После краткого, но драматичного приобщения к вере общество продолжило поиски развлечений. Все двинулись в джук – кто быстро, кто медленно, как душа велит.
Сладкая зашла за мной, и мы последовали общему примеру. Я нарочно не стала звать Клифферта: приди я с ним, я считалась бы в каком-то смысле его собственностью, мужчины избегали бы меня, а так много фольклора не соберешь.
Веселье было в самом разгаре. Пианино пульсировало басами, словно струнный барабан, а медленно скользившие пары просили игравшего взять еще ниже:
– Джонни, давай, отшлепай инструмент как следует. Ты можешь, я-то знаю.
– Сыграй блюз, Джонни!
– Гони басы!
Игра в карты
Слева шумно играли во флоридский сброс. Рядом четверо резались в джорджийский скин. Перед игроками лежали горки мелких монет.
– Поперло. Валет.
– Есть! – крикнул кто-то.
– Не везет, но мне не стыдно, – отозвался другой.
Новый кон.
Банкомет (игроку слева):
– Что скажешь?
Игрок:
– Прошу и умоляю.
Банкомет:
– Вставай с колен. Пойди и скажи, что я тебя прислал. (То есть «Присуждаю тебе очко»).
Банкомет:
– Показывай.
Яростное шлепанье карт.
– Ага, пролетел, голубчик!
– Давай опять.
– Не могу.
– Вот пропасть! Я тебя не понял, думал, у тебя король.
– Нет у меня короля, и вообще не прет.
Противники хитро улыбаются, потом один из них налепляет себе на лоб валета: теперь это самая старшая карта.
– Валет – джентльмен!
Снова яростная игра. Наконец банкомет кричит:
– Все, пролетели!
– Кто это пролетел?
– Вы! У нас все сходится.
– Вот еще! У нас двадцать десятками.
– Пойдемте-ка в школу. (То есть «Давайте подсчитаем»).
Один из игроков незаметно берет колоду и хочет подмешать к ней свои карты.
– А ну положи на место! Ишь, что придумал.
– Жульничать? Если нет пистолета, лучше не пытайся.
На полу метали кости, среди игроков был и Джо Уайли. Он попросил постоять с ним рядом – на удачу. Сладкая отошла к столу, где играли в джорджийский скин.
Кто-то додумался смешать «стерно»[76] с сахаром, водой, кипяченым этилнитритом и назвал это вином. Наливали в обстановке строжайшей секретности. Поселковый босс любил подслушивать под окнами, а он не позволял пить в своих владениях. Раньше в день получки случалось два-три убийства, но он пресек это на корню. Несчастного, пойманного за распитием, отправляли сперва в каталажку в Бартоу, а потом под суд. Дошло до того, что жителям поселка приходилось довольствоваться описанной выше бурдой, рискуя не только попасть под арест, но и вовсе отойти в мир иной.
Впрочем, бурды хватало для поддержания веселья. Игроки увлеченно метали кости. Офицер потряс кости в кулаке и ловко выбросил их на пол.
– Ха! Хорошие кости – хорошие деньги. Шестерка!
– Сколько ставишь? – спросил Синий.
– Четверть доллара.
– Четверть доллара, что не будет у тебя шестерки.
Офицер бережно взял кости, сделал вид, что потряс, и ловко бросил так, чтобы они упали нужной стороной. Синий накрыл их ладонью. Так повторилось три раза. Офицер выхватил нож и злобно уставился на соперника:
– Ниггер, ты что мои кости хватаешь?
– А ты не мни их в кулаке. Потряси как следует, чтобы музыка слышна была.
Я хотела поставить пару монет, но мне помахала Сладкая, наблюдавшая за игрой в скин. Я подошла, и она вручила мне на хранение свою сумочку, – ей хотелось сыграть, и нужно было освободить руки. Здесь шел самый жаркий и отчаянный картеж, я сама разволновалась, глядя на то, как падают карты.
Парень с лицом цвета седельной кожи по прозвищу Рыжий Техасец, порядочно нагрузившись, порывался тенором спеть «Что молчишь, старый друг?» Сладкой не понравились его гнусавые потуги:
– Тебя по башке ударили, чтобы ты такой стал? Смотри, я тоже ударю, обратно переделаю.
