Взглянув поверх костра, Мулан в удивлении вытаращила глаза. Птица вернулась.
Чудная неприглядная пичуга, которую девушка видела уже трижды, теперь сидела на лежащем неподалёку бревне и смотрела на неё. В животе у Мулан забурчало.
– Эта жуткая птица так уродлива, что её, наверное, нельзя есть? – посоветовалась она с Чёрным Вихрем.
В ответ птица громко чирикнула.
А желудок Мулан снова заворчал. Она потянулась за мечом. Безобразная – не значит невкусная, вовсе не обязательно. Уже приподнимаясь, Мулан вдруг услышала шаги. Она повернулась в испуге, и птица улетела.
– Приветствую тебя!
Мужской голос раскатисто пророкотал среди деревьев. Стиснув пальцами рукоять меча, Мулан обернулась и выставила оружие перед собой. Два длиннобородых монаха в обтрепавшихся плащах смотрели на её поверх костра. Они были намного старше неё, и годы иссушили их лица. Один был смуглый и темноволосый, другой светлее. Позади маячил понурый ослик.
– Тебе нечего опасаться, друг мой, – сказал темноволосый незнакомец. – Мы лишь монахи, странствующие по земле в надежде приумножить счастье и сдержать хаос. – Другой монах закивал и сверкнул зубами в улыбке. Мулан стояла с каменным лицом. Темноволосый продолжал, указывая на улыбающегося монаха: – Это брат Рамтиш. Я брат Скаш. Мы готовы предложить еду и дружбу.
Еду? От одного слова у Мулан потекли слюнки. И едва монахи достали провизию, страх бесследно рассеялся. Выпустив меч, она схватила тарелку, положила себе риса и села. Ей очень хотелось побыстрее набить рот, но в памяти звучал голос матери, велевший есть медленно и церемонно. «Но матушке никогда не приходилось голодать», – подумала Мулан, впрочем, вкушая рис ровно так, как её учили.
Глядя на неё, Рамтиш захихикал. Он повернулся к Скашу.
– Кажется, перед нами самый вежливый голодающий из всех, что я видел.
Скаш кивнул.
– Да, это исключительно хорошо воспитанный юноша. – Он потянулся к своей котомке. – Брат Рамтиш, я предлагаю скрасить нашу трапезу глотком вина.
Мулан сдержала улыбку. Что-то ей подсказывало, что монахи нередко так Скашивали себе жизнь. Поскольку они обращались к ней как к мужчине, она была только рада закрыть глаза на монашеские возлияния, коль скоро они помогут ей сохранить инкогнито. Однако Скаш налил чарку и протянул ей.
– Благодарю, – сказала Мулан, покачав головой, – но я не пью.
– Солдат, который не пьёт? – переспросил Скаш. – Брат Рамтиш, наш спутник не так прост.
Мулан перестала жевать, и сердце её забилось быстрее, когда оба монаха повернулись и вперили в неё пристальный взгляд.
Скаш продолжал:
– Видал ли ты подобного солдата?
– Не видал, – отозвался Рамтиш.
Мулан разом проглотила остаток риса, и он камнем упал ей в желудок. Затем, откашлявшись, она попыталась развеять их подозрения.
– Ну, вообще-то, – начала она старательно низким голосом, – я покуда ещё не солдат. Меня призвали в императорскую армию, которая должна отразить нападение северных захватчиков.
Скаш прищурился, однако согласно закивал.
– Да, северные варвары, – сказал он, сделав внушительный глоток из своей чашки. – Под предводительством Бори-Хана. Мы слышали, что они вернулись.
– Он был свиреп и до того, как его убили, – сказал Рамтиш с ухмылкой и тоже отхлебнул вино. – Подумать только, как он теперь ярится!
Два монаха дружно засмеялись и дружно выпили, а затем Скаш снова повернулся к Мулан, которая тем временем отодвинулась подальше. Впрочем, прогалина была небольшая. Отступать было некуда.
– Итак, как же тебя звать-величать, пока не солдат? – вопросил Скаш.
– Я из семьи Хуа, – ответила Мулан.
– Разве нет у тебя своего имени? – настаивал Скаш.
Мулан нахмурилась. Было ясно, что монах не отступится. Она припомнила имена деревенских мальчишек и решилась:
– Меня зовут Дзюн.
– Что ж, Хуа Дзюн, – проговорил Скаш, словно перекатывая имя на языке. – Я буду с тобой честен. Представить не могу, что ты протянешь в армии хотя бы день. Тебя съедят заживо. – Сидевший рядом Рамтиш согласно кивнул. – Если хочешь стать солдатом, ты должен быть мужчиной.
У Мулан перехватило дыхание, и она лишь надеялась, что щёки её не залил румянец.
– С чего вы взяли, что я не мужчина?
Скаш рассмеялся.
– Ты ведёшь себя как мальчишка, – отвечал он. И передразнил её, показывая, как аккуратно она подносит ко рту кусочек риса. – Ты должен выглядеть как мужчина, пахнуть, как мужчина, и вести себя как мужчина!
Мулан шумно выдохнула, сообразив, что её секрет всё же не раскрыт. Не догадываясь, что за мысли проносятся в голове встречного «паренька», монах принялся расхаживать вокруг костра. Мулан едва не рассмеялась. Она почти ожидала, что для вящего эффекта он ударит себя кулаком в грудь и возопит. И всё же его слова зацепили её за живое, ведь ни о чём подобном она просто не задумывалась.
– И как ведёт себя мужчина? – поинтересовалась она.
