Истории о колдовстве
Прежде чем поведать о Китти Браун, я расскажу несколько историй о колдовстве – в них выразилось отношение к худу негров Глубокого Юга.
Однажды тетка Селестина зашла к соседке занять четвертак:
– Только дай, пожалуйста, пятаками.
– У меня нет столько пятаков, тетя Селестина, но я пошлю сына разменять, – сказала услужливая соседка.
Сказано – сделано. Селестина с холодной улыбкой взяла деньги и ушла. Вскоре к соседке заглянула знакомая, и разговор коснулся Селестины.
– У нас с ней вышла ссора на прошлой неделе, но она больше не злится. Вот, только что ко мне заходила.
– Хм. Наверное, на порог напылить хотела. Что же ты? Она тебя ненавидит, а ты ее в дом пускаешь. Так нельзя. Такие люди зло приносят.
– Нет-нет, мы очень хорошо поговорили. Она у меня четвертак одолжила.
– Мелочью?
– Да.
– Значит, отомстить хочет. Кто решил навредить – всегда просит мелочь. А Селестина только и делает, что людям вредит.
– Неужели правда? Не пугай меня.
– Пошли сынишку, пусть подсмотрит, что она делает. Она, поди, уже и свечу на твои деньги купила.
Мальчик прибежал обратно в ужасе:
– Мама, пойди посмотри сама!
Женщины подкрались к двери и заглянули в щелку. А дело было как раз в летнее солнцестояние. У старухи Селестины на камине пылали черные свечи. Перед каждой свечой – плошка с деньгами. Старуха лежала ничком, сунув голову в холодный камин. В руке у нее было огромное сито с ножницами, воткнутыми в сетку. Она крутила и вертела ситом и приговаривала имя женщины, одолжившей ей пять пятаков.
– Это она мое сердце ножницами режет! – ахнула несчастная. – Убийца! Ну, держись!
Она без церемоний ворвалась в дом, а дальше случилась битва, о которой долго говорили во Французском квартале.
Миссис Грант, жившая неподалеку от улицы Канал, была верной ученицей доктора Стронга, известного хунгана с улицы Аркат, что возле квартала Сен-Клод.
Однажды жаркой летней ночью мистер Грант никак не мог уснуть. Он сидел на балконе в исподнем белье и жевал табак. Миссис Грант спала.
Через два квартала от них жила высокая темнокожая женщина. Несколько дней назад они с миссис Грант повздорили. Женщина отправилась к хунгану и купила особый порошок, чтобы осыпать им дверь миссис Грант. Она дождалась двух часов ночи, пришла и принялась «пылить». Как раз в ту минуту мистер Грант плюнул с балкона табачным соком и попал ей на платье.
Женщине нечего было делать возле дома Грантов, не говоря уж о том, чтобы в два часа ночи «пылить» там порошком раздора. Но это ее не смутило, и она высказала мистеру Гранту все, что о нем думала. Это был поистине шедевр креольского ругательного искусства. Мистер Грант рассыпался в извинениях, но тут, привлеченная шумом, появилась его супруга.
Супостатка отступила, но когда миссис Грант открыла дверь, то увидела белый порошок и на двери, и на крыльце. Более того, на каждой ступеньке лежала яичная скорлупка. Миссис Грант с криком ужаса захлопнула дверь. Она схватила ночной горшок и выбежала через заднюю дверь. У соседей было трое мальчиков. Миссис Грант перелезла к ним на задний двор, разбудила всех и потребовала, чтобы ей налили в горшок детской мочи. Потом она прошла по улице к своей двери и облила ее и крыльцо. Одному из мальчиков она заплатила, чтобы тот собрал и унес скорлупки.
Миссис Грант не могла войти в дом, пока не снято заклятие. Она подняла на ноги всю округу: срочно требовалась банка щелока и немного речной воды, чтобы его растворить. Получившейся смесью она вновь облила дверь и ступени.
Рано утром миссис Грант пришла к доктору Стронгу. Он похвалил ее за сделанное, но сказал, что для верности она должна еще выпить «вино» супостатки, то есть пролить ее кровь.