Техасец и Сладкая грозно уставились друг на друга, но он не выдержал и опустил глаза, а увидев в ее руках нож, и вовсе счел за лучшее удалиться.
Начался новый кон. Всем сдали по карте.
Банкомет:
– Сладкая, сдать тебе?
Сладкая:
– Я сама вытяну.
Банкомет:
– Если сама, плати доллар. Клади на стол и делай ставку. На виду клади – в грех людей не вводи.
Сладкая вытянула карту и положила ее лицом вверх рядом с долларовой бумажкой.
Банкомет:
– Тебе хорошая карта, Харди. Дама.
Харди:
– Да ну ее! Я с дамами только по ночам в игры играю.
Банкомет:
– Тогда бери туза и проваливай в Уи-Шоппи-Тони, – если кому интересно, это Восточный ад. – Я тебя так и так вытрясу.
Харди:
– Вытряс один такой. Я сам кого угодно сделаю. Учись у мастера!
Банкомет:
– Деньги на стол! Кто ставки не делает, все равно платите. А то устроились, грабят человека среди бела дня.
Ларкинс:
– Не нравится мне этот ниггер. У него накладка[77].
Банкомет:
– Какая еще накладка? Ты сдурел, желторотый? (К Харди) С тебя десять центов.
Банкомет снова сдает, а Кристофер Дженкинс красивым, глубоким баритоном особую «карточную» песню поет:
Если карта прет, парень,
Не жалей монет[78].
После каждой строчки певец выкрикивает «ха!», и слышится шлепок карты.
Ларкинс:
– Все, я пролетел.
Банкомет:
– Вижу. (Поет) Проиграл я все… (Ларкинсу) Взлетел носом вниз. Привяжи коня к столбу и поплачь, парень. Сдавать тебе?
Ларкинс:
– Мешай и сдавай, я еще не выбыл.
Банкомет:
– Так клади свой тощий четвертак, чего ты в него вцепился?
Песня продолжается:
Я вернусь домой, парень,
Здесь мне не житье
Банкомет:
– У меня девятка, Харди. Лучшая карта. Как бы опять тебе плакать не пришлось.
Ставьте деньги на кон,
Началась игра…
Сладкая:
– Четверка. Ставлю доллар.
Банкомет:
– Матерь Божья, вот разошлась! Я только по четвертаку играю.
Сладкая (заносчиво):
– Кровь жидковата? Сердце жиром заросло? Доллар жалко? Играешь, а вещи под окном оставил[79]?
Банкомет:
– Ладно, ставлю доллар.
Харди:
– Небывалые дела!
Сладкая:
– Сейчас я вас до исподнего раздену.
Харди:
– А слабо больше поставить?
Сладкая:
– Сам поставь. Ты же умней меня, вон сколько шишек умом нажил.
Я не знал беды, парень,
Зря я сел играть…
Банкомет:
– Ну, детки, сильно не плачьте. (Его карта проигрывает). Вынесли меня, черти! Беру еще.
Сладкая:
– Попался! Ты про свою ставку наврал.
Харди:
– Нет, у него «картинка»[80] была. Смотри, как бы мы тебя на чем не поймали.
Сладкая:
– А что я? Карты-то у него.
Ставьте деньги на кон,
Началась игра…
Харди:
– Опять я пролетел. Я думал, та карта в Би-Лютер-Хэтчи![81]
Банкомет:
– Хвалю за правду! Я из Джинни-Гэлл, корову с рогами съел. Сладкая, уже все пролетели, кроме тебя. Ты, наверное, заговоренная.
Сладкая:
– Нет, у меня Джо Мур[82] в волосах.
Банкомет:
– Ладно, карты у меня, захочу – обжулю вас.
Сладкая:
– Попробуй только обжулить! Я тебе смотришек напихаю.
Банкомет:
– Чего?
Сладкая:
– Пойдешь по улице, а все будут пальцем показывать: «Смотри, какая у него шишка на голове!»
Банкомет (его карта снова проигрывает):
– Горю, братцы!
Сладкая:
– Моя взяла, а все потому, что я не вру. Раскошеливайся, скупердяй несчастный!
Ларкинс:
– Она точно заговоренная. Правду говорят: где удача, там богатство.
Сладкая сгребла выигрыш и передала мне. Она собиралась поставить еще, когда на улице послышался громкий говор. Все разом обернулись к двери.
