Я оставила большую часть вещей в Лофмене и поездила по фосфатным шахтам вокруг Малберри, Пирса и Лейкленда. Там я записала множество детских сказок и игр.
Под Пирсом добывающая компания построила отличный рабочий поселок. Дома стоят на чистых улочках, обсаженных деревьями, есть хорошая больница и школа. Они не нанимают мужчин моложе семнадцати лет, так что у родителей нет соблазна загнать ребенка работать в шахту. В поселке есть симпатичный клуб, под тенистым дубом установлен зеленый стол для игры в кости.
По вечерам мы устраивали под деревьями завиральные состязания: кто-то сидел, кто-то предпочитал постоять, и все были в отменном настроении. Мэк Форд оказался непревзойденным рассказчиком. От него я узнала о сотворении мира, и он же объяснил мне, почему у дельфина хвост посажен поперек.
– Зора, ты когда-нибудь видела дельфина?
– Да, много раз.
– Заметила, какой у него хвост?
– Нет: они такие шустрые. Помню только, как кувыркаются и ныряют в Индейской реке, как молния в кроне дерева.
– В общем, у всех рыб плавник на хвосте вдоль идет, а у дельфина поперек, вот так (Мэк резко сгибает пальцы руки).
Почему у дельфина хвост поперек посажен
Дело в том, что Бог сначала сотворил мир, небо, птиц, зверей и рыб. Звезды и деревья напоследок оставил. А когда он с этим всем разделался, то положил вокруг мира золотые рельсы, смазал их жиром, вызвал к себе Солнце и говорит:
Слушай-ка, Солнце, я создал все, кроме времени, а с ним ты уж мне помоги, пожалуйста. Вот тебе рельсы, катись по ним так быстро, как только сможешь. То время, за которое ты полный круг опишешь, я назову «день» и «ночь».
А дельфин там рядом где-то обретался, услышал и говорит:
– Я-то, пожалуй, быстрей обернусь.
Солнце зажглось и покатилось, и дельфин тоже в воздухе поплыл. Вот это была гонка! Быстрей быстрого! Дельфин первым пришел, обогнал Солнце на час и три минуты. Бог покачал головой и говорит:
– Эге, братцы, это нехорошо. Я-то хотел, чтобы быстрей Солнца никого не было.
Погнался Бог за дельфином. Три дня и три ночи бежал, прежде чем догнал. Оторвал ему плавник на хвосте и приделал обратно не вдоль, а поперек. Теперь уж дельфин Солнце обогнать не может, но второе-то место за ним осталось.
Все от души рассмеялись, и Мэк сказал:
– Ну, раз вам понравилось, расскажу еще, за что пес кошку невзлюбил.
Почему пес невзлюбил кошку
Пес и кошка были соседями, и оба любили ветчину. Бывало, как наскребут деньжат, сразу купят себе по куску. Однажды у обоих сдача завалялась, и пес говорит:
– Сестрица Кошка, у нас с тобой есть по нескольку центов. По отдельности мы на них ничего не купим, а вот если скинуться, как раз выйдет кусок на двоих.
– Давай скинемся, Братец Пес. Завтра суббота, сходим в город и купим ветчинки.
Лошади у них не было, поэтому ветчину из города так несли. Сначала была очередь пса, он положил ветчину на плечо, шел и лаял:
– Гав! Гав! Наша ветчина!
Потом кошка несла и все мяукала:
– Моя! Моя! Мояу!
Пес это слышал, но ничего не сказал. Пришла опять его очередь, он опять:
– Гав! Гав! Наша ветчина!
А кошка потом:
– Моя! Моя! Мояу!
– Сестрица Кошка, почему, когда ты нашу ветчину несешь, то все время говоришь: «Моя! Моя!»? Я вот говорю: «Наша».
Кошка ничего ему не ответила, только повторяла каждый раз: «Моя», а пес лаял: «Наша». Они уже почти до дома дошли, как вдруг кошка скакнула на дерево, забралась повыше и стала одна ветчину уписывать! А пес-то по деревьям лазать не умеет, осталось ему только лаять. Но он сказал кошке:
– Ты там наверху ветчину в одиночку лопаешь, рада, что я тебя достать не могу. Но ничего, когда спустишься, я тебя так проучу, что Индейская река тебе дорожкой покажется.
– Зора, а ты бывала в поселках путейцев? – спросил Мэк.
– Да, поездила немного.
– А я как раз хотел тебе сказать, что там поют хорошо, да и врут тоже. Слышала ты «У Лу́лу кудри волной»[83]?
– Нет, но хотела бы послушать. Споешь?
– Конечно, спою. И еще «О, Лулу, о, детка». Тебе ведь и сказки еще нужны? Хочешь, расскажу?
– Угу.
– А знаешь, что «угу» – это единственное слово, которое Дьявол придумал?