Миссис Грант поспешила домой, до половины наполнила водой три квартовые бутылки, сложила их в корзину и отправилась в ресторан, где работала поварихой любительница «пылить» по ночам. Миссис Грант попросила позвать ее, и как только та появилась – бац! бац! бац! – разбила бутылки об ее голову. «Вино» потекло, но повариха дала сдачи и укусила миссис Грант за большой палец, отведав таким образом ее «вина».
Дело снова усложнилось. Необходимо было что-то предпринять. Придя домой, миссис Грант позвала соседского мальчика:
– Сынок, вот тебе пять долларов. Купи мне черную курицу, совершенно черную, без единого белого пера, а сдачу оставь себе.
Мальчик принес живую курицу. Миссис Грант схватила бритву мужа, вспорола птице грудь и сунула руку внутрь. Ощутив между пальцев горячую кровь и внутренности, она пришла в исступление:
– Попалась! Попалась! – кричала она.
Один плантатор в Джорджии был очень груб со своими слугами. Он хвастался тем, что «на его земле рабство не отменили», и каждый ниггер, вздумавший дерзить, горько об этом пожалеет.
На него работала негритянская семья: отец в саду, мать на кухне, сыновья в поле, а дочь прислуживала в доме и подавала на стол.
Однажды вечером на ужин было говяжье жаркое на ребрах. Плантатор почему-то очень резко заговорил с девушкой, и она не осталась в долгу. Тогда он вскочил на ноги, потянулся к блюду, схватился за ребро и с размаху ударил ее в висок. Девушка упала замертво. На шум с кухни прибежала ее мать. Плантатор снова сел за стол, положил себе еды на тарелку и спокойно сказал несчастной:
– Позови Дэйва. Унесите отсюда эту мертвую свинью.
Пришел Дэйв. Родители унесли тело дочери. Мать плакала.
А Дэйв немного знал худу. Все негры в округе зависели от него и изрядно его побаивались.
Он вернулся в столовую с ведром и щеткой, чтобы смыть кровь убитой дочери, но сначала намочил кровью платок и сунул его в карман. Потом вымыл пол.
Той же ночью негритянская семья уехала. Они знали, что бесполезно добиваться справедливости. Знали, что лучше не поднимать шума.
Но как-то ночью, недели через две, плантатор выглянул в окно и увидел Дэйва, убегающего от дома по лужайке. Он открыл окно и крикнул: чего, мол, тебе здесь надо? Но темная фигура уже исчезла за деревьями. Плантатор закрыл окно и пошел в комнату жены рассказать ей об этой странной истории. Жена не спала. Она дико, истерически хохотала. Это продолжалось три дня, все старания врачей были тщетны. На четвертый день она впала в безумие и напала на мужа. Вскоре стало ясно, что она безнадежно больна и ее придется поместить в лечебницу. Несчастная не пыталась причинить зла никому, кроме мужа. Со своими двумя детьми она была сама доброта.
Плантатору стало невыносимо жить на старом месте. Он решил взять детей и переехать, сменить обстановку. У него были друзья в Южной Каролине. Он перевел все свое состояние в тамошний банк, обустроился в новом доме и поручил хозяйство экономке.
Прошло два года, горе понемногу забывалось, плантатор повеселел. Но однажды ночью он услышал шаги под окном, выглянул наружу и увидел негра. Он сразу понял, что это Дэйв. Как и в прошлый раз, незваный гость бросился бежать. Плантатор закричал и пустился в погоню. Теперь он боялся мести и хотел убить Дэйва. Пробежав немного, он решил вернуться в дом: разбудить сына, взять ружье и пустить собак по следу.
Но едва он распахнул дверь, как его свалил удар по голове. Его собственный сын, дико крича, накинулся на него с кочергой. Плантатор как мог закрывался и уворачивался от ударов, пока экономка, подбежав сзади, не вырвала у безумца кочергу. Она увела рыдающего юношу, но в ту же ночь он снова попытался убить отца. Так продолжалось больше месяца, и, наконец, отец был вынужден отдать сына в заведение для невменяемых преступников.
Это было сокрушительное потрясение для гордого и богатого мужчины. Он снова сорвался с места и переехал. Но год спустя все повторилось. Он посмотрел в окно и увидел Дэйва. На этот раз плантатор заперся в спальне и через дверь спросил экономку, все ли в порядке с Эбби, его дочерью. Оказалось, что Эбби пропала. Он решил, что девушку украли Дэйв и его семья, и стал собираться в погоню. Отпер дверь, пошел за пальто, открыл шкаф – и увидел Эбби. Девушка подняла ружье и нажала курок. Раздался слабый щелчок: ружье было разряжено. Эбби спряталась в шкафу и хотела застрелить отца, как только он выйдет из комнаты, но в помрачении ума забыла о патронах.