– Это из Малберри пришли, только они так орут. Элла Уолл решила покрасоваться.
– Да уж, она умеет пыль в глаза пустить.
Элла вошла танцующей походкой, звучно смеясь. Все уставились сначала на нее, потом на Сладкую. Сладкая упорно смотрела на соперницу, но та, казалось, не замечала. Воздух звенел от напряжения. Покачивая бедрами, Элла прошла к столу, где играли во флоридский сброс. Сладкая осталась у нашего стола, но играть не стала. Видя, что столкновение неизбежно, Джо Уиллард с удвоенным увлечением предался игре в кости. Вошла Люси и сразу же устремилась к Элле. Глаза ее сияли злорадством. Сладкую она как будто не видела, но нарочно прошла мимо с нескрываемым весельем.
Сладкая не выдержала:
– Эта сопля зеленая дождется, я ей шею сверну! Тварь двуличная, нарочно вертелась возле меня, чтобы Элле все докладывать. Будет выделываться, к утру ее в чистое оденут.
– Что это с ней? Я думала, вы лучше подруги…
– Я ей сказала, чтобы не смела тебя трогать, а она обозлилась и запомнила. Ревнует, что Тощий поет тебе «Джона Генри». Если бы не я, она бы тебя ножом пырнула.
– Понятно, что ревнует, но…
– Да наплюй ты на нее. Она знает, что я тебя в обиду не дам. Если она тебя хоть пальцем тронет, ей крышка, деревянный макинтош. Элла тоже нарывается, ножом своим вертит. Ничего, на нее тоже нож найдется. Пусть только вякнет что-нибудь, я ее разделаю, как Бог черепаху.
«Элла Уолл»
Люси с Эллой то шушукались, то заливались смехом. Порой Элла что-то говорила игрокам, и в ответ раздавался взрыв хохота. Кто-то из них запел знаменитую песню, которую поют во всех рабочих джуках Южной Флориды.
Кто в этом понимает,
Тот Эллу привечает.
Наездница Элла
Отлично знает дело.
– Расскажи им, какая я! – Элла прищелкнула пальцами и подбоченясь качнула бедрами.
Я худа, да крепка,
Черна, да сладка,
Пусть в кармане ни гроша,
Зато я в койке хороша!
Сладкая пихнула меня локтем:
– Смотри-ка, расхвасталась, прямо королева. Ничего, сунется ко мне, я ей рога обломаю.
Я знала, что Сладкая не боится драться и убивать, а если по правде, то и умереть не боится. Мне стало не по себе. Элла сыпала ругательствами.
– Пойдем домой, – сказала я Сладкой. – Мы с тобой еще должны…
– Ничего я не должна, кроме как черной быть и умереть. Все тут – значит, и я тут останусь, пока джук не закроется. Посмотри, сколько у меня денег в сумочке.
Я посмотрела:
– Сорок один доллар, шестьдесят три цента.
– Подержи ее пока, мне нужно руки освободить. А вот нож я при себе оставлю.
Сладкая повернулась к столу, чтобы вытянуть карту, и именно в эту секунду Элла выкрикнула:
– Эй, ты, бокастая!
Сладкая в ярости обернулась:
– Эта кошка драная что-то про меня вякнула?
– Нет, это она кому-то еще, – солгала я.
Видя, что ей не отвечают, Элла продолжала:
– Этой, видно, брань нипочем! Ухом не повела! А грозилась-то, грозилась…
Сладкая бросила карты и обернулась к мне:
– Малышка, если начнется, скорей беги к машине и уезжай. Они и на тебя нацелились.
Умирать мне не хотелось, я холодела от мысли, что меня зарежут в убогом рабочем поселке, но бросить Сладкую я не могла, даже если начнется драка. Все это время она была мне верной подругой, и хотя из оружия у меня были только зубы и ногти, я сказала, что без нее никуда не пойду. Элла тем временем продолжала испытывать судьбу:
– Люси, пойди скажи папочке Джо Уилларду, чтобы шел сюда. Скажи, что его малышка соскучилась. Он знает, кто это.
Люси пошла через комнату. Элла стояла подбоченясь, но все знали, что оружие у нее наготове, иначе она не вела бы себя так дерзко. Послышался щелчок, это Сладкая открыла свой выкидной нож:
– А ну-ка стой, – приказала она. – А то с Богом повидаешься.