– Нет, никогда об этом не слышала. Полезное словечко, особенно для ленивцев вроде меня.
– Да, «угу» все говорят. Сейчас расскажу почему.
Мэк прочистил горло и продолжал.
Слово, которое придумал Дьявол
Как-то раз Дьявол обошел свое хозяйство в Аду и увидел, что ему не хватает работников. И решил он быстренько слетать на Небо, наловить там немного ангелов и приставить к котлам, пока не приехали новые черти из Майами. Подобрался к целой толпе ангелов на окраине Небес – цап! В рот напихал пару тысяч, под мышки по нескольку сотен, хвостом, как лассо, тысчонку прихватил, и мигом обратно в Ад. А когда над землей пролетал, его какой-то человек увидел:
– Вижу, Дьявол, ты ангелов наловил. Хватило тебе или еще раз на Небо лететь придется?
– Придется, – ответил тот.
А ведь ответил – значит, рот открыл. Ангелы вылетели и обратно на Небо помчались. Стал он их хватать – остальных растерял. Ладно, слетал, наловил новых. На обратном пути опять встретил того человека:
– Вижу, Дьявол, ты еще ангелами разжился?
А тот ученый уже – он просто кивнул и промычал:
– Угу.
С тех пор и мы все угукаем.
– Хорошая сказка. Расскажи что-нибудь еще.
– Расскажу тебе про Шестнадцать и про Колоброда, но сначала ответь на вопрос.
– Спрашивай.
– Скажи, зачем Господь создал худых женщин?
– Понятия не имею.
– Худенькие нужны, чтобы мир украшать.
– А крупные разве его не украшают?
– Нет, Зора. Они не для того нужны.
– А для чего?
– Чтобы худенькие видели, до какого предела можно бока наесть.
Все рассмеялись, за исключением толстушки по прозвищу Булка. Она сердито фыркнула и покосилась на Мэка:
– Слушай, Мэк Форд, ты, когда врешь, меня лучше не касайся. Язык свой придерживай, понял? Я, может, не моль сушеная, зато у меня морщин нет.
– Никто тебя и не касался. Я просто в шутку сказал.
– Ты на меня намекал.
– Да кому ты нужна! Думаешь, раз в дверь не пролезаешь, значит, все только на тебя и намекают? Я тебя и в мыслях не имел, но раз ты сама вызвалась, значит, шутка про тебя.
– Не начинай, Мэк. Ты знаешь: мне от тебя и сахара не надо. Не заводи меня лучше.
– Да заводись, если хочешь, кто тебя боится? Все доказываешь, какая ты страшная, небось, и спишь с пистолетом, на случай если сама с собой поссоришься. Ты как та змея: укусила рельс, и поезд от яда помер.
– Только не подеритесь, – недовольно сказал Кристофер Дженкинс. – Люди сюда врать пришли.
Медок презрительно рассмеялся:
– Никто не подерется. Булке просто погавкать захотелось. Спьяну решила подраться, да только если Мэк сейчас замахнется, она так побежит, что пятки засверкают. Ну и наплевать на нее. Она сама знает, что уродина, – как будто Дьявола на кусочки порезали и ее слепили.
Булка вскочила и выхватила нож:
– Ты кого облаять пытаешься? Смотри, нарвешься.
– Сядь, Булка, и спрячь свою железку. Однажды у тебя ножичек отнимут и к твоей же шее приставят.
– И я то же самое говорю, – вставил Кристофер. – Она вечно всех задирает. Терпеть не могу, когда женщина в мужские штаны наряжается[84].
– Да пускай орет, ораторша, – отмахнулся Мэк. – Гудит, как паровоз, шумит, как собрание ЛАО[85]. Если в драку не лезет, то и черт с ней. А полезет, я ей мозги поправлю.
Булка с грозным видом поднялась, и на секунду мне стало страшно. Впрочем, никто больше не обратил на нее внимания. Постояв немного, скандалистка быстро удалилась.
– Хорошо, что она ушла, – сказал Медок. – Булка вечно лезет в драку, а потом ее колотят. Не живется ей в мире и покое.
Он посмотрел ей вслед и крикнул:
– Эй, леди, у вас второй бюст пониже спины!
Все рассмеялись. Медок продолжал:
– Надолго обиделась, это хорошо. А Мэк пока Зоре еще баек расскажет. Давай, Мэк, тебе слово.
– А я бы лучше спел, – сказал тот.
– Как ты поешь, никому не интересно. Расскажи байку про Шестнадцать, я ее люблю.
– А ты-то хочешь, Зора?
– Рассказывай, я за этим сюда и приехала.
– Хорошо.
Откуда взялся Джек-с-фонарем
При рабстве жил человек, которого звали Шестнадцать – по размеру ботинок[86], что он носил. Был он большой и сильный, Масса всю тяжелую работу ему поручал. Как-то раз Масса говорит ему:
– Шестнадцать, я на болоте срубил несколько деревьев и обтесал – буду лежни[87] делать. Мне нужно, чтобы ты их сюда принес.
