– Да у нас общие знакомые, оказывается. Видите ли… Я в свое время служил военным советником в одной стране в Юго-Восточной Азии… Вот оттуда до сих пор ниточки тянутся… Мой хороший друг просил вам кое-что передать на словах…
«Так вот, кто финансирует отдых пожилого! – осенило Олега, – Надо же и эти добрались до него, даже здесь… Совершенно не понятно – что вокруг него происходит? Слетелись, словно мухи на… варенье, блин! Нет, чего-то мне не договаривают по поводу всей этой возни».
– Кстати. Я так и не представился. Федор Михайлович.
Пожилой протянул руку. Олег шмыгнул носом и пожал ее. Вот это номер! С именем – попадание в самое яблочко!
– Да, как Достоевского, – по-своему поняв удивление Олега, сказал Федор Михайлович. – Родители повеселились. Они у меня интеллектуалы были. Хотя, надо признать, не многие понимают их шутку, особенно в последнее время. Ну а мне даже лучше. Хорошо, хоть Владимиром Ильичом не назвали. Не видать бы мне тогда службы во… За границей.
– Так что мне просили передать? – нетерпеливо спросил Олег.
– Хм. Друг сказал, что вы поймете, о чем речь. Он просил вас прекратить писать, как он выразился, прозу. Сказал, что добром это не кончится. Странно, да? Настойчиво так просил передать. А вы и впрямь пишите? Издавались?
– Пишу, – пожал плечами Олег. – Не издавался.
– Наверное, хотите опубликовать что-то разоблачающее? В этом случае искренне не советую. Мои друзья ОТТУДА шутить не любят. Вернее, у них совершенно специфическое чувство юмора…
– Да что вы, какие там разоблачения, – зачем-то разоткровенничался Олег. – Если хотите знать, я вообще мистику пишу – просто из головы, что выйдет.
– Да? – странным голосом сказал Федор Михайлович, – Тогда тем более...
– Вы не согласны со мной? – напористо продолжал Олег. – Почему я должен прекращать писать? Если и будет кому-то хуже, то только мне самому…
– Хм. Возможно. Только мне определенно сказали: последствия от вашей м-м… писательской деятельности будут катастрофическими. Именно так и сказали. А шутить они не любят…
– Это я понял, – довольно грубо сказал Олег.
– Вы знаете… Это, конечно, не мое дело… А, знаете, давайте выйдем на улицу. А то тут ушей посторонних полно…
– И вам так кажется?
– Я знаю.
Они вышли из бесшумно разъехавшихся дверей в бодрящую вечернюю свежесть. Некоторое время молча шли по аллее под кипарисами. Наконец, Федор Михайлович заговорил.
– Видите ли в чем дело… Даже не знаю, что меня дернуло ввязаться во все это. Если бы это были какие-то шпионские дела, пусть даже моего друга, которому я, кстати, обязан жизнью, я бы ни за что не согласился помогать ему.
Еще с минуту пожилой шел, задумчиво теребя подбородок. Наконец, продолжил, осторожно выдавливая из себя фразы.
– Во-первых, я сначала не понял, почему он обратился именно ко мне. Возможно, действительно, потому, что я ему серьезно обязан, и между нами редкостное доверие сложилось. Хотя я и не видел его лет двадцать…
«Двадцать лет! – подумал Олег, – Хорошо же сохранился этот Эдик»..
– Во-вторых, я вообще не люблю все эти игры. Но когда он рассказал мне о вас… В общем, я честно выполнил его поручение, передав вам его же пожелания.
Федор Михайлович вдруг остановился, как вкопанный и, близоруко прищурившись, посмотрел на Олега.
– Вы э-э… вообще, понимаете, о ком я говорю?
– Да, – коротко ответил Олег.
– А теперь я буду говорить от своего имени. Я считаю, что вы имеете право знать это. Вы не один такой…
– Какой, – тупо спросил Олег.
– Пишущий.
– Спасибо за информацию, – хмыкнул Олег.
– Я имею в виду, пишущий то, что материализуется в действительности. Именно поэтому я здесь. И разговариваю с вами, а не решаю преспокойно кроссворды, выполнив свое скромное поручение.
– И кого же еще из «пишущих» вы знаете?
– Как минимум одного. Себя.
И Федор Михайлович поведал следующую историю.
Будучи курсантом-связистом, Федя пытался писать стихи. Тогда это была всеобщая мания – Вознесенский, Евтушенко и иже с ними... Лирики с физиками… Федя же был и физиком, и лириком в одном лице. Девушки еще несли в себе ореол чего-то романтического, не выступая пока в качестве только некой утилитарной цели. Поэтому написано было много. По сути – банальщина, поток сознания и откровенная ерунда. Так и продолжалось бы дальше, пока воинская рутина не отбила бы желание попусту марать бумагу, если бы Федор не оказался в числе лучших курсантов с самой безукоризненной с точки зрения особистов и политотделов родословной.
И молодого выпускника отправили в «ящик». Вернее даже не собственно в «ящик», то бишь, закрытый НИИ, а на полигон, где испытывались новые системы радаров и дальнего обнаружения вообще..