– Давай, Люси. Она – никто, болтает только.
Сладкая повернулась к Элле:
– Может, я и никто, но Джо она ничего не скажет. Зачем ты ее посылаешь? Шла бы сама, вон он сидит.
– А что? И пойду, – отвечала Элла.
Сладкая сделала шаг вперед, загородив ей дорогу:
– Что ты бубнишь? У тебя так зубы стучат, что ничего не понять. Повтори погромче!
В эту минуту случилось то единственное, что могло помешать убийству. Вошел поселковый босс: в руке у него был кольт сорок пятого калибра, и еще один висел на бедре. Видимо, он, по своему обыкновению, подслушивал.
– Что такое? Что за шум? Сладкая, ты зачем нож достала?
– Затем, что я сейчас двух ниггерш к Господу отправлю. Явились тут, напрыгивают на меня…
Босс огляделся и ткнул пальцем в Эллу:
– А ты что тут делаешь, да еще с ножом? Ты не местная, так что проваливай. Джук только для местных, для тех, кто тут работает. Давай, шевелись, а то через двадцать минут будешь в каталажке.
– Не связывайтесь, капитан, – сказала Сладкая. – Сейчас я ее сама выставлю, только не мешайте. Она меня завела, теперь уж мы покатаемся! Пошли мне, Господи, пистолет, а я пошлю тебе грешную душу.
– Э, нет, – ухмыльнулся босс. – Смертоубийства мне тут не надо! Отдай нож, Сладкая.
– Нет уж, с ножом я не расстанусь. Я его в Тампе купила, чтобы эту кошку драную проучить, – и проучу. А то разговорилась тут, ослица Валаамова! Я ее прикончу, и закон мне не указ. А вам, белым, в это лезть не надо.
Элла, покачивая бедрами, направилась к двери:
– Надо же, как Сладкая осмелела, – язвительно бросила она. – Ну, да бог с ней, не она же убила Джесси Джеймса.
– Проваливай! – рявкнул босс. – В тюрьму захотела? Быстро проваливай! И отдай нож!
Он вырвал у Эллы нож и толкнул ее к выходу. Она пошла прочь со своей свитой, угрюмо бормоча какие-то угрозы. Босс вышел вслед за ними и стоял на крыльце, пока они не уехали, после чего он снова заглянул в дверь:
– Не шали, Сладкая. Не заставляй меня меры принимать.
Как только он ушел, все галдя столпились вокруг Сладкой.
– Благородно ты ее отшила! – восхитился Джо Уиллард. – Ты прямо женщина и полмужика в придачу! Даже крекер побоялся тебя тронуть.
– А кто бы не побоялся? У нее мускулы свинцом заряжены, – сказал Пресли. – Заметили, что он с ней не так, как с прочими? Потому что знает: с нее станется, она ведь, если что, не остановится, пока он ее не пристрелит.
– Это правда, – признала Сладкая. – А если Джо еще раз свою девку сюда позовет, чтобы она на меня напрыгивала, я его голыми руками разорву.
Джо изобразил святую невинность:
– Вы слышали? Никого я не звал, я все время у вас на глазах был. Брось, Сладкая, пойдем домой, что-то на любовь потянуло. Я прямо весь завелся от нервов.
Джо и Сладкая удалились домой, и на том все кончилось. Когда ушел и поселковый босс, в джук опасливо заглянул Вагон. Я не видела, чтобы он выходил.
– Ты где был, Вагон?
– Пришлось немного проветриться, – с притворным безразличием сказал он.
– Вагон всегда проветривается, когда босс приходит, – и правильно делает, – заметил кто-то.
– Почему? – спросила я. – Другие-то не убегают.
Мои собеседники рассмеялись, но ничего не ответили. Потом Вагон запел какую-то песню, и мне понравился мотив.
«Разобью кандалы»
– Что это ты поешь?
– «Разобью кандалы – и был таков!». Это цепная песня – ее поют на исправительных работах, когда люди все одной цепью скованы. Я думал, ее все знают…
– Я раньше не слышала. И на исправительных работах не была. А ты где разучил ее?
– Да там и разучил.
– А как ты туда попал? На вид ты хороший, просто денег у тебя не густо.