– Да, сэр.
Пошел он на болото, взял здоровенные заготовки двенадцать на двенадцать дюймов, перенес и сложил перед хозяйским домом. Вот так! До него такое еще никому не удавалось.
Потом Масса говорит:
– Приведи сюда мулов, хочу на них посмотреть.
Шестнадцать пошел на пастбище, ухватил обоих мулов за уздечки, но они так лягались и упрямились, что порвали уздечки в клочья. Тогда он взял обоих под мышку и принес Массе.
– Ну, Шестнадцать, если ты двух упрямых мулов сумел принести, значит, все тебе по силам. Ты и Дьявола поймать можешь.
– Да, сэр, могу. Дайте мне только молот на девять фунтов, кирку и лопату.
Масса дал ему все, что он просил: только добудь мне, мол, Дьявола. Шестнадцать вышел во двор и стал копать. Почти месяц копал, пока не добрался до места. Постучал молотом Дьяволу в дверь. Дьявол сам открыл:
– Ты кто такой?
– Шестнадцать.
– Чего надо?
– Поговорить.
Только Дьявол башку высунул, Шестнадцать его молотом и оприходовал. Взвалил на плечо и отнес к Массе. Тот глянул на мертвого Дьявола и как заорет:
– Унеси эту мерзость! Не думал я, что ты и до Дьявола доберешься…
Делать нечего, Шестнадцать отнес Дьявола во двор и бросил обратно в яму.
Долго ли коротко, умер Шестнадцать и попал на небо. Петр посмотрел на него и в Рай не пустил, слишком сильный, мол. Начнет безобразничать – что с ним тогда делать?
А ведь идти ему куда-то надо. Пошагал Шестнадцать в Ад. Дошел до врат адских, а там дьяволовы дети играют. Увидели его, побежали к матери:
– Мама, мама! Пришел человек, который нашего папу убил!
Жена Дьявола позвала его в дом. Закрыла дверь и дала ему кусочек огня:
– Сюда я тебя не пущу. Вот тебе уголек, иди куда хочешь и там собственный ад устраивай. Так что, если ночью видите в лесу Джека-с-фонарем[88], это Шестнадцать бродит со своим угольком, ищет себе места.
– Дай нам горло промочить, Зора, и мы тебе еще наскажем, – попросил Дженкинс.
Я заплатила за угощение.
– Мэк, расскажи еще что-нибудь!
– Сейчас вот от комаров спасенья нет, но на Восточном побережье это дело привычное. Знаешь, почему у нас так много комаров и гроз?
– Не знаю. Почему?
Откуда на Восточном побережье комары и грозы
Как-то на Рождество Господь собрался в Пáлатку[89]. А Дьявол тоже там в окрестностях ошивался. Увидел, как Господь по большой дороге идет, спрятался за пень и стал ждать. Бога-то он не боялся, просто хотел от него подарок получить, а сам раскошелиться не желал. Сел позади пня на корточки, дождался, когда Господь мимо пройдет, выскочил и крикнул:
– Рождественский подарок!
Господь глянул на него эдак через плечо и говорит:
– Бери Восточное побережье.
Так что грозы и комары – это все от Дьявола.
Здесь нужно пояснить, что на Глубоком Юге[90] есть традиция, по которой рождественским утром дети ходят по округе и говорят всем встречным: «Рождественский подарок!» Кто первый скажет, тот и получает подарок. Взрослые обычно запасаются на этот случай карамелью, орехами кокосовыми и простыми, фруктами и тому подобным. Они никогда не подлавливают соседских детей, а наоборот сами дают себя подловить.
– Я знаю еще одну байку про Дьявола. Слушайте. Однажды шел себе Дьявол и повстречал Кровавую голову.
– Кто это – Кровавая голова? – перебила я. – Имя всю жизнь слышу, а так и не собралась узнать, кто он и что.
– Ну ты даешь, Зора! Я думал, его все знают. Он был не просто человек. Большой и сильный, как Шестнадцать, да к тому же двухголовый. Он знал все слова, что записал Моисей, Бог позволил ему насылать десять казней египетских и раздвигать воды Красного моря. Он видел гору Синай и Неопалимую купину. На голове у него не было ни единого волоска, и все время выступал кровавый пот. Поэтому его и прозвали Кровавая голова[91].
Дальше Мэк рассказал вот какую сказку.
Как рассорили влюбленных
Как я уже сказал, Дьявол повстречал Кровавую голову, и они разговорились. Друг друга они не боялись, поэтому спокойно рассказывали, кто чем занят. Кровавая голова превратил человека в жука-медведку, а Дьявол тем забавлялся, что ссорил влюбленных. Из-за него по всему миру люди ругались и разводились. Кровавая голова говорит:
– Дьявол, ты мой брат двоюродный, у тебя больше силы, чем у меня, но я знаю пару, которую даже ты рассорить не сможешь. Они живут в моей округе, по ту сторону большой бухты. Я как только ни старался, ничего не смог поделать, держатся друг за дружку, и все.
