– Теперь я знаю, – промолвила она, обхватив себя руками. – Оказывается, я служу тебе.
– Я сказал так, чтобы развеять их сомнения, – отмахнулся Бори-Хан. – Они страшатся того, что не понимают.
Сяньян приподняла бровь. Мужчина стоял неподвижно. Если бы не живые глаза, его можно было принять за изваяние. Не в первый раз Сяньян ощутила холодок ужаса. Было в Бори-Хане что-то тёмное и жуткое. Но, как всегда, она отринула от себя страх. Ей также была ведома её собственная сила.
Бори-Хан завёл руку за плечо и достал из колчана стрелу. Приладив её на лук, он поднял оружие.
– Более ни один из тегинов не попросит разделить власть, – сказал он. Нацелив стрелу в Дуба-тегина, он выпустил её.
Сяньян проследила полёт стрелы, пока та не вонзилась в спину Дуба-тегина. Мужчина обмяк в седле и в следующее мгновение рухнул на землю. Его лошадь умчалась во тьму без всадника.
– Он был прав, не доверяя тебе, – сказала она.
Опустив лук, Бори-Хан взглянул на Сяньян. Он выглядел довольным. Не произнеся больше ни слова, он спустился с уступа и пошёл к своей юрте.
Сяньян проводила его хмурым взглядом. Она услышала его волю. И не стала её оспаривать – пока не стала.
Мулан была вымотана. Она выбилась из сил и изголодалась. Сидя верхом на Чёрном Вихре, она покрутила головой, разминая затёкшую шею. Длинные волосы, которые она убрала под отцовский шлем, рассыпались по спине. Долгая скачка далась ей тяжело, и всё тело ломило. Она не была привычна ни к тяжести доспехов, ни к мечу, ни к ограниченному обзору из-под шлема. Но она знала, что без этого не обойтись, если она хочет убедить встречных, что она мужчина, который едет на войну.
Ей казалось, будто она скачет верхом уже много дней. Ну или ведёт Чёрного Вихря на поводу, чтобы он немного отдохнул. Она нагляделась на все, казалось, пейзажи, на какие был богат Китай. Она брела по мглистым лесам и хлюпала через заболоченные реки. Чёрный Вихрь нёс её по многотравным просторам, а она вела его по каменистым уступам.
А теперь она ехала бамбуковой рощей. Трава поднималась ввысь, гладкая кора бликовала. Солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь зелёный полог, заливали землю мягким светом. В благодатной тишине Мулан впервые с тех пор, как покинула дом, почувствовала, что напряжение покидает её. Она выдохнула протяжно и расслабила спину. Под ней Чёрный Вихрь заржал, радуясь тому, что Мулан перестала так крепко сжимать коленями его бока.
– Чирик!
Резкий звук испугал Мулан, и она резко натянула поводья Чёрного Вихря. Повернувшись на звук, Мулан увидела небольшую птицу, ныряющую между стеблей бамбука. Когда птица подлетела ближе, Мулан невольно улыбнулась. «Птица» – слово не вполне подходящее. Создание выглядело как крупная, наполовину ощипанная индейка, вдобавок с кособокими крыльями. В общем, она было откровенно уродлива.
Сжав коленями бока Чёрного Вихря, Мулан послала его вперёд. Неведомая птица выглядела больной. Девушка не хотела подпускать её близко.
Когда Мулан наконец остановилась на ночь, она и думать забыла про эту странную встречу. Разведя небольшой костёр у ног огромной статуи спящего Будды, она разогрела и доела остатки риса. По завершении трапезы в животе у неё по-прежнему бурчало от голода. Мулан заползла на огромную открытую ладонь Будды и легла, дрожа под тонким одеялом. Над ней в небе мерцали звёзды. Сколько ночей, лежа в своей постели, она мечтала о приключениях, о мире за пределами её родной деревни.
А теперь посреди этого мира ей больше всего хотелось вернуться домой. Натянув одеяло повыше, она шепнула «доброй ночи» Чёрному Вихрю и закрыла глаза. Изнеможение затопило её, и она мгновенно уснула… И поэтому не видела, как давешняя чудна́я птица рухнула на землю недалеко от неё.
Однако она заметила её на следующий день, когда ехала на Чёрном Вихре по заснеженному перевалу. От холода у неё зуб на зуб не попадал, и она приникла почти к самой холке Чёрного Вихря, но даже от огромного коня не исходило довольно тепла. Вывернув из-за поворота тропы, Мулан прищурила глаза.
Птица вернулась.
Она сидела посреди припорошенной снегом дорожки и дрожала так отчаянно, что клюв отбивал дробь и даже несколько перьев отлетело в сторону. Птица как будто преграждала Мулан путь.
– Эй, ты, – бросила Мулан, осаживая Чёрного Вихря. – Что тебе нужно?
Птица жалобно чирикнула.
Соскочив с коня, Мулан приблизилась к птице. Вблизи создание выглядело совсем невзрачно. Мулан стало её жалко. Горемычная птица была больна. Но было в ней что-то знакомое. А выражение птичьих глаз было такое упрямое, что она казалась намного сильнее, чем предполагало недолинявшее щуплое тельце.
– Пожалуйста, – на этот раз ласково попросила Мулан, – уйди с дороги.
Но птица не сдвинулась с места.
Вздохнув, Мулан подняла ногу и попыталась отпихнуть птицу. К её немалому удивлению, это оказалось непросто. Хоть птаха и выглядела ужасно уязвимой, она была на редкость сильна. Мулан пихнула посильнее. Птица не сдвинулась. Мулан прикрикнула и пихнула ещё раз. На этот раз ей удалось сдвинуть птицу к краю тропы, где она круто обрывалась вниз.
