— Личные счеты? — перебила его Оливия. — Разве ты его знаешь?
— Лично, благодарение Господу, нет.
— Тогда какие же у тебя с ним счеты? — удивилась она. — И какое отношение они имеют к смерти моего отца?
— Самое непосредственное. Потому что мои счеты касаются тебя. Того, что он сделал тебе и с тобой.
Оливия снова, уже в который раз за этот день, залилась краской.
— Откуда ты знаешь, что он сделал со мной?
Дуэйн помолчал, сосредоточившись на управлении машиной, потом сказал:
— Прости, Оливия, если я причиню тебе боль, но, поверь, это не из желания обидеть или тем более унизить тебя. Мы с тобой оба взрослые, ответственные люди и, надеюсь, можем разговаривать как таковые. Признаюсь, я все это время думал о тебе, о том, что произошло между нами во время моего визита к тебе на ранчо, и о том, что случилось после…
— Я хочу извиниться перед тобой, — поспешно перебила она его. — Не знаю, что ты подумал обо мне, но уверяю тебя: у меня нет обыкновения, кидаться на шею каждому встречному и уж тем более вступать с ним в интимную близость… — Последние слова получились едва слышными, но молодой адвокат превосходно разобрал их.
— Именно это я и имею в виду, Оливия. Почему ты считаешь необходимым оправдываться? Почему не чувствуешь себя вправе поступать так, как тебе хочется? Ты взрослая и свободная женщина и можешь делать все, что тебе нравится.
— Да, конечно, — согласилась она, постепенно приходя в себя и начиная справляться со смущением. — Но это не означает, что я могу вести себя как распутница.
— Полно, Оливия, не хочу даже слушать! — Дуэйн с возмущением хлопнул ладонями по рулю. — То, что случилось, произошло не по причине распутства. И я был бы не только негодяем, но и фантастическим дураком, если бы подумал так. Ты подарила мне минуты потрясающей близости, и я имею в виду не только физическую сторону. Или мне только так показалось?.. Подожди, не отвечай. Я должен сказать, что уже в первую нашу встречу, когда ты пришла ко мне в офис, понял: ты необыкновенная, изумительная женщина, достойная уважения и восхищения. Когда я слушал, как ты рассказывала об отце, когда ты ни словом не попрекнула его за возникшие в твоей жизни, мягко говоря, трудности, то постепенно начинал завидовать ему. Да-да, завидовать, несмотря ни на что. Ведь ему повезло быть объектом такой любви, преданности и верности. Безусловной и безграничной.
— Но это ведь только естественно, — попыталась запротестовать Оливия, но он не дал ей договорить.
— Вот уж нет! Ты сама не представляешь, насколько отличаешься от большинства людей. И даже понятия не имеешь, с какой легкостью многие начинают проклинать скончавшихся родственников, когда не получают того, чего ожидали. А уж в такой ситуации даже и говорить нечего. Но ты…
— Все, Дуэйн, достаточно. Перестань, пожалуйста. Твои восхваления совершенно неуместны. Я самая обычная. Ты не можешь судить, потому что ничего не знаешь обо мне. И это к лучшему. Потому что если бы узнал, то стал бы презирать или того хуже…
— Да-да, вот именно за такие слова я и обязан рассчитаться с твоим бывшим мужем! — воскликнул он с искренним пылом. — За то, что он заставил тебя презирать себя, стыдиться себя. Молчи! Оливия, я хочу, чтобы ты знала: я на твоей стороне, что бы ни происходило. Я отношусь к тебе серьезно, очень серьезно и не желаю, чтобы ты исчезла из моей жизни. Понимаешь? Не желаю!
Она была настолько потрясена его страстностью, что даже не пыталась заговорить в ответ. Ее внезапно наполнило необыкновенное ощущение — смесь ликования, упоения и огромного, почти невыносимого счастья. Все, что терзало и мучило ее последние дни, исчезло, словно рисунок на песке, смытый набежавшей волной. Ей стало так легко, что, казалось, нужно только малейшее дуновение — и она взлетит, воспарит к небесам… Он, тот самый Дуэйн, о котором она мечтала, из-за которого так страдала, практически признался ей в любви!
Переполненная чувствами Оливия, все так же молча, нашла его руку и накрыла ее своей ладонью. Они продолжили путь в тишине. Обоюдное молчание было настолько красноречивым, что слова и не требовались.
Выехав за пределы города, Дуэйн свернул на обочину, затормозил и притянул Оливию к себе. Она с готовностью и жадным нетерпением приоткрыла губы…
Боже, великий и всемогущий, сделай так, чтобы это никогда не кончалось! Так, чтобы он всегда был со мной и не обманывал, не уходил к другим женщинам, не говорил им те же слова, что только, что сказал мне. Выполни мою просьбу, заклинаю! — мысленно взмолилась Оливия, когда к ней вернулось сознание.
— Я люблю тебя, Олли, люблю, — прошептал Дуэйн, нежно проводя пальцем по ее припухшим губам, по гладкой коже щеки. — Ты самая удивительная, самая восхитительная на свете. Веришь мне?
Она засмеялась, показав ровные белые зубы.
— Верю, Дуэйн.
— Ты будешь верить мне во всем? Всегда? Я никогда не обману тебя.
— Правда?