– Это потому, что мастер к делу не приступал. Я кого угодно сведу и разведу. Покажи мне их. Если они у меня до воскресенья не перессорятся, половину Ада получишь во владение.
Пробрался Дьявол в дом к этим двоим и начал пакостить. Бился-бился, а тоже ничего не сумел. Не ссорятся, не разводятся, сам Дьявол об них рога обломал.
Такого с ним давно не было, с тех самых пор, как его с Небес скинули. А на дворе пятница, значит, придется ему не только хвастуном прослыть, но и с половиной Ада расстаться. Хотел он уже плюнуть и еще куда-нибудь на вечер податься, как попалась ему женщина, босая, как дворовая собака. Разговорились:
– Что-то ты, Дьявол, на вид не очень. Заболел?
– Нет. Пытаюсь вот одну парочку рассорить, да не выходит.
– И только-то? Слушай, у меня за всю жизнь башмаков не было. Если подаришь мне башмаки, я их тебе рассорю.
– Получишь башмаки, и хорошие, только сперва сделай, что обещала.
– Не беспокойся. Приходи завтра к вечеру на край болота и жди меня под амбровым деревом. Башмаки-то не забудь!
На другое утро она встала пораньше, прошлась мимо их дома, посмотрела, чем муж занят. А он пахал в стороне. Она с ним поговорила о том о сем и пошла в дом к жене. Жена ее пригласила войти и усадила в кресло. Та уселась и начала все в доме хвалить. И сам-то он красивый, и сад лучший в округе, и собака-то у них необыкновенная, и кошка на загляденье! Жена ее поблагодарила за добрые слова и дала ей фунт масла. А женщина ей говорит:
– Все у вас красивое, а сама ты – краше всех!
Жена мужа обожала и не могла, чтобы ее одну хвалили:
– Да мой муж в сто раз меня красивей.
– Красивый, да. Почти такой же, как ты. Только вот на шее у него большое родимое пятно, оно его портит.
– Для меня он самый красивый на свете, но если он может стать еще красивей, я для этого все сделаю.
– Тогда срежь пятно.
– Как же я могу? Муж его убирать боится, говорит, можно кровью истечь.
– Вот еще, истечь! Так, капелька капнет, и все. Ты бы острой бритвой быстренько срезала да паутину приложила, всего и делов. Жаль, что он тебе не разрешает, пятно уж больно некрасивое.
– Если бы знать как, я бы срезала. Я его так люблю, он такой красивый, а эта родинка все портит!
– А ты, как будешь вечером спать ложиться, возьми с собой бритву. Он уснет, а ты – чик! Срежешь и паутиной ранку залепишь. Он тебе наутро спасибо скажет!
Жена поблагодарила ее, дала ей яиц свежих из-под несушки и попрощалась, а женщина та пошла в поле, где муж работал.
– Доброе утро, сэр. Сразу видно, что вы человек работящий, – ласково так говорит.
– Да, мэм, я работаю много, но я это дело люблю, а для своей жены вообще что угодно сделаю. У меня ведь только она одна и есть на всем белом свете.
– Повезло ей. Редко какой муж будет ради жены с утра до ночи спину гнуть.
– Так у них и жены такой нет, как у меня.
Женщина сплюнула и говорит:
– Хорошо, когда жизнь хорошей кажется. Да вот только любовью не заставишь себя полюбить. Жаль мне тебя…
– С чего это? У меня самая красивая жена, а главное – самая добрая.
– Одно скажу: ходи да оглядывайся!
– Да на что оглядываться? За женой мне смотреть не надо. Она красивая, это правда, но я в ней не сомневаюсь.
– Только вот она еще кое-кому понравилась и теперь хочет тебя извести. Гляди в оба. Как спать ляжете сегодня, сделай вид, что уснул, а сам жди: она попытается горло тебе перерезать.
– Что ты врешь, убогая? Пошла прочь!
Она ушла, да недалеко, спряталась в кустах у забора и стала глядеть. Скоро муж закончил работу и пошел домой. Пришел – все углы обыскал: не спрятался ли где незваный гость. Не нашел никого, а все-таки встал на крыльце и на всех проходящих смотрел косо. Жене ничего не сказал.
Вечером сразу после ужина лег и закрыл глаза. А жена достала бритву и тихонько положила ее рядом с собой. Подождала немного – ну, думает, заснул. Взяла в одну руку паутину, в другую – бритву и нагнулась к нему родимое пятно срезать. А у мужа одеяло до шеи натянуто. Она потянулась одеяло отвернуть, а он открыл глаза и хвать ее за руку! Отнял бритву:
– Ага! Говорили мне, что ты меня извести хочешь, а я не верил. Больше ты мне не жена.