– Ну, уж по меньшей мере не ест, как женщина. – Скаш снова собезьянничал, как она подбирает рисинку. – Мужчина ест так, будто это последняя трапеза в его жизни. – И он показал, как набивает рот, и даже высунул язык, притворяясь, что вылизывает миску. Мулан пришлось сдержаться, чтобы не скривиться. Он вёл себя как свинья.
Но при том Скаш был прав: мужчины вели себя как свиньи. А ещё они почти всегда держались самоуверенно.
– Ты вошёл сегодня в ту таверну так, словно что-то прятал. – И он продемонстрировал, как Мулан боязливо прокралась в таверну. Рамтиш расхохотался. Скаш остановился, упёр ноги в землю и расправил плечи. – А мужчина входит в комнату так, как будто она ему принадлежит. – И тут он изумил Мулан, и в самом деле ударив себя в грудь. – Хо! – завопил он. А затем знаком подозвал Мулан. – Покажи-ка мне, на что ты способен.
Вдохнув полной грудью, Мулан подошла к монаху. Она расставила ноги, как и он. Затем распрямила плечи, как и он. И наконец тоже ударила себя по груди.
– Ха! – крикнула она. Однако ей и самой показалось, что возглас вышел визгливый.
Однако Скаш казался вполне довольным.
– Да! – вскричал он. – Это дело! Ты неприятностей не ищешь, но и не отступаешь перед трудностями. Во всяком случае, не пасуешь перед кривозубым, дурно пахнущим кабатчиком.
Он выбросил руку вперёд и выхватил из рук Мулан меч. Она и моргнуть не успела, как остриё было нацелено ей в шею чуть ниже подбородка.
– Деньги вперёд? – сказал он, словно перед ним стоял тот трактирщик. – Мои деньги на острие меча. Так что еда сейчас или… твоя смерть.
Мулан подумалось, что монах управляется с мечом с замечательной ловкостью, вовсе не монашеской. Перебросив меч в руке, Скаш протянул его Мулан рукоятью вперёд.
– И кстати, никому не позволяй забирать свой меч, – сказал он. – Это совершенно никуда не годится.
– Ох, простите, – начала было Мулан.
– И извиняться я тоже не советую, – перебил её Скаш. – И ещё одно…
Но в этот раз уже ему не дали договорить. Звучно рыгнув, Рамтиш ударил себя в грудь кулаком.
– Брат Скаш, – сказал он, – этот мужчина занят своим ужином, а ты болтаешь, как баба.
Скаш прижал руку к сердцу.
– Приношу свои извинения, Хуа Дзюн, – произнёс он. – Прошу, давайте-ка сядем. Отдохнём. Поедим спокойно.
Он развернулся и подсел к Рамтишу, который вполне удобно разместился на бревне. Проведя пятернёй по тёмным волосам, он улыбнулся товарищу, и Рамтиш снова наполнил чаши. Несколько капель пролились и окрасили землю ярко-красным.
Мулан краем глаза смотрела, как мужчины опрокинули чаши и разом выпили вино.
– К истине ведёт не один путь, – сказал Скаш, поймав осуждающий взгляд Мулан.
На прогалине воцарилась тишина, монахи глядели на пламя, а Мулан смотрела на них. Она не понимала, что привело их сюда. Они накормили её, и она была им благодарна, но, казалось бы, им пора в путь, а они между тем никуда не спешили.
Поскольку уходить монахи не собирались, Мулан решила, что будет только вежливо поддерживать беседу.
– Вы сказали, что есть ещё что-то.
– Ты о чём? – переспросил Скаш, подняв голову от чаши. Его глаза уже немного затуманились, а речь стала менее членораздельной.
– Ну, знаете, – пояснила Мулан, – как стать настоящим мужчиной. О чём ещё мне следует знать?
Скаш нахмурился, а Рамтиш пихнул его в бок. Они обменялись взглядами, смысл которых от Мулан совершенно ускользнул. Её кольнуло нетерпение, но тут Скаш кивнул.
– И вот самая основа основ. – Скаш примолк и вперил в Мулан взгляд, в котором не было ни следа мути. – Настоящий мужчина никогда не отказывается от выпивки.
Едва Скаш изложил своё «учение», как Рамтиш небрежно поставил перед Мулан чашу вина. Она опустила глаза на алую жидкость, подняла их на монахов и снова опустила. За всю свою жизнь она и капли в рот не брала. Даже на редких деревенских празднествах, которые она посещала, матушка настрого запрещала ей притрагиваться к вину, говоря, что вино подвигнет её на неженское поведение. Но теперь у неё не было выбора. Если она откажется, монахи наверняка разгадают её секрет.
Так что, глубоко вздохнув, она схватила чашку, поднесла к губам… и опустошила одним глотком.
Скаш смотрел на молодого солдата, лежащего у костра. Он был в отключке. Алкоголь сделал своё дело. Едва только приметив юношу, Скаш понял, что он лёгкая добыча. От мальчишки так и разило простодушной наивностью. Всего одна чаша вина, и Хуа Дзюн свалился с ног. И вот он лежал, половина лица в грязи, вовсе не ведая, что творится вокруг.
Подняв руку, Скаш почесал свой гладкий – теперь гладкий – подбородок. Фальшивая борода висела у него на шее, чтобы лицо могло немного подышать. Обернувшись, он увидел, как Рамтиш пристёгивает меч к седлу жеребца. Огромное животное переступало с ноги на ногу, явно понимая, что происходит что-то странное.
– У нас есть конь и меч, – сказал Рамтиш, для надёжности ещё раз обмотав меч верёвкой. Он кивнул на распростёртого воина. – А теперь давай снимем с него доспехи.