Мулан подобрала поводья Чёрного Вихря и провела его мимо птицы. Оглянувшись через плечо, она увидела, что птица так и стоит у тропы, глядя им вслед. На Мулан накатила тоска, и она даже подумала, не вернуться и не подобрать ли её. Но затем она тряхнула головой. Ей не нужен лишний груз, а больная птица замедлит её. Мулан и так сомневалась, что сможет продолжить свой путь. Запас риса закончился ещё вчера, и она, как и Чёрный Вихрь, страдала от голода. Оставив горы позади, она ссутулилась в седле и опустила поводья, предоставив Чёрному Вихрю выбирать дорогу.
Когда солнце начало клониться к горизонту, Мулан заметила вдали очертания города. Она выпрямилась, а желудок её предвкушающе заворчал. На сердце у неё полегчало. Чёрный Вихрь тоже увидел город и ускорил шаг. Когда вблизи показались городские окраины, он перешёл на галоп, а лицо Мулан расплылось в улыбке.
Однако улыбка увяла, когда, спешившись, она пошла через городок. Лицо каждого прохожего было лицом незнакомца. Её провожали недобрые и подозрительные взгляды. Мулан никогда не была за пределами своей деревни. Никогда не встречала чужаков. А теперь они окружали её.
Привязав Чёрного Вихря к коновязи у единственной в городке таверны, Мулан похлопала его.
– Пожелай мне удачи, – шепнула она. Большой жеребец заржал и мордой подтолкнул девушку к дверям таверны. Набрав в грудь побольше воздуха, Мулан зашла внутрь.
Внутри было темно и дымно, пахло жарящимся мясом, пивом, немытыми мужскими телами. Мулан пригнула голову, сердце её колотилось. Окинув комнату взглядом из-под опущенных век, она приметила в дальнем конце небольшой столик. Пройдя к нему, она опустилась на стул. Если бы только она умела сделаться невидимой! Но тогда она не смогла бы купить еды.
Неожиданно перед столиком возник грузный трактирщик со скрещёнными на груди руками и неприветливым взглядом. Принимать постояльцев было его хлебом и солью, однако добрых чувств к чужакам он, казалось, не испытывал.
– У нас есть лапша со свининой или свинина с лапшой, – буркнул он.
Мулан кивнула, не доверяя собственному голосу.
– Это было «да»? – полюбопытствовал трактирщик.
– Да, – проговорила Мулан, стараясь говорить низким голосом, как мужчина.
Трактирщик не сдвинулся с места. Он стоял, уставившись на Мулан сверху вниз. Мулан съёжилась внутри доспехов. Она сказала, что хочет. Почему он не уходит? Она бросила ещё один взгляд на толстяка.
– Деньги вперёд, – сказал он и протянул ладонь.
Точно. Деньги. В трактире было полно путешественников. Конечно же, хозяин просил оплату вперёд. Но была одна небольшая закавыка. У неё не было денег как таковых. Не поднимая головы, она сунула руку в котомку и достала небольшой мешочек. Его она и протянула трактирщику.
– Что это? – спросил он, глядя на мешочек, который в его огромной ладони словно сжался.
– Чай, – отвечала Мулан.
Трактирщик поднял кустистые брови.
– Надо же, как мне сегодня повезло! – заметил он. И, повернувшись к залу, крикнул: – Солдат хочет заплатить чаем!
Зал грянул хохотом.
– Но это всё, что у меня есть, – запротестовала Мулан, понимая, что это пустая отговорка.
Трактирщик покачал головой.
– Нет, – сказал он, – далеко не всё. Твой меч, например. – Он кивком указал на оружие на боку Мулан. – Твои доспехи. Я слышал, снаружи у тебя неплохой конь. Выменяй их, и можешь есть, как император, целый год.
Мулан бросило в холодный пот, а сердце тяжко забилось в груди. Она думала, что держалась неприметно, а и хозяин, и посетители трактира, очевидно, следили за ней с самого её прибытия. Они заметили и оружие, и Чёрного Вихря. Ей сделалось очень и очень страшно. А что, если её попытаются ограбить?
Весь зал смеялся, и смеялся над ней. Мулан взглянула на незнакомые лица, и ни в одном не увидела ни тени сочувствия или сострадания. Страх резанул ещё острее. Схватив свои пожитки – и чай, – Мулан вылетела из таверны.
Вскочив на Чёрного Вихря, она пришпорила его. С едой придётся подождать до следующего города. Желудок громко запротестовал. Быть может, до следующего города недалеко.
Глава 8
Мулан сидела возле огня, старясь отогреть руки. Костёр был небольшой. У неё не было сил искать валежник в ближайшем перелеске. Но теперь, тщетно пытаясь согреться, она жалела, что не набрала больше веток.
Со стоном она стянула отцовские башмаки. Тряпки, которые она засунула в них, чтобы нога не выскакивала, окрасились ржаво-красным. Ступни были покрыты сочившимися кровью мозолями, давнишними и свежими. Она скривилась, глядя на свои ноги, а затем сунула их поближе к костерку. Нагнувшись, она подобрала сумку с едой и заглянула внутрь. Там лежало одинокое яблоко. Вздохнув, она протянула его Чёрному Вихрю, и тот мигом с ним управился.
– Может, если я попрошу прощения, семья примет меня обратно… – проговорила она. Чёрный Вихрь перестал перебирать копытами и замер. Но ничего не ответил.