу же отодвинут в тень. Ричард спросил, сколько платит своим воинам французский король.
– По три золотых монеты в месяц, – сказали ему.
– Так оповестите крестоносцев, что я буду платить по четыре монеты всем, кто станет под мои знамена!
Скрипнув зубами, Филипп стерпел и это, решив, что его час еще придет.
– Ричард богат, – стал объяснять Герен своим друзьям такую смену декораций. – Мало того что он завоевал и ограбил Кипр, он, надо думать, прежде чем отправиться сюда, опустошил не только английскую казну, но и свои французские владения. К тому же все давно признали в нем опытного полководца.
И этот опытный полководец, уже нажив себе врага, очень скоро наживет и другого. А пока великий магистр тамплиеров купил у Ричарда остров Кипр за сто тысяч безантов. Филипп, снова напомнив бывшему союзнику о дележе добычи согласно уговору, потребовал поделиться с ним. Ричард вновь отказал, ссылаясь на то, что договор предусматривал только завоеванные мусульманские территории. Французы начинали злиться на англичан, те не уступали им в злости. Дело едва не доходило до столкновений. А Ричарда и Филиппа снова раздирали ссоры. На сей раз причина – наследование иерусалимской короны: оставить ее Лузиньяну или передать Конраду Монферратскому, супругу Изабеллы, сестры умершей королевы Сибиллы? Ричард был за Лузиньяна, Филипп – за Конрада.
Осада Акры продолжалась, но в войске крестоносцев уже не было согласия. Ричард везде хотел быть первым, желал, чтобы слушали только его одного. Все заслуги в стычках, которые происходили с осажденными турками, делавшими вылазки, он приписывал своему войску. Французы роптали, не менее бурно выражали свое недовольство и немецкие рыцари во главе с Леопольдом V Австрийским. Они встретились с французами в тирской гавани и вместе пришли сюда, одни – морем, другие – сушей.
Одна из вылазок сарацин стоила жизни… (ей-богу, жалко до слез!) бедняге Роберу. Он храбро рубился рядом с Бильжо, не один сарацин погиб от его руки, и стали отступать уже они, отходя к крепости, как вдруг Робер увидел лучника. Тот целился в Бильжо, от меча которого, как от чумы, в ужасе спасались бегством враги. Миг – и сорвется с тетивы стрела! Всего только миг! И не помочь криком – не успеет Бильжо тронуть коня. Да и услышит ли в шуме боя?… Не было больше времени на раздумья и сожаления о щите, который был разбит и выскользнул из руки. С силой дав шпоры лошади, Робер рванулся вперед, заслонив собою друга, и в это мгновение стрела вонзилась ему в грудь, рядом с сердцем…
Сделав свое дело, сарацин пустился наутек, а Робер, взявшись рукой за оперение стрелы, побледнев и виновато улыбнувшись, стал медленно сползать с седла.
Бильжо стремительно оглянулся, словно почувствовал…
– Робер!..
И бросился к нему, успев подхватить у самой земли. Пал на колени, голову юноши положил себе на грудь и взглянул на стрелу, еще надеясь, что вышло из спины острие… Напрасно. Глубоко вошло в тело, не вытащить.
– Робер, мальчик мой!.. Как же это…
Он смотрел в лицо своего любимца, в его глаза и видел, как смертельная бледность уже покрывает щеки, а глаза заволакивает туман.
– Робер! Сынок… – Бильжо чувствовал, как мелко начинает вздрагивать тело, которое он держал в своих крепких руках, и понял, что это агония. Последние секунды жизни…
– Бильжо… – тихо произнес Робер, глядя уже почти мертвыми глазами на старого рутьера. – Скажи Эрсанде, пусть не печалится… Я любил ее… и тебя… детишек… Они, наверно, заплачут…
И тут толчок, другой… Последние удары сердца. И кровь, хлынувшая изо рта…
– Король… Береги его… Прощай, Биль…
И, свесившись на грудь рутьера, замерла голова.
Бильжо прикусил губу. Но слезы рвались. Он прикусил сильнее, до крови.
– Он спас тебе жизнь, – раздался рядом голос Гарта. – Я видел. Еще бы немного… Ты обязан ему жизнью. Он подставил свою грудь под твою стрелу.
Бильжо заревел. Вырвались слезы, как ни держал их, пролились потоком. И капали, обгоняя одна другую, на голову Робера, на его волосы, которые в последний раз гладила грубая, мозолистая рука старого рутьера.
Они все вместе, вчетвером вырыли могилу своими мечами, разодранными в кровь руками выбрасывая из нее чужую, сухую, мертвую землю. Бильжо обернул тело тремя плащами и бережно опустил его на дно. Постоял на коленях, глядя, но ничего не видя, медленно поднялся и бросил первый ком земли…
– Да почиет с миром раб Божий Робер, – промолвил Герен, возводя рукой крест. – Да упокоится душа друга нашего в царстве небесном, и не сотрется в сердцах наших память о нем. Аминь!
Быстро вырос холмик земли. Воткнули в ногах усопшего меч и простились с ним четверо его друзей, включая сюда и Филиппа. А после взятия Акры (сдались-таки турки-сельджуки!) Бильжо на руках перенес тело в крепость, и Робер упокоился навсегда близ храма, в Святой земле.