— Истинная правда. Клянусь! — торжественно заявил он и попытался разрядить напряженность момента, шутливо добавив: — Чтоб я сдох! — Заметил ее немного удивленный взгляд и, смеясь, пояснил: — Во времена моего благословенного детства это было самой страшной клятвой.
Оливия просияла, удовлетворенно вздохнула и сказала:
— Я так счастлива, Дуэйн. Ты даже не представляешь насколько!
— Не представляю, но уверен, что не так, как я, — откликнулся он. — Потому что быть счастливее меня просто невозможно.
Дуэйн снова прижал ее к себе и поцеловал. Еще более страстно, чем в первый раз. Он упоенно ласкал шелковистые волосы, поглаживал стройную шею и вскоре почувствовал, как в ответ проворные тонкие пальцы заскользили по его груди, разыскивая и расстегивая пуговицы сорочки. Неимоверным усилием воли, заставив себя оторваться от восхитительных губ, он пробормотал:
— Если ты немедленно не прекратишь, то завтра во всех местных газетах появятся крайне скандальные фотографии. Потому что я за себя не ручаюсь.
Оливия нехотя опустила руки и открыла глаза.
— Ты первый начал.
— Верно. И не обещаю, что не начну снова. Но все же, хочу попытаться довести тебя до кафе и накормить. А уж потом решим, что делать дальше.
Она радостно рассмеялась, ясно расслышав обещание.
— Тогда вези. Я просто умираю от голода. Словно два дня ничего не ела.
— Очень похоже, — негромко заметил Дуэйн, запуская мотор и выводя «линкольн» на шоссе. Заметив, что Оливия смущенно молчит, пошутил: — Эх, не ценят люди своего счастья. Я чего бы только ни дал, чтобы снова отведать того пирога, а ты…
— Приезжай и попробуешь, — немедленно отозвалась она. — Думаю, миссис Грейнджер воспользуется случаем, и непременно похвалится своими талантами. Ты, похоже, ей понравился, так что, полагаю, почтенная леди расстарается.
— Ты это серьезно? Приглашаешь меня?
— Почему же нет? Миссис Грейнджер вечно ворчит, что у меня гостей никогда не бывает, — засмеялась Оливия. — Такой кухарке надо угождать, а то можно и лишиться ее.
— Ах, так это только ради благосклонности миссис Грейнджер! — усмехнулся молодой адвокат. — Понятно.
Они доехали до цели путешествия, продолжая перекидываться шуточками в тщетной попытке преодолеть еле сдерживаемое нетерпение.
5
Оливия безучастно водила вилкой по тарелке, передвигая куски с места на место.
— Ты почти ничего не ешь. Не нравится?
Она подняла глаза.
— Ну что ты, все очень вкусно.
— Тогда почему?
— Знаешь, я никак не могу перестать думать об отце, о его сумасшедшей страсти к Присцилле. Как взрослый разумный человек не видел того, что было перед его носом? Не мог же он искренне полагать, что она любит его бескорыстно? Разве такое возможно?
— Милая ты моя. — Он нежно взял ее руку и сжал. — На свете бывает абсолютно все. В том числе и бескорыстная любовь. Даже у людей с тридцатилетней разницей в возрасте. Поверь мне. Я лично знаю несколько таких примеров.
— Ты возвращаешь меня к жизни, Дуэйн, — благодарно сказала Оливия. — Твои слова как глоток свежего воздуха. Приятно знать, что не все люди такие подлецы, как мои мачеха и бывший муж.
— Когда ты окончательно поверишь в это, я буду считать себя по-настоящему счастливым человеком, — серьезно произнес Дуэйн. — А сейчас выпей немного вина и поешь. А то сил не будет, — многозначительно подмигнув, добавил он.
— Сил не будет? Для чего? — непонимающе спросила она, но тут же, прочла ответ в его смеющихся зеленых глазах, покраснела и вздрогнула от возбуждения.
— Догадалась?
— Дуэйн. — Она положила вилку и легко коснулась пальцами его руки. Аппетит пропал окончательно. А с ним и смущение, и ложный стыд. — Давай уедем отсюда. Сейчас.
Он пристально посмотрел ей в глаза, проверяя, правильно ли понял. Кивнул, достал бумажник, положил на стол две купюры, встал и протянул ей руку.
— Идем.
Они торопливо покинули людное кафе и, как только оказались в спасительной темноте ночи, сразу обнялись, изо всех сил прижавшись, друг к другу. Губы их слились в жадном жарком поцелуе.
— До дома ехать не меньше сорока минут, — пробормотал он ей в губы. — А у меня в багажнике есть плед. Что скажешь?
— Я хочу тебя, Дуэйн. Сейчас… — задыхаясь, прошептала Оливия.
— Тогда подожди здесь. — И он исчез в темноте.
А она осталась стоять, испытывая неслыханное головокружение — от желания, от счастья, от потрясения. Еще сегодня утром она была так измучена, так одинока, а теперь… теперь знает, что этот мужчина — красивый, умный, сильный — любит и желает ее. О, Дуэйн, скорее, скорее же, молила она про себя, иди ко мне, возьми меня, сделай своей!
И он словно услышал этот отчаянный призыв, появился, взял ее за руку и потянул за собой к берегу. Там расстелил плед, повернулся к ней, притянул к себе и начал одной рукой расстегивать ее рубашку, покрывая лихорадочными поцелуями каждый дюйм нежного тела. Оливию трясло от возбуждения, она постанывала и извивалась и тоже целовала, целовала и целовала его.