Оделся и ушел, а она заплакала.
Женщина это увидела и побежала к амбровому дереву за наградой. Дьявол с башмаками не обманул, принес. Срезал длинную ветку, привязал к ней башмаки и так на ветке женщине передал:
– Ловко ты их рассорила. Вот башмаки, как обещал. Только не нравится мне, что ты еще похлеще меня напакостить можешь. Мало ли, что от тебя ждать. Не хочу с тобой никаких дел иметь. Забирай башмаки и прощай.
Сказал и исчез.
– Дай теперь мне рассказать, Мэк, – попросил Хорас Шарп. – Ты и так весь вечер говоришь. А я знаю байку про то, как фермер за девушкой ухаживал.
«Это все мое»
Один фермер ухаживал за девушкой, а потом решил на ней жениться. Ну, обвенчались они и поехали к нему домой. Проезжают мимо хорошей фермы, он и говорит:
– Видишь ферму?
– Вижу.
– Это все мое.
А сам усы себе гладит. Поехали дальше, проезжают мимо большой плантации с богатым домом. Он опять:
– Это все мое.
И усы гладит. Дальше едут.
– Видишь вон там большое стадо коров?
– Вижу.
– Это все мое.
Еще дальше едут.
– Видишь большое стадо свиней?
– Да.
– Это все мое.
Наконец подъезжают к его убогой лачужке.
– Выходи, приехали.
– У тебя и ферма, и плантация, а ты хочешь, чтобы я здесь жила? Ну уж нет, ноги моей не будет в этом хлеву. Ты мне, выходит, наврал? Все, я ухожу домой.
– Ничего я не врал! Когда я тебе дома да скот показывал и говорил «все это мое», – что я тогда делал? Усы гладил. Вот про усы я и говорил.
Девушка выпрыгнула из фургона и ушла домой.
Козел упал, подбородок ободрал,
Сперва улыбнулся, потом заорал.
– Так-то неплохо, Хорас, – лениво протянул Медок. – Только куда ты рыльце свое суешь, когда Мэк рассказывает? Твоя байка против его – тьфу!
– А ты сам лучше расскажи! – огрызнулся Хорас.
– Нет у меня хороших баек, и у тебя нет. Только я это понимаю, а ты не очень. Расскажи еще, Мэк. Может, потом кто-нибудь придет и сменит тебя, а ты тогда отдохнешь.
– А как по мне, хорошая байка, – сказала Лесси Ли Хадсон. – Каждый по-своему рассказывает.
– Конечно, хорошая! – завопил Хорас. – И всем понравилась, кроме Медка. Он ниггер, а башка у него по-белому думает. Пускай сам расскажет! А то его послушать, он каждого косого в Китае знает…
– Ну, и что ты мне сделаешь? – спросил Медок. – Молчи, сам скажу: ничего ты мне не сделаешь, пшик один.
Кто-то приблизился, напевая «Ты мне не подходишь», и все разом повернулись, как коровы на лугу.
– Это Эй-Ди, он тоже врет отлично. Иди к нам, Эй-Ди, помоги Мэку!
– А что он делает?
– Врет как заведенный.
– Ну, хорошо, сейчас я тоже покажу класс. Кто последним врал?
– Мэк. Теперь твоя очередь.
– Совку[92] знаете? – перебил Фрейзер.
– Ну, спросил! Кто ж ее не знает? От нее всегда несчастья, – сказал Кристофер Дженкинс. – Если возле дома кричит, это к покойнику. Я как вижу совку, сразу стараюсь пристрелить.
– Можно и без стрельбы, – заметил Медок. – Завязываешь слабый узел на веревочке, и каждый раз, как совка кричит, затягиваешь потуже. От этого она задыхаться начинает. Так понемногу и задушишь ее. А наутро выйдешь, поищешь вокруг дома – обязательно найдешь мертвую совку.
– Нужно просто что-нибудь наизнанку вывернуть, куртку, например, или карман, – добавила Кэрри Джонс. – Я всегда чулок снимаю и выворачиваю – сойка улетает.
– Можно бросить соли в керосинку или воткнуть в пол ржавую вилку. Это лучший способ – с солью то есть. Нечисть соли не переносит, особенно горящей.
– Дайте мне рассказать, откуда сойки взялись, а потом можете снова болтать, – вмешался Эй-Ди.
Откуда взялись совки
У Массы была сестра, старая дева, которая ни разу замужем не была. Замечали, что у белых к старости шея жилистая делается? А у той сестры вообще одни жилы были, потому что она незамужняя.
Звали ее мисс Фини. А еще у Массы была дочь на выданье, так что в доме много женихов крутилось, и в гостиной, и на крыльце. Сидели, бывало, в креслах или в гамаках под деревом, а мисс Фини все им в глаза заглядывала и скалилась, как опоссум, – ей тоже хотелось жениха.