На молодых спецах лежала обязанность следить за аппаратурой, согласно инструкциям и руководству научников.
Умному Федору сразу показалось странным, что управление новейшей по тому времени аппаратурой доверили молодым, пусть даже лучшим, но совершенно неопытным ребятам: ведь перед испытаниями научники неизменно покидали связные машины с аппаратурой и исчезали в бетонных бункерах.
В те времена были в моде стихи, но не лишние вопросы. Раз надо, так надо.
Комплекс испытывали с месяц. Это была система глобального обнаружения атмосферных и комических целей. На круглый экран «глобального радара» можно было вывести любой квадрат пятьдесят на пятьдесят километров в любой точке земного шара, просто подкрутив пару верньеров грубой и еще пару – точной настройки. Конечно, никаких подробностей бывшим курсантам не рассказывали, но имевшим дело с другими системами и так становилось ясно: здесь работают принципы, не имеющие ничего общего с традиционными.
– Понимаете, Олег, – глядя ему в глаза, тихо говорил Федор Михайлович. – Это были шестидесятые годы. А система глобального обнаружения помещалась в одном железном шкафу в будке грузовика. А сейчас подобные функции выполняют и самолеты «Авакс», и сеть спутников, и антенны размером с небоскреб… Спрашивается – почему?
Любопытно, что, дав подписку о неразглашении, в дальнейшем ничего об этой системе Федя так и не услышал.
Чудовищно эффективная система, видимо, по какой-то причине, так и не встала на вооружение.
Так же внезапно ребят, а с ними и Федора вдруг сняли с полигона и разослали для прохождения службы в самые глухие районы страны.
Федору досталось экзотическое, но довольно унылое место службы на острове Врангеля, а следом – на Курильских островах.
Спустя пару лет пришло осознание того, что никакого карьерного роста не предвидится, а такая форма ссылки, видимо, связана с желанием сведущих людей засунуть подальше участников эксперимента.
И вот, от тоски и безысходности Федя вновь начал писать. Но не лирику, охоту к которой напрочь отбили холод, отупение и капризная жена. Федя изливал на бумагу свои мечты о дальних странах, о подвигах и победах, о дружбе и благородных целях.
О чем писать военному, как не о войне? Вопрос – о какой?
Об Отечественной все было написано, да и не знал Федя о ней толком. О грядущей Третьей Мировой писать как-то не хотелось. Просто не поднималась рука, да и не дай бог, попадут эти писульки особистам.
И Федя придумал некую абстрактную войну в стране, которую он и представлял себе смутно, но которая, конечно, мечтала о свободе от мирового империализма. Конечно, в этой стране боролись с мировым злом многочисленные Робин Гудские отряды. И, конечно же, им помогала Страна Советов, посылая туда оружие и военных специалистов. И, конечно же, в роли мирового зла оказались Штаты. И, конечно же, в роли главного героя выступал сам Федя.
Не удивительно, что когда спустя полгода стало известно о начале Вьетнамской войны, а Федю выдернули с Курил и отправили в Ханой военным специалистом, он долго не мог избавиться от ощущения дежавю.
Ведь все, что происходило с ним в дальнейшем – было комплексом вариаций на тему написанного.
Все – вплоть до встречи с тем, кто стал его лучшим другом, и кому Федя почему-то присвоил в своей повести дурацкое и неуместное имя Эдуард.
Как выяснилось позже – «Эдуард», а точнее «Эдвард» – это был оперативный псевдоним его нового друга. Некоторым вьетнамским разведчикам давали такие «американские» имена, с наивной целью сбить врага с толку.
Вот тогда Федя и задумался о своем странном даре, если вообще это был действительно дар, а не цепь случайных совпадений.
Еще одним окололитературным экспериментом Федора Михайловича был небольшой, как ему казалось, безобидный, рассказик о войне в малоизвестной и никому не нужной стране – Афганистане – и штурме дворца Амина в частности. Что поделать – его тянуло на масштабные картины.
Реальность начала восьмидесятых повергла его в шок, и Федор Михайлович навсегда прекратил писать.
Потому, что до сих пор не так и не смог разгадать природу этой своей способности. Главный вопрос – что причина, а что следствие – так и остался открытым.
И конечно, когда его старый друг обратился к нему с такой странной просьбой, он не мог остаться равнодушным.
Ведь оказалось, что он не один такой. Может, вместе они смогут разобраться в причинах происходящего?
Раньше Федор Михайлович считал причиной всего облучение в ходе достопамятных испытаний, которое, помимо невозможности в дальнейшем иметь детей, возможно, инициировало скрытые возможности мозга.
Но теперь, когда судьба свела его с еще одним подобным случаем, он уже не был так уверен.
Тем более удивительным было обращение Эдуарда к нему: никогда и ни при каких обстоятельствах о таинственных способностях друга Эдику не могло стать известно.
Это было, несомненно, совпадением. Но отнюдь не случайным.
…Они попрощались, договорившись встретиться на следующий день. Федор Михайлович уезжал назавтра к вечеру. Олегу требовалось некоторое время, чтобы переварить новую информацию. Или дезинформацию. Хотя кому понадобилось бы вводить его в заблуждение?