Ричард решил возвращаться: надо защищать корону и свои владения. Поэтому он быстро заключил с султаном перемирие сроком на 3 года, 3 месяца и 3 дня и 9 октября отправился в путь. По дороге его занесло ветром на византийский остров. Дальше отправляться морем он не решился: надвигалась зима. На пиратском судне он доплыл до Венеции, а дальше, сменив одежду из опасения попасть в плен к Генриху VI, отправился по суше в сопровождении четырех тамплиеров, переодетых, как и он, паломниками. Однако 20 декабря 1192 года в Вене он был схвачен опознавшими его слугами Леопольда Австрийского. Тот запер Ричарда в замке, а потом передал своему сюзерену. И Генрих VI упрятал его в тюрьму, потребовав за освобождение огромный выкуп в размере 150 000 марок.
Во время пленения Ричарда, в 1193 году, умер Саладин.
Глава 16. Эрсанда
И снова о реликвиях, о чудесах. О, это были действенные средства в те времена, и они приносили аббатствам хороший доход. Вовсе не обязательно поклоняться костям апостолов в храмах далеких стран. Конечно, счастливы те, кто посетил Иерусалим и видел Гроб Господень, но кто заставляет покидать родной дом, если у себя во Франции нетрудно найти увенчанные славой храмы? Это соборы Богоматери в Шартре и Париже, монастырь Женевьевы Парижской, храмы в Сен-Дени, Святого Мартина в Туре, Сен-Сернен в Тулузе – да мало ли еще где? Только там находит выздоровление больной, а не у врача, дорогого по услугам, да и зачастую обыкновенного невежды.
Чудодейственные реликвии спасают, исцеляют, вразумляют. В хрониках того времени им уделено значительное место. Наш знакомый монах Ригор, оставляя без внимания многие события, вероятно, из-за недостатка времени, подробно описывает случай, имевший место весной 1191 года, когда король Филипп как раз подплывал к гавани Акры. И не о простом смертном речь, а о наследнике короля. Три с половиной года ему уже, и он опасно заболел. Дизентерия. Сюзеренов, вассалов, простолюдинов напасть эта укладывала в гроб, дед Людовика умер от нее, а уж такой-то малыш…
Париж залихорадило, Париж испугался. Решили обратиться к медикам. Услышав об этом, святые отцы замахали руками, да и сами врачи, один другого бледнее, не решались подступиться к больному ребенку. Не знали попросту, что делать, понятия не имели, как справиться с этой бедой. Знала одна Эрвина, имелись у нее против такой болезни и травы, и питье. Был и яд гадюки, разведенный в нужной пропорции. Но некому было сходить за ней, да и не знал никто о знахарке, кроме Гарта и Герена. И весть эта не дошла до нее, не то она живо поставила бы на ноги юного принца. А если и дошла бы… Пустой стоял дворец, а без короля, без его друзей – кто пустит ее к ложу Людовика?
Но чудесам всегда есть место в жизни. Об этом и пишет Ригор, рассказывая о том, что было дальше. Внушительной толпой подошли к церкви аббатства Сен-Лазар, что в предместье, монахи из Сен-Дени, неся с собой реликвии – терновый венец Христа и гвоздь из распятия, вынутый из Его руки. Туда же пришли все парижские монахи и священники во главе с епископом Сюлли, сопровождаемые толпой горожан и школяров. И все вместе двинулись к королевскому дворцу. Там, подойдя к больному ребенку, достали мощи святого Дени и начертали малышу на животе крест животворящий. Потом стали молиться, попадав на колени, держа перед собой распятия, воздевая руки и глаза к небесам. И, о чудо! Исцелился наследник, не осталось вскоре и следа от болезни.
А двумя-тремя месяцами спустя молились те же монахи о счастливом возвращении короля. Просили об этом Христа, и в алтаре главной Церкви аббатства выставили мощи святых мучеников Дионисия, Рустика и других. С ними вместе преклоняли колена и регенты.
Что ж, таков человек в те времена: повсюду видит чудеса, которым слепо верит. Цифра 7 совершенна и священна. Обращение к Богу во искупление грехов – объект семи просьб воскресной молитвы. Отсюда получаешь семь даров Святого Духа. С этими дарами достигаешь семи добродетелей и вступаешь в обладание семью блаженствами. Кроме того: семь слов Иисуса на кресте, семь покаянных псалмов, семь проклятий, семь звезд, семь грамматических правил и еще много-много чего, и все это связано с цифрой 7. За ней следует другая вполне совершенная цифра – 12. Об этом – в сочинении другого монаха, тоже современника Филиппа Августа. Он верит и даже приводит примеры тому, что рожденные в Рождество умирают ужасной смертью. Недавно рухнули стены лиможского замка. Монах пишет: «Это оттого, что накануне близ укреплений молились отлученные священники». Фантазия уводит автора во времена императора Феодосия. В то время как он взошел на престол, в Палестине родился ребенок о двух головах, каждая на своей груди. Два года прожили эти близнецы, столько же отвелось и Феодосию.