И вот один негодник заметил в ней чувства и нарочно стал вокруг нее увиваться, а потом и вовсе сказал:
– Если вы, мисс Фини, всю ночь на крыше просидите, утром я на вас женюсь.
А ночь, как назло, холодная была, ветер шарил тут и там, словно полицейский. Старая дева вскарабкалась на крышу и села на самом высоком коньке. Трясло ее, бедную, знобило на холоде. И каждый раз, как били часы, она приговаривала:
– Хо-о-о-олодно на кры-ы-ыше, зато утром сва-а-адьба!
Так она маялась до четырех часов утра, а потом свалилась с крыши, потому что замерзла насмерть. Похоронили ее, а на следующую ночь она превратилась в совку: села опять на крышу, дрожит и жалуется. Вот откуда взялись совки.
– Это правда, Эй-Ди, – сказала Кэрри. – Сколько раз я думала: «Лучше бы мисс Фини на крышу не лазала».
– А еще я про ведьму знаю, – продолжал Эй-Ди. – Давайте расскажу, пока кураж есть.
– Не надо! Это будет про то, как ведьма кого-то оседлала, – сказал Малыш Тэрл. – Меня самого ведьма чуть не заездила. Не могу про эту пакость слушать.
– Тогда могу про говорящего мула.
Говорящий мул
У одного человека бы мул по имени Билл. Каждое утро хозяин приходил и говорил ему:
– Пойдем, Билл!
Как-то утром хозяин проспал и решил, что, пока он кофе пьет, сынишка может Билла привести.
– Слетай-ка, сын, и приведи мне мула.
Мальчишка шустрый был, прихватил уздечку и побежал. Заходит в загон:
– Пойдем, Билл!
Тот только глаза закатил.
– А что ты на меня-то глаза закатываешь? Это отцу ты понадобился. Давай я взнуздаю тебя, и пойдем!
Мул смотрит на него и говорит:
– Каждое утро «пойдем» да «пойдем»! Я еще отдохнуть не успел, а они уж: «Пойдем, Билл!»
Мальчишка бросил уздечку и рванул обратно в дом:
– Папа! Папа! Мул заговорил!
– Брось, парень, хватит врать. Иди приведи его.
– Нет, сэр, он правда заговорил! Придется тебе самому его привести, я туда больше не пойду.
Отец посмотрел на мать и говорит:
– Совсем заврался мальчишка!
Ну, делать нечего, пошел сам. Пришел, крикнул:
– Пойдем, Билл!
А мул обернулся и отвечает:
– Каждое утро «пойдем» да «пойдем»!
У отца была собачка-крысоловка, везде за ним ходила. Они оба оттуда так драпанули, что подавай бог ноги. Добежали, отец рассказал все матери:
– …А сын-то, выходит, не врал: мул и вправду заговорил. В жизни не видел говорящего мула.
И тут собачка пролаяла:
– Я тоже!
Хозяин так испугался, что рванул в лес, а собачка за ним. Бежал-бежал, чуть замертво не свалился. Наконец остановился, отдувается:
– Ох, как я устал! Что делать – ума не приложу.
Собачка тоже запыхалась, подбежала, села и говорит:
– Я тоже!
Говорят, тот человек до сих пор бежит…
Все согласились, что бегство было правильным решением. Впрочем, некоторые заявили, что бежали бы быстрее и дальше.
– Почему ты все время страшные сказки рассказываешь, Эй-Ди? – спросил Кларенс Бил.
Лесси Ли прижалась к Кларенсу и, глядя на него взором Евы, сказала:
– Мне тоже страшно. Обними меня, Кларенс.
Тот крепко прижал подругу к себе.
– Хорошая байка, Эй-Ди, – сказал он. – А знаешь какую-нибудь еще пострашней? Расскажи, я тебе пять долларов дам. Напугай Лесси хорошенько, а ночью я от нее страхи отгонять буду!
Эй-Ди рассказал еще.
Колоброд и кровавые кости
Жил-был человек по прозвищу Колоброд. Он любил прийти на кладбище, где черепа и прочие кости, и крикнуть:
– Восстаньте, кровавые кости, встряхнитесь хорошенько!
Кости вылезали из земли, собирались в остов, и остов трясся. Потом он распадался, и кости обратно в землю ложились. Тогда человек говорил:
– Колоброд.
А кости отвечали:
– Колоброд бродит.
Потом, уже уходя, он останавливался, встряхивался и говорил:
– Колоброд и кровавые кости.
И кости в могилах тряслись. Колоброд знал, что у него – сила.
А как раз в то время один человек продался самому главному Дьяволу. И душу, и тело запродал в полную собственность. Потом пошел в скипидарный лес[93], где с деревьев кора содрана и живица каплет, а голые стволы похожи на черепа и кости. Лег под этими костьми и говорит:
– Отступись от меня, Господь. Дьявол, приди и делай со мной, что захочешь. Не хочу творить добро, буду зло творить.
