Если бы сержант не стоял и не ждал её, она бы дала самой себе тумака. Она увязала всё глубже и вот уж воды намутила! При этой мысли её губы скривились в горестной улыбке. Воды как раз ей не намутить, только неприятностей.
Закоченевшая до костей Мулан стояла и вглядывалась в темноту за стенами казармы. Поскольку она единственная из ополченцев была на посту в башне, ей было сказано – а точнее, приказано – держать глаза открытыми и не хлопать ушами. Варвары, сообщил ей сержант, смогут увидеть её прежде, чем она увидит их. А если они прорвутся через ворота, которые она охраняет, бояться ей надо будет вовсе не их.
Первые несколько часов Мулан наслаждалась дозором. На сторожевой башне было тихо, и в первый раз с самого прибытия в лагерь Мулан смогла вздохнуть спокойно. Она дышала полной грудью, а сердце наконец забилось ровнее после, как казалось, бесконечного трепыхания и колочения. И она даже немного помурлыкала своим обычным голосом. Но по истечении третьего часа стало холодать, а ещё через час наползли облака. И не минуло и половины её дозора, как вокруг неё стеной полил дождь.
Однако не на неё.
Внезапная догадка заставила Мулан взглянуть вверх. Она застонала, увидев птицу Феникс. Она примостилась на стрехе крыши сторожевой башни, и её раскрытые крылья сложились навесом над Мулан. Мулан прищурилась. Она же сказала птице оставить её в покое. Ещё не хватало, чтобы кто-нибудь заметил, что о ней заботится это чучело.
Она сделала размашистый шаг вправо. И её мгновенно окатило дождём.
На крыше птица тоже переступила правее. Дождь прекратился.
Вскипая, Мулан шагнула в обратном направлении. Дождь стекал по лицу и до нитки вымочил одежду, однако она запрокинула голову и взглянула на Феникса.
– Я же говорила, – прошипела она, – я обойдусь без тебя.
Феникс нахохлилась, словно говоря: «Ладно, воля твоя», – а затем нарочито сложила крылья. И Мулан осталась стоять под дождём.
Ко времени, когда следующий новобранец пришёл сменить Мулан, её трясло от холода и утомления, а глаза слипались. Не доверяя собственному голосу, она кивнула и поспешила обратно в казарму. Ей не хотелось ничего, кроме как лечь и уснуть.
Но, отогнув полог палатки, она распрощалась с мечтами о ночном отдыхе. Все до единой лежанки были заняты. На некоторых лежали даже по двое. Громкие рулады храпа, перемежаемые кряхтеньем, разносились по шатру. В шатре было почти так же шумно, как если бы никто не спал, а все разговаривали. С глубоким вздохом Мулан пошла на цыпочках по узкому проходу между лежаками. Её глаза бегали из стороны в сторону, отчаянно разыскивая свободное местечко. Она прошла мимо Хонхэя и По, лежащих спина к спине. Её посетило мимолетное желание выжать им на головы свою мокрую рубашку, чтобы отомстить за подначку про головастика, но она быстро раздумала, когда Хонхэй громко крякнул. Даже во сне вид у него был устрашающий.
Она была уже готова сдаться, когда заметила узенькое местечко в самом конце шатра. Она прошла в тот угол. Оглядевшись по сторонам, чтобы убедиться, что никто не проснулся, она сняла самые мокрые и грязные слои своего одеяния. Стаскивая мокрую ткань через голову, она поморщилась. Её плечи занемели от многочасовой неподвижности, и она с ужасом представила, как будет чувствовать себя завтра. Сняв тугую обмотку, скрывавшую её грудь, она благодарно и глубоко вдохнула. Бинты были необходимы, они защищали её тайну, но какие же они неудобные!
Оставшись в простой длинной белой рубахе, которая, хотелось надеяться, скрывала изгибы её фигуры, девушка осторожно легла. Одно блаженное мгновение Мулан просто нежилась, прикрыв глаза и позволяя своим мускулам расслабиться.
Затем лежавший рядом солдат переливисто захрапел и перевернулся. И закинул руку прямо на Мулан, припечатав её к лежанке. И, к ужасу Мулан, это был не просто безликий ополченец, это был Яо! Тот самый парень, что задирал Сверчка. Она осторожно попыталась сдвинуть его руку, но он снова захрапел и закинул на неё и вторую руку. И теперь зажато было не только её туловище, но и обе руки. Она попалась.
Мысли Мулан заметались, хотя тело её оставалось обездвиженным. Ей нужно сдвинуть Яо. Но как? Она не могла пошевелить руками и уж никак не могла допустить, чтобы он проснулся и увидел её без доспехов. Белая рубаха могла обмануть глаз издалека, но Яо был слишком близко – неуместно близко.
Тут на грани её зрения возникло перо. Оно было жидкое и блёклое. Перо принялось щекотать нос Яо. Мулан осторожненько приподняла голову. Феникс стояла на краю лежанки и хвостовым пером щекотала Яо. Он забормотал что-то во сне, попытался смахнуть перо, но Феникс продолжила щекотать. Яо чихнул. Он полуочнулся ото сна, но затем перевернулся на другой бок, спиной к Мулан, и закинул руку на солдата, лежащего с другой стороны.
Мулан облегчённо выдохнула. Найдя взглядом птицу, которая уже поскакала к выходу из шатра, Мулан нехотя кивнула ей. Быть может, ей всё же нужна помощь… изредка.