Плантатор переехал в Балтимор, поселился в фешенебельном квартале и сошелся с сиделкой, которая ухаживала за Эбби. Но он почти не выходил и жил в постоянном страхе. Неграм запрещено было приближаться к его двери. Все ружья в доме были заряжены, но их приходилось прятать от безумной Эбби, которая то бродила по дому, жеманно улыбаясь и хихикая, то кидалась на отца с кулаками. Он безмерно любил своих детей, даже сумел вызволить сына из сумасшедшего дома, взяв его под свою опеку. Но лишь две недели спустя, когда он ехал с детьми в автомобиле, сын, сидевший на заднем сиденье, напал на него и убил бы, если бы не сиделка и постовой полицейский.
Когда мне было лет десять[128], жил в нашей округе человек по имени Леви Конуэй. Я его хорошо знал. Он держал паром, у него водились деньги, все его уважали. Он очень хорошо одевался – высокий, темнокожий, прическа «помпадур» и широкополая шляпа «стетсон».
А потом он начал меняться. Говорили, что он сходит с ума. У него в городе было много недвижимого имущества, но он каким-то непонятным образом всего лишился. Начал одеваться как попало, запустил себя. Дошло до того, что он покупал на десять центов виски и тут же выпивал из горла.
Начал подбирать всякий хлам – старые котлы, камни, колеса, обрывки упряжи и прочее. Бывало, найдет, несколько миль волочет домой, а там положит в кучу во дворе. И так лет десять или больше.
Потом он заболел и слег.
За домом его присматривала тетка Линда. Ей эта его болезнь не понравилась, и она позвала одну женщину из Французского квартала, чтобы та посмотрела, в чем тут дело. Женщина пришла. Ей было лет пятьдесят, на носу – язва.
Женщина осмотрела Леви и сказала Линде:
– Тут кто-то поработал, это точно. Его я уже спасти не могу, но зато могу сказать, кто порчу навел. Постели мне здесь на одну ночь, а утром я тебе скажу.
Наутро женщина велела Линде купить баранье или говяжье сердце, пакетик иголок и новый чайник. Она разожгла во дворе костер, налила в чайник на треть воды и подвесила над огнем. Потом взяла сердце, стала втыкать в него иголки и тихонько что-то приговаривать. Когда вода как следует закипела, она бросила туда сердце. Это все было часов в одиннадцать утра.
– Теперь узнаем, кто это. Скоро он придет и попросит о двух вещах. Откажи ему.
И точно – через несколько минут пришел папаша Вольтер, которого мы все знали. Спросил, как Леви. Ему ответили, что плохо. Он попросил взаймы пару яиц, но тетка Линда сказала, что у нее нет. Тогда он попросил одолжить ему тележку. Тоже нет. Старуха из Французского квартала подмигнула и сказала:
– Это он.
Вольтер ушел. Старуха сказала заглянуть в чайник, тетка Линда заглянула и увидела, что сердце пропало.
Через неделю Леви умер.
Но это еще не все, было и забавное. Через какое-то время мы со старшим братом и с двоюродным решили сплавать на лодке на другой берег реки – просто так, посмотреть, что там. И нашли у самой воды старую дырявую лодку, она вверх дном лежала. Я спросил, чья это рухлядь, и брат сказал, что папаши Вольтера.
– Почему он не заведет себе хорошую лодку? На этой гнилушке сразу потонешь.
Я перевернул ее, и там внизу оказался всякий мусор: какие-то кульки, тряпки, старые бутылки, банки и все такое.
Я стал все это бросать в реку, и двоюродный брат тоже. Мы и лодку в воду столкнули. А старший брат нас останавливал.
Не помню уже, как Вольтер узнал, что это мы, но через два дня меня начало трясти, как будто в лихорадке. Еще через два дня у двоюродного брата началось то же самое, еще через два – у старшего. Три или четыре месяца нас колотило, потом прошло. Но тоже по очереди: сперва у старшего, потом у двоюродного, потом, наконец, у меня.