И как сказал «зло», так сразу иссох и умер, мясо с костей слезло, и костяк распался.
Вскоре набрел на его череп Колоброд, стал его пинать и приговаривать:
– Восстань и встряхнись! Колоброд пришел.
Молчит череп, ничего не отвечает. Колоброд обернулся (какой-то шум за спиной послышался), а потом говорит:
– Что вы молчите, кровавые кости? Восстаньте во плоти!
И тогда череп ответил:
– Я сюда из-за длинного языка попал. Смотри, как бы с тобой того же не приключилось.
Колоброд вернулся к своему белому Массе и рассказал, что в лесу череп заговорил. Белый не поверил ему.
– Не веришь? Пойдем, я докажу. А если череп не заговорит, можешь мне прямо там голову отрезать.
Пришли они в скипидарный лес, череп тот отыскали, Колоброд стал его пинать, а череп молчит. А белый уже нож точит. Хорошо так точит, только и слышно: рик-де-рик, рик-де-рик, рик-де-рик! Колоброд череп пинал, звал – все без толку. Белый взял и отрезал ему голову.
И тогда череп заговорил:
– Вот видишь! Предупреждал я тебя: за длинный язык пропадешь, как я пропал.
Кровавые кости восстали и встряхнулись семь раз. Белый испугался:
– Что это значит?
А кости отвечают:
– Колоброд теперь наш. Наконец мы, кровавые кости, все вместе собрались.
Назавтра был четверг, и я получила письмо от Сладкой: приезжай к субботе, писала она. Это день получки, а главное – Тельма и Клифферт женятся, грядут большие дела.
В пятницу я приехала в Лафмен. Тельма и Клифферт должны были пожениться в субботу, и все старались устроить им праздник.
Больше всего народу было на Сосновой лесопилке, где в тот вечер играл на гитаре Джим Пресли. Я решила пойти туда. Сладкой не хотелось идти, по крайней мере, так она всем говорила, добавляя, что, может быть, придет попозже. Она дала мне несколько советов, как не попасть в неприятности:
– Ни еды, ни питья ни от кого не бери, они тебе паука в пирог подсунут. Не давай втянуть себя в ссору: ты по-здешнему драться не умеешь. Ты поди открыто дерешься, а Люси и прочие бьют исподтишка. Они хотят себя показать: тебя порезать. Я к Люси сходила и сказала, что, если она тебя тронет, я в тюрьму за убийство сяду и рада буду. Меня-то она боится, но вот тебя может подкараулить: ножом сперва наискось, вот так, потом в грудь и дальше вниз. А потом побежит задворками, через заборы скакать будет, так припустит, что ее ни я, ни полиция не найдет.
– Если так, то я лучше без тебя не пойду.
– Ступай. Ты же смотреть и слушать приехала. Вот и посмотришь. Просто будь поосторожней. Я бы тебе свой нож дала, да тебе от него никакого толку не будет, ты и держать-то его не умеешь. У меня их два. Один настоящий, хороший, я его в Тампе купила, а второй так, железка старая. Иди и помни, что я тебе сказала. Может, я и сама потом приду. Ни с кем не задирайся и не давай голове завести тебя туда, где заднице плохо будет.
Я искренне обещала в истории не попадать, посадила в машину Клифферта и Тельму, и мы поехали к Сосновой лесопилке.
Из Гроувленда, где расположена еще одна большая лесопилка, приехал какой-то новый парень. Теперь он стоял позади Джима Пресли и Тощего и пел незнакомые песни – не зря я все же пришла. Я заучила несколько новых песен и совершенно забыла о Лесси.
Далеко за полночь пришла Сладкая. К тому времени веселье было в разгаре. Музыка, танцы, смех – все было очень громко, мы сами себя не слышали, и картежникам приходилось не говорить, а почти кричать. Какая-то женщина, игравшая в кункен[94], пела:
Деньжонки мои любовник прибрал,
Продулся, зато до конца играл.
Потом еще:
Я не зря счастливой слыву:
Поставлю грошик – и банк сорву.
Сладкая кивком отозвала меня в угол и сказала:
– Я на той стороне пустила слух, что пошла домой спать. Посмотрим, что они сделают.
– Люси не показывалась. Наверное, боится, что ты ее убьешь.
– Убью, если она меня не опередит, – это-то она знает. Ненавижу таких жаб двуличных. А с Христом познакомиться не боюсь: в Библии сказано, он простых грешников любит и сам на грешнице женат. Я не хуже прочих, может, еще и в рай попаду. Так что веселись в меру, а я пока в картишки.
От стола, где играли в сброс, донеслась фраза:
– Пролетел я, как индюк через кукурузное поле. Сдавай по новой!