Глава 11
– Воровство карается смертью!
Голос сержанта Цяна гремел над учебным плацем в центре лагеря. Утро настало как-то слишком быстро, с точки зрения Мулан. Её разбудил громко раскатившийся по шатру голос сержанта, который приказал всем собраться cнаружи для оглашения распорядка. Мулан повезло: в последовавшей сумятице ей удалось прокрасться в тёмный угол и одеться. И вот она была среди сотен ополченцев и бывалых солдат, стоявших плечом к плечу, а сержант выкрикивал положения устава и наказание за их несоблюдение. Рядом с ним стоял командующий Тун и обводил взглядом ряды мужчин, выстроившихся перед ним.
– Дезертирство, – продолжал Цян, – карается смертью!
Мужчины слушали с мрачными лицами. Даже Яо понимал, что сейчас не время шутить.
– Привод в лагерь женщин или иное сношение с оными, – продолжал сержант, – карается смертью!
Мулан силилась, чтобы на её лице не отразился панический ужас. Её не отпускало чувство, будто все смотрят на неё, хоть умом она и понимала, что это не так. Произнесённые вслух слова сержанта Цяна сделали давнишний страх почти осязаемым. Она знала, что женщинам запрещено находиться в армии. Но под карой смерти? Это казалось чрезмерным.
Словно услышав её мысли, сержант Цян завершил:
– Бесчестное поведение… – он сделал паузу, позволив словам повиснуть в воздухе, а затем продолжал: – карается увольнением и позором.
Новобранцы ахнули.
Сержант Цян кивнул.
– Позором для вас, позором для ваших семей, позором для вашей деревни… позором для вашей отчизны.
По лицам окружавших её мужчин и по тому, как неловко они переступали с ноги на ногу, Мулан поняла, что все думают о том же, о чём и она сама. Позор – страшнее, чем смерть.
Мулан готова была поклясться, что, вселив страх в солдат, сержант Цян повеселел. Вышагивая перед ними, он вдруг остановился и ткнул пальцем в грудь одного из новобранцев.
– Мы из каждого из вас сделаем мужчину!
Учебный плац разразился ликованиями, к которым Мулан не особо искренне присоединила и свой голос, взметнув вверх руку. Внутри у неё всё сжалось. Как это возможно – сделать из неё мужчину, если она им никогда и не была? Или, того хуже, куда повернётся её будущая судьба, если кто-нибудь узнает правду?
Мулан была измотана. После утреннего наставления их согнали на середину учебного плаца для базовой подготовки. Час за часом она и другие «мужчины» отрабатывали одни и те же боевые приёмы. Предполагалось, что они должны обороняться, прилагая минимальное усилие и используя лишь собственные руки и ноги, а также вес тела. Руки Мулан болели после махов, и она готова была поклясться, что слышала хруст в бедре во время одного особенно энергичного лягания. Однако, невзирая на боль, она не останавливалась. Другие солдаты в изнеможении валились на землю, но Мулан не сдавалась. Она чувствовала на себе взгляд командующего Туна, и это подхлёстывало её. В какой-то момент ей показалось, что тело её занемело, а руки и ноги двигались только потому, что кто-то невидимый дёргал за верёвочки. Это напомнило Мулан то, как она училась ткать на станке, и движения вдруг вошли в привычку, и она могла думать о своём.
Правда, недолго. Она оступилась и, услышав окрик сержанта Цяна, поспешила повторить движение без ошибок. Удовлетворённый сержант взялся мучить следующего новобранца в шеренге – Хонхэя.
Мулан украдкой покосилась на него. Хотя он выкладывался на полную, его движения оставались лёгкими, а лицо сосредоточенным. У Сверчка и Луньвэя дела шли хуже. Оба тяжело дышали, лица горели, со лба катил пот. Её окатило задором соперничества, и ноющее тело налилось свежими силами. Она не позволит Хонхэю обойти её. Ни телом, ни разумом.
В течение дня новобранцы передвигались из одной части лагеря в другую. Несколько часов они провели на стрельбище, стреляя в ряд плетёных мишеней, расставленных на холме. По команде сержанта солдаты должны были наложить стрелу и поднять лук. А затем выстрелить. Мулан собирала волю в кулак и впивалась взглядом в мишень. Но всё без толку. Всякий раз стрела не долетала до цели. К счастью, не ей одной пришлось непросто. Стрелы Хонхэя мазали мимо мишени, а По раз за разом срывал тетиву. Удача улыбнулась, как ни странно, лишь Сверчку. Мулан видела, как дрожали его руки, силясь удерживать лук ровно. Затем он прикрыл глаза и выпустил стрелу. Она пролетела через поле и с громким дребезжанием ударила прямо в центр мишени. Мулан встретилась глазами с Хонхэем (он выглядел не менее впечатлённым, чем она сама), и у неё на миг полегчало на душе. Быть может, не вечно ей быть в числе худших.
Тренировка продолжалась до ночи и возобновилась на следующий день, а затем снова и снова. Избегая мыться с другими солдатами, Мулан продолжала вызываться на ночное дежурство, и в результате была почти на грани изнеможения. Как только они научились выполнять серию движений и выпадов без оружия, им вручили мечи, и всё пришлось учить заново. Они продолжали тренироваться и на стрельбище под палящим солнцем; стрелы летели влево, вправо и изредка в цель. Но это было не самое сложное.