– Меня в Бартоу арестовали за бродяжничество. А когда оказалось, что я не бродяга и работу имею, судья велел меня обыскать. При мне колода карт была. Ну он мне и вкатил тайное хранение карт и азартные игры. Засадил на три месяца, а когда я вышел, меня снова под суд – снова карты и бродяжничество. Белый уж если упек нашего брата, то никак отпустить не может. А здешний поселковый босс был тогда капитаном на исправительных работах. С тех пор я с ним по одной дорожке не хожу.
Вагон продолжил петь:
Кряхчу, да вздыхаю, да спину гну.
Не выдержу, скоро на волю рвану.
Разобью кандалы – и был таков!
С утра и до ночи нет отдыха мне.
Бывает, батрачу и при луне.
Разобью кандалы – и был таков!
Я записала несколько песен, Джеймс Пресли, Тощий, Джин Оливер и его сестра насказали мне много сказок. Но в следующий зарплатный день, когда я шла на танцы в другую часть поселка, Люси попыталась меня «украсть» – так здесь называют нападение украдкой, исподтишка. Сладкая спасла меня и уговаривала остаться, но меня била дрожь при мысли о том, что мне всадят нож в спину или изуродуют лицо. Впрочем, я собрала много отличного материала в поселке и не жалела о грядущем отъезде.
Мой последний вечер в Лофмене прошел очень весело. Мы устроили вечеринку у миссис Аллен, Джеймс Пресли и Тощий играли на гитарах, Джо Уиллард в прекрасном настроении выкрикивал фигуры кадрили. Поскольку случай был особенный и меня очень просили, я отхлебнула местной бурды, она оказалась еще ужасней, чем мне представлялось. После танцев меня под общий смех торжественно отнесли в постель, и вечеринка переместилась в мою комнату. Недавно лил проливной дождь, и в комнату успела заползти гремучая змея. Она устроилась в углу возле умывальника на кучке старых чулок и мирно спала. Парни хотели убить ее, но я уговорила их пощадить мою ползучую сестру. Она потрясла немного погремушкой на хвосте, но, когда все устроились вокруг моей кровати и затихли, движением, похожим на движение часовой стрелки, скользнула в щель между стеной и полом и исчезла.
Около полуночи Клифферт рассказал последнюю сказку, что мне суждено было услышать в Лофмене.
– Зора, а ты знаешь, как Джек с Дьяволом силой мерялись?
– Нет. Я много про них слышала, но как силой мерялись, – нет. Расскажешь?
Как Джек с Дьяволом силой мерялся
Как-то раз Джек с Дьяволом сидели под деревом и спорили, кто из них сильней. Потом Дьяволу это надоело, он пошел и поднял мула. Джек тоже поднял. Дьявол подбежал к большущему дубу и вырвал его с корнем. Джон за такой же дуб ухватился и тоже его из земли выдернул. Дьявол порвал якорную цепь, и Джон тоже. Дьявол говорит:
– Тьфу-ты ну-ты! Это не состязание, а детские игры. Знаешь в лесу поляну на сто акров? Приходи туда завтра в девять утра, посмотрим, кто мой молот выше закинет.
– Идет.
На другое утро Дьявол принес свой молот. Он был больше церкви для белых в Уинтер Парк. Народу много пришло на состязание посмотреть, а Джек опоздал. Наконец подлетел галопом на лошади, поводья натянул так, что она на дыбы встала. А он спрыгнул и говорит:
– Ну, все в сборе, можно и начать. Кто первый?
Дьявол говорит:
– Я. Отойдите все, дайте размахнуться.
Размахнулся и закинул молот так высоко, что он из виду исчез. Говорит:
– Сегодня вторник, идите по домам и возвращайтесь в четверг в это же время. Раньше он не упадет.
Так и вышло, молот упал в четверг в девять утра и сделал яму размером с округ Полк. Вытащили его, подправили головку, говорят Джеку: твоя, мол, очередь. А тот не торопится, обошел молот, взялся за рукоять и посмотрел в небо:
– Эй, Рэйфилд, осторожно! Отодвинься, Гавриил! Иисус, отойди подальше, чтобы я тебя не зашиб!
Как будто на Небо собрался молот закинуть. Дьявол подбегает к нему:
– Стой! Не кидай! Когда меня с Небес выгнали, я там и так кучу инструментов оставил. Мне их не вернули до сих пор. Не вздумай мой молот на Небо кидать!