Кто-то сказал:
– Прошу.
– На тебе желудь[95], – ответил банкомет.
Синий спросил Вагона:
– Кто этот новый ниггер у стола с выпивкой? До чего страхолюдный, его, наверное, лошади пугаются.
– Это новый сторож[96]. Да уж, у такого поди и подружки нет. Ему, чтобы попить, надо к ковшу сзади подкрадываться. Погоди, я ему сейчас крикну… Эй, красавец! Кто тебя сотворил? Только не говори, что Бог, не клевещи на Спасителя.
Все рассмеялись. Вагон, довольный своей шуткой, схватил Синего за рукав:
– Пошли туда! Поженим Клиффа с Тельмой еще раз!.. Эй, Клифф, выходите на середину и поднимите правую руку. Пока вас сам Вагон не окрутил, свадьба не считается.
Молодожены смущенно поднялись.
– Возьмитесь за руки. Сейчас я вас венчать буду.
Вот кот, а вот кошурка.
Вот банан, а вот кожурка.
Поженились…
Громовой хохот заглушил продолжение, а когда все утихло, я услышала, как Нанки «читает колоду» у стола, где недавно играли в сброс. Он с большим эффектом выкладывал карты одну за другой и декламировал:
– Туз – первый раз, что мы повстречались. Двойка – были вдвоем, не расставались. Тройка – это Чарли третьим замешался. Четверка – четырежды я в дураках остался. Пятерка – пять лет за нос меня водила. Шестерка – шесть футов[97], ранняя могила. Семерка – неделя от конца до начала. Восьмерка – восемь часов ты его ублажала. Девятка – я по девять часов спину ломал. Десятка – по десятым получку тебе отдавал. Валет – Чарли перешел мне дорожку. Дама – ты, красотка, на меня точишь ножик. Король – это Нанки, мне сил не занимать. Смотри не пожалей, что сел со мной играть.
На последней фразе Нанки воинственно оглядел присутствующих, а Джо Уиллард вскочил и потащил Сладкую танцевать:
– Джим, ребята, сыграйте что-нибудь! Давайте еще потанцуем, а то Нанки драться хочет. Сыграйте медленную. Ну что, Сладкая, пообжимаемся?
– Станцуй лучше с Зорой, котик, мне не хочется. Я ни на кого не обиделась, просто посижу пока и посмотрю.
Новый сторож запел:
Где течет река, красная как кровь?
Где течет река, красная как кровь?
От порога моего прямо на восход…
Басы под пальцами Тощего бились, как сердце Африки, гитара Джима рыдала и каялась. Четыре или пять пар медленно танцевали, тесно прижавшись друг к другу. Джо Уиллард враскачку подбежал ко мне и выкинул хитрое коленце.
Драка на Сосновой мельнице
И тут на пороге возникла Люси с ножом в руке. Она сразу уперлась взглядом в меня: может, давно уже подсматривала в окно из темноты. Я у стены рядом с Тощим, Люси перекрыла единственный выход.
– Остановите музыку! – крикнула она, не двигаясь с места. – Не сметь бренчать, пока я не разрешу. Сейчас я тут все наизнанку выверну! У меня в устах закон![98]
Качая бедрами, Люси направилась ко мне. Я понимала, что проскочить в дверь мимо нее не получится, а из присутствующих мало кто сунется под нож, чтобы разнять драку. Люси шла медленно, торопиться ей было некуда. Я замерла, хотя внутри все кричало: «Беги!» Я уже слышала, с каким звуком сталь войдет мне под ребро. Мне было тошно, тело сделалось будто ватное. Но вот что-то блеснуло в дальнем углу, и Лесси стало не до меня. Сладкая кинулась на нее с ножом. Люси метнулась к двери, но соперница лягнула ее под колени, и она упала.
Двуострая бритва мелькнула в воздухе у самой головы Сладкой. Метнул ее Крип, новый сторож. Свистнув на лету, бритва вонзилась в стену. Джо Уиллард набросился на Крипа. Джим Пресли ткнул меня кулаком в плечо:
– Беги, малышка! Уезжай. Тут нехорошие дела пошли. Люси Крипа до себя не допускала, чтобы он за нее ввязался. Беги отсюда подальше. Тут кто в тюрьму пойдет, а кто прямо к Господу. Беги, беги!
Тощий выставил вперед гитару, чтобы дерущиеся не перекрыли мне путь. Люси визжала. Крип вцепился сзади в платье Сладкой, а Джо лупил его, стараясь оторвать. Все пришло в движение, послышалась ругань, клятвы, крики. На полу была кровь. Выбегая, я споткнулась о кого-то на лестнице: человек то ли сам упал, торопясь наружу, то ли его свалили. Через секунду я прыгнула в машину и ударила по газам. Джим с Тощим помогли мне побросать вещи в багажник, и на восходе я уже подъезжала к Кресент-сити.