Разговор, в котором отчетливо сквозили нотки высокого безумия, состоялся в вестибюле городского управления по чрезвычайным ситуациям, за столом для посетителей. Капитан Нещаднов, человек спокойный, служивый, усатый, сидел так, чтобы при случае можно было дотянуться до телефона, и боролся с зевотой. Ему было скучно слушать весь этот бред, хотелось вернуться к прерванному занятию, но глазам требовался отдых. Доктор же Указательный, внешностью более сходный не с каноническим Айболитом, а скорее с мужским изданием его склочной сестры Варвары, располагался в кресле напротив, впрочем, какое там располагался – ерзал и прыгал, как на горячей сковороде, все норовил вскочить и побегать кругами, и лишь меланхоличный облик капитана удерживал его от избыточной активности.
– Вы когда последний раз в автобусе ездили? – спрашивал доктор.
– Не припоминаю, – отвечал капитан. – Я все больше на служебном транспорте принужден передвигаться.
– А я только что! И знаете, что я увидел?
– Кирю Фарфорова? – попытался пошутить капитан.
– Они все – читают. Все! Даже старики и дети.
– Россия – читающая страна, и наш город не исключение.
– Ваши сведения устарели. Новое поколение уже не читает. И уж во всяком случае не книги!
– Недооцениваете вы нашу молодежь, уважаемый доктор.
– Да я лечу ее каждый день!
– Ну хорошо, – не стал спорить Нещаднов, зная основные правила общения с психически неуравновешенными собеседниками. – Какое это имеет отношение к цели вашего визита?
– Не знаю. Пока не знаю. Но чувствую, что налицо прямая связь. Вначале имеют место традиционные симптомы гастроэнтерита, но проявляются намного раньше, практически сразу после инфицирования. Тошнота, диарея, снижение мышечного тонуса, отсутствие аппетита… А затем симптомы так же стремительно исчезают.
– Ну и прекрасно. Я слышал, желудочный грипп обычно проходит сам собой…
– Если не считать осложнений. В классическом случае это обезвоживание организма и снижение иммунитета. А в нашем случае – нарушение когнитивных функций.
– Это что же, больной становится идиотом?
– Наоборот. Больной начинает испытывать острый информационный голод. Я бы даже назвал это состояние «информационным вампиризмом». Утолить жажду знаний можно лишь одним способом – чтением.
– А как же видео? Интернет?
– Это все не то. Это вторично, поверхностно и по большей части бессистемно. То есть на первых порах сойдет в качестве паллиативной терапии… но лишь чтение способно облегчить страдания.
– Что-то не замечал блуждающих по городу зомби с книгами в руках.
– Течение болезни протекает иначе. Люди не просто читают, они эффективно усваивают полученные знания. Если только вовремя сообразят, в чем именно нуждается их организм. Телевизор вы, конечно, тоже не смотрели?
– Вот у меня только и забот…
– Депутат рассказывал о строительстве детской больницы. Той самой, куда мы так надеялись переехать из развалюхи с деревянными перекрытиями, куда вы приводили своего сынишку. Врал, естественно, работа у него такая – навевать спасительную ложь. Никто из ведущих этой брехни не выдержал. Три человека сменилось, ни один не сдюжил! У всех те же симптомы, я уточнял.
– Остро захотели почитать хорошую книжку?
– Остро отреагировали на недостоверную информацию. Не сами, конечно, это организм дал такой эффектный отклик… Смысл тот же, проявления иные: дефицит качественной информации, пригодной для усвоения.
– А с депутатом что?
– Ну, он тоже в конце концов повел себя немного неадекватно… хотя я подозреваю, что по иной причине, а к нашей болезни у него иммунитет.
– У вас тоже иммунитет?
– Я и без того много читаю. Можете считать это мое свойство профилактической вакцинацией.
– Ваши прогнозы, доктор.
– Либо болезнь продолжит развитие и приведет к новым последствиям. К каким – не знаю, благотворным или опасным. Либо наступит исцеление. Гастроэнтерит обычно излечивается за неделю. При поддерживающей терапии.
– Ну, библиотеки в городе еще сохранились, да и книжные лавки по выходным работают.
– Но они наполнены некачественной информацией. Стоило бы организовать подвоз академических трудов, открыть библиотечные архивы…
– Впереди выходные, доктор. Вряд ли за эти дни ситуация изменится к худшему. Что вас так заботит?
– Я не знаю. Не знаю, как человечество отнесется к тому, что население одного небольшого города вдруг превратилось в гениев.
– Так уж и в гениев! – рассмеялся капитан.
– Поговорите с учителями школ. Я уже узнавал… Дети особенно восприимчивы к этой заразе. Они катастрофически умнеют. Что мы станем с ними делать, я тоже не знаю. Если так пойдет, скоро в нашем городе нельзя будет врать ни в глаза, ни за глаза, потому что ложь – это некачественная информация, от которой тошнит, как от паленого алкоголя. В управленческих структурах наступит хаос. Наш город обречен…
– Может быть, все не так плохо? Всего лишь странное стечение обстоятельств? В конце концов, откуда в нашем городе может возникнуть эпидемия неизвестной болезни, да еще с такими неоднозначными последствиями?
– Какой-нибудь мутагенный фактор. Мы живем в нехорошей экологической среде. Что-то витает в воздухе, что-то таится в реке… в той же Гадюшке.
«Тут он прав, – подумал капитан Нещаднов. – Гадюшкой давно стоило бы заняться. Мусоропереработчики творят что хотят. Тоже, устроили себе сливной бассейн… Вот с понедельника и займемся. Санэпидемстанцию впряжем. А еще лучше – после отпуска».
– И все же стоит подождать пару дней, – сказал он вслух. – Я доложу… когда будет кому докладывать. Не нам с вами принимать решения.
– А кому же?
– Ступайте домой, доктор. Выпейте коньяку, посмотрите телевизор. Тем более что ваш организм прекрасно вакцинирован… Или еще лучше: дача есть? Поезжайте на дачу. Когда вернетесь, ситуация уже прояснится.
– Думаете?
– Знаю, – твердо произнес капитан Нещаднов, убедительно глядя в покрасневшие от напряжения глаза доктора.
Когда тот ушел, капитан вернулся на свой пост возле тревожных телефонов и с громадным облегчением достал из ящика стола заложенную посередине книжку «Дневник мотоциклиста».
Субботним утром в город вошел, нетвердо переступая ногами, молодой человек по имени Тимофей Ширинкин. Весь прошлый день и всю ночь он провел в кустах на берегу реки Гадюшки, так что вполне можно предположить, что ему досталась запредельная доза отравы.
Обликом юноша Ширинкин был ужасен. Одежда выпачкана была засохшей грязью, майка, сзади кое-как заправленная в штаны, спереди торчала кенгуровьей сумкой, волосы всклокочены, лицо с похмелья и пересыпа опухло и приобрело зеленоватый оттенок. Где-нибудь в американской глубинке такой персонаж вполне сошел бы за ожившего мертвеца и схлопотал бы пулю в лоб, но в родных пасторалях все с первого же взгляда понимали: отдыхал человек.
Тимофей Ширинкин, дико озираясь, вошел в ранний трамвай. Если он мог кого-то напугать своим видом, то пассажиры трамвая привели его в смятение своим поведением. Все они, в количестве полутора десятков человек, старушки базарного вида и старички в профессорских шляпах, подростки со спортивными сумками, зрелые мужики в камуфляже и даже одна девица явно антисоциального поведения – все сидели уткнувшись в книжки. Ширинкин выхватил взглядом наугад ужасающие надписи на обложках: «История античной эстетики»… «Человек играющий»… «Теория суперструн»… Впрочем, девица пялилась, приоткрывши от умственного напряжения густо напомаженный рот, в большой и толстый, как коробка из-под пиццы, журнал «В мире науки».
– Вы чо, больные все?! – дерзко вскричал Тимофей.
Никто и глазом не повел в его сторону, только один из камуфляжных проурчал что-то невнятное и угрожающее, не поднимая стриженой головы от «Физических причин диссимметрии живых существ».
– Проезд оплачиваем, – услыхал Ширинкин позади себя казенный женский голос.
Кондуктор, средних лет шарообразная тетка, протягивала одну руку за воздаянием, а другой прижимала к изобильному бюсту распахнутый почти на середине томик, на обложке которого из-под растопыренной пятерни выползало леденившее душу своей непонятностью и отчетливо нацистским генезисом слово «гештальт».
– Сферический конь в вакууме… – сорвалось с неповинующихся Тимофеевых губ.
Вместо вполне ожидаемого «Сам ты конь!» кондукторша произнесла с пониманием:
– Дефлексия агрессивности, паническая атака… Так будем платить?
От этих слов рассудок юноши, и без того весьма затуманенный остаточными алкогольными парами, помутился окончательно. С криком «Д-дай сюда!» он вцепился в страшную книгу. Кондукторша молча, свирепо сопя, удерживала томик с неженской силой в пальцах. Все наблюдали за их борьбой с неудовольствием и в то же время с каким-то познавательным интересом, как будто прямо здесь, в проржавелом трамвайном вагоне, происходил акт сакрального творения. Наконец грубая мужская природа Тимофея Ширинкина возобладала, и он плюхнулся на свободное сиденье, обхватив трофей обеими руками.
– Деньги плати! – рявкнула кондукторша.
– Да на ты, на! – огрызнулся Ширинкин, выгребая из кармана штанов добрую жменю монет.
Пока кондукторша, бормоча под нос недобрые слова вроде «интроекция… конфлюэнция…», отсчитывала сдачу, Тимофей с содроганием открыл книгу и, трепеща, прочел полное заглавие. Ничего криминального в нем он не нашел и потому сразу переместился к предисловию, а затем к введению.
Он испытал примерно то же состояние, как если бы в минуту жесточайшего сушняка влил в себя винтом из горла бутылку холодного пива «Мухосрань червленая».
«Попустило…» – подумал Тимофей Ширинкин.
Кондукторша убрела на свое место возле водительской кабины и, поворчав еще немного, выволокла из-под вязаной кофты, на случай утренней прохлады узлом забитой в хозяйственную сумку, заначку – томик Карла Юнга на языке оригинала.
Здесь во всяком воображении, отягощенном шаблонами, почерпнутыми из американских книг и кинофильмов, могла бы родиться следующая картинка.