Таков же Ригор, биограф Филиппа. Не довольствуясь воскресшими детьми, прозревшими слепыми и так далее, – все это результат исцеления святыми реликвиями, – он находит чудеса в жизни самого короля, происходящие во время его борьбы с вассалами, а особу монарха называет священной и сверхчеловеческой. Король в его понимании – объект проявлений божественного покровительства. Затем в своей «Истории» он упоминает 1187 год в связи с частой в этом году сменой пап, что, по его мнению, весьма прискорбно. А вот еще одно любопытное наблюдение. «В тот год, когда Саладин взял Иерусалим, у всех родившихся детей было только по двадцать или двадцать два зуба вместо обычных тридцати двух».
Забавно, не правда ли? Что ж, не будем спорить; возможно, Ригор все это видел своими глазами. Вот еще примеры сверхъестественного, чему охотно верили в то время. Одна женщина из Санса не ест около десяти лет. Она очень худа, у нее лицо ангельской красоты. Во время религиозных празднеств, ведомая ангелом, она совершает прогулку в небесные сферы. Она видит то, что неведомо другим, и предсказывает будущее. Хронист добавляет, что беседовал с этой девицей и был поражен ее умом и языком. А в Лане обнаружили другую ясновидицу, Матильду, об этом записано в ланской хронике.
Странно, почему нигде не упомянута Эрвина, такая же предсказательница, знахарка и весьма умная женщина? А ведь она – реальное лицо, современница Филиппа Августа, да и родилась давно, в начале века. Она была любовницей обоих королей – деда и отца Филиппа. Старость помешала ей раскрыть свои объятия третьему. А ее незаконнорожденные дети были от обоих Людовиков. Но никто из королей об этом не знал. Тайну эту она доверила лишь Гарту, глядя на которого искренне жалела, что так безвременно лицо ее избороздили старческие морщины.
Но вернусь к чудесам. Пусть поймут люди, каким он был, человек XII столетия, как легко верил в невидаль и предзнаменования, да еще и бросался с кулаками на того, кто выказывал скептицизм в этом вопросе. Аббат Эсташ из Сен-Жермена благословляет источник, дабы тот возвращал зрение слепым; ударяет посохом о камень, и бьет целебная вода. Правда, ему недвусмысленно сказали при этом такие же чудотворцы: «Уходи отсюда, пожинай урожай в другом месте». Другой священник – Фульк – также ниспослан свыше: молитвой и простым наложением рук он исцеляет слепых, немых и глухих. Ригор сетует, что не все в это верят. Фульк пошел дальше: стал укорять духовенство в распутстве. Клирики заковали его в кандалы и бросили в темницу. Но Фульк освобождается с помощью молитв, непонятно каким образом выходит на свободу и снова отправляется творить чудеса. Его опять бросают в узилище, но он вновь освобождается и идет дальше, по пути превращая проституток в почтенных матерей семейств, а ростовщиков – в расточителей.
Упомянутый уже мною летописец Бернар утверждал, что святой Марциал был апостолом Христа. И в этом не сомневались все жители Лимузена, поскольку этот святой считался покровителем аббатства. Тот же Бернар заявляет: «Женщина является величайшим врагом мужчины, причиной всех зол и пороков человечества».
Все эти монахи, по сути – взрослые дети, проникнутые предрассудками. Но они учили, наставляли, им верили, поэтому люди того времени, включая сюда и знать, были проникнуты теми же суевериями и легко принимали за истину любые чудеса, которые сходили с конвейера святой Церкви.
Так что нет ничего удивительного в том, что начертанный мощами святого Дени крест на теле больного Людовика излечил его. Было ли это результатом самовнушения самого мальчика, о котором ему нашептали сведущие люди, либо монахи загодя, зная рецепт, спасли его – остается лишь догадываться. Но в то время истина оставалась непреложной: крест, начертанный мощами – вот способ исцеления.
И народ еще больше уверовал в чудеса, полностью отупев.
В августе Филипп вернулся в Париж. К этому времени укрепили защитные сооружения, улицы (основные, наиболее оживленные, торговые) замостили квадратной и прямоугольной брусчаткой. Решено было до поры до времени не строить новые мосты, а торговля переместилась на север города. Увеличилось число студентов. Они учились пока в школе при соборе Богоматери. Эффективно работала городская милиция: все реже стали попадаться на улицах жулики и воры, прочий лихой люд.
Париж встретил крестоносцев с радостью, с шумом. На домах висели штандарты, разукрашенные на все лады вывески цеховых братств, изощрялись в своем искусстве музыканты и танцоры, а под ноги воинам бросали цветы и венки.
У ворот путешественников уже поджидали регенты, старшины города, бальи, эшевены. Первыми в рядах стояли дети, с волнением ждавшие своих отцов. И те – усталые, закаленные в походе, – протягивали к ним руки и сажали на коней перед собой. Раймон, Эрсанда, Беатриса, Людовик – все нашли своих отцов и были безмерно рады, улыбаясь, целуя их, прижимаясь к ним.
Эрсанда, сидя перед отцом, обеспокоенно заерзала, стала крутить головой, выискивая кого-то в строю рыцарей. Улыбка медленно сползала с ее губ, а глаза продолжали тревожно всматриваться в лица всадников, окружавших ее с обеих сторон. Бильжо заметил это и помрачнел. Ему ли не понять, какая сейчас разыграется сцена?
Эрсанда подняла голову, вопросительно посмотрела Герену в глаза.