Ложкина без всяких на то возражений, как миленькая, развернулась и посеменила в комнату.
– Вот это дисциплина! – невольно восхитился я.
– А чё там! – махнул рукой Печкин, но скрыть самодовольный вид не смог, – с моё поживешь и не такому научишься. Бабу нужно в узде завсегда держать – первое правило стабильной и счастливой семьи. Иначе чёрте что получится.
Я был с ним солидарен. Хотя, чтобы научиться этому, явно нужен недюжинный педагогический талант. Можно даже сказать, призвание свыше.
– Что случилось? – наконец-то открыл глаза Гришка и, застонав, схватился за голову.
– Осторожнее! – сказал я, – а лучше пока полежи, Гриша.
– Кто это меня так, а? – с невольным уважением в голосе спросил Гришка. Силу он почитал.
– Я, – опустил покаянно голову Жасминов, – извини, Григорий. Не хотел тебя убивать. Так оно как-то само получилось.
– Ыыыых, – понуро махнул рукой Гришка и со стуком откинул голову обратно на пол.
– Осторожнее! – опять воскликнул я.
– Может, в больницу его надо? – с беспокойством спросил Жасминов, впрочем, как мне показалось, больше имитируя беспокойство, артист всё-таки.
– Не надо меня в больницу! – перепугано взвился Григорий, затем опять уронил голову на пол и сдавленно ойкнул.
– Но ты же ранен, – попытался пробиться к Гришкиному голосу разума я. Но то ли разум у Гришки был размером с грецкий орех, то ли я растерял в этой ситуации дар убеждения: сколько я не уговаривал, а склонить его к посещению врача вообще не вышло: Гришка до ужаса боялся уколов и людей в белых халатах.
– Меня лечить надо по старинке, – прохрипел Гришка, морщась от боли, – мы у нас в цехе только так и лечимся. И ещё иногда и дёгтем. Но это если совсем уж…
– Чекушку ему надо, – пояснил Печкин и со вздохом добавил, – жаль, что я сейчас не могу. Меня Варвара Карповна ожидает. Но обязательно подойду позже.
С этими словами он торопливо ретировался.
– Ишь, хитрый какой! – прохрипел Гришка осуждающим голосом, – это он просто не хочет на бутылку скидываться.
– Я денег на бутылку сам дам! – торопливо заявил виноватый Жасминов, – вот только где её приобрести? Магазины, небось, уже закрыты.
– Скажи Герасиму, он сходит, – дал ценный совет из-под стола Гришка умирающим голосом. – И скажи, пусть поторапливается. Худо мне. Могу и не дождаться.
– Я мигом! – просиял Жасминов. Он был счастлив, что всё более-менее благополучно разрешилось и теперь ему не придётся идти в тюрьму. На повергнутого Гришку он старался не смотреть, видимо совесть таки мучила.
Пока Жасминов ходил хлопотать насчёт выпивки, мы с Гришкой остались наедине. Нет, так-то моим первым желанием было уйти, но бросать раненого в голову человека одного я побоялся. Кто его знает, что может взбрести в его надтреснутую голову. Ещё, не дай бог, дом решит поджечь, ради интереса.
– Муля, – прохрипел Гришка с пола. – У меня беда.
– Да, Гриша, мне жаль, что так всё получилось, – посочувствовал соседу я.
– Не потому, – махнул рукой Гришка, – Лилька пошла тёщу с автобуса встречать…
– Опять, что ли? – удивился я.
– Угу, – душераздирающе вздохнул Гришка и пожаловался, – и главное, коварная такая, чтобы был повод вернуться, так она Кольку в деревню сперва забрала, якобы молочка козьего попить. А теперь обратно привезёт, и заодно сама приедет.
– Мда, – только я смог, что выдавить я, и озадаченно почесал бритый затылок.
Вот теперь уж начнётся. Под гостеприимным кровом коммунальной квартиры вот-вот соберётся весь серпентарий. Надо бы ещё Мулину маменьку, Надежду Петровну, позвать, как говорится, для колорита и полного счастья.
– Муля, что мне теперь делать? – с беспокойством спросил Гришка, – меня больше дежурить на заводе не пустят, я ещё эти отгулы не отгулял.
– Пусть сперва приедет, потом разберёмся, – обтекаемо ответил я.
Пока мы болтали, вернулись Жасминов с Герасимом. Последний держал в руках по бутылке водки. Ещё по одной торчало из его карманов. Явно Жасминов здорово перепугался, раз так расщедрился.
Гришка посмотрел на Герасима с уважением.
– А закусь? – озабоченно вспомнил Жасминов. – У меня есть только батон и бутылка кефира. Думал на завтра на утро оставить.
– На кой нам твой кефир, – скептически сказал Гришка, – водку кефиром запивать будешь, что ли?
– Да уж, здесь чой-то посущественнее надо, – глубокомысленно сказал Герасим и выставил все четыре бутылки на стол в ряд. Немного посмотрел и вытащил ещё одну из голенища сапога.
– Ого! – сказал Гришка счастливым голосом.
– У меня Дуся рыбных расстегаев вчера принесла, так ещё остались, – вспомнил я, – и сальтисон ещё есть.
– И ты молчал! – обрадовались мужики, – давай тащи всё, Муля, что есть!
Я никогда жадным не был, сбегал в комнату, и уже через пару минут стол был уставлен едой и бутылками.
Мы немного поспорили, где размещаться. У Гришки скоро должна была приехать тёща, а у Жасминова в чулане места мало, да и стола нету. У Герасима тоже чулан, к тому же бардак. А я к себе особо не приглашал.
И тут скотина Жасминов намекнул своим подлым, коварным голосом:
– Так у Мули же есть стол, а тёщи нету! – и посмотрел на всех так, словно получил Нобелевскую премию, – мы можем у Мули посидеть.
– Можем, – кивнул я, в душе ненавидя Жасминова, и злорадно добавил, – но только при одном условии. Когда завтра утром придёт Дуся, то скажешь, что это ты предложил. У меня и свидетели есть.
Улыбка Жасминова увяла. И все отвели глаза, и срочно перевели тему разговора. Дусю в коммуналке боялись похлеще Ложкиной. Поэтому вопрос отпал сам по себе, и мы культурно разместились у Гришки за столом.
Единодушно был сделан вывод, что когда приедет Гришкина тёща, то ничего страшного: она одна, а нас четверо, уж как-нибудь отобьёмся. Или убежим.
В комнату заглянул Печкин и сообщил строгим голосом, потирая руки:
– Наливай! Только быстро! Пока моя Варвара Карповна за уксусом к соседке ушла.
Гришка споро принялся разливать водку по стаканам.
– За чудесное воскрешение! – сообщил тост Печкин, и все выпили. Потом ещё выпили. И ещё…
Сидели хорошо, душевно, много разговаривали. А я всё никак не мог прийти в себя по поводу Ложкиной: метаморфоза превращения из злобной старушки в любящую невесту была столь стремительна, что я не выдержал и задал Печкину вопрос:
– Пётр Кузьмич, а как Варвара Карповна так ловко Гришкин труп оживила? Вроде и не врач она, а взяла и справилась.
– Так в Севлаге она работала, – отмахнулся Печкин, – на Колыме и не такому научишься, уж поверь, Муля.
Он хотел ещё что-то уточнить, но передумал. Дальше мы эту тему развивать не стали.
Разлили ещё по одной, выпили. Герасим отвалился самый первый и тихо дрых на полу, ровно на том месте, где был Гришкин труп.
А потом, когда Гришка с Печкиным тихо запели песню про коня, я тихо спросил Жасминова:
– Орфей, ты Москву хорошо знаешь?
– А то! – с гордостью сказал он. – Я москвич в восьмом поколении. А, может, и больше.
– А ты улицу Ленина знаешь?
Лицо Жасминова напряглось:
– А зачем тебе? С какой целью интересуешься?
– Да я там рядом проходил, мимо дома 61. И меня остановили люди из органов. Обшманали зачем-то и отпустили. Что там происходит?
– А ты разве не знаешь? – удивился он, – ты же тоже москвич.
– Москвич, – подтвердил я (Муля действительно был москвич, а вот я – нет).
– Там рядом, в одной из квартир, закрытый клуб находится, – с кривоватой усмешкой пояснил Жасминов. – у нас многие из театра его посещают. По средам и пятницам.
– Что за клуб? – не понял я.
– Для мужчин, – хихикнул Жасминов, – вот товарищи из органов и ловят посетителей. Статью за мужеложество никто не отменял.
Чёрт! Я чуть не хлопнул себя по лбу. Совсем забыл, что в те времена с этим боролись и было строго. Но зато хорошо, что я теперь причину знаю и смогу сходить забрать свёрточек. Вот только как пронести деньги, если они там всех проверяют?
– Надо на запивон ещё воды принести, – сказал изрядно захмелевший Гришка и с укоризненным намёком посмотрел на Жасминова, как на самого виноватого.
– Неа, я больше туда не пойду! – замотал головой Жасминов да так, что пряди волос аж выбились из причёски и разметались. От этого вид его стал ещё моложе и импозантней.
– А чё так-то? – удивился Гришка и поучительно добавил, – это я не могу. Я ранен. А Мулю неудобно отпускать, он меня от тёщи спас. Остаешься ты.
– И я не могу! – упрямо сказал Жасминов. – Там эти…
Он сделал волнообразное движение руками над своей грудью.
– Морские котики? – удивился Гришка и громко икнул.
– Неа, – опять замотал головой Жасминов, – девки.
– Что за девки? – моментально заинтересовался Гришка и даже про рану свою позабыл.
– Одна рыжая, – попытался сформулировать особые приметы Жасминов, – а вторая – н-нет!
– А чё они там, на кухне делают, девки эти? – икнул Гришка.
– Замуж хотят, – вздохнул Жасминов и осуждающе покачал головой.
И я понял, что на кухню за водой придётся идти мне. Ну раз так, то сходим. Я встал, взял графин и пошел на кухню.
Там, у форточки стояли и курили Нонна Душечка и Вера Алмазная. При виде меня, она расцвели улыбками:
– Муля! – воскликнула Нонна, – а где Жасминов?
– Водку пьёт и от вас прячется, – наябедничал я и поставил кувшин в раковину.
– Как же так, Муля? – возмутилась Вера, – мы его тут ждём, ждём… уже почти пачку сигарет скурили…
– Вот потому и прячется, – сказал я и открутил кран.
– Муля, а ты не можешь позвать его? – замурлыкала Нонна.
– Могу, – сказал я и принялся наблюдать, как набирается вода в графин. Испокон веков известно, что человек может бесконечно смотреть на три вещи, среди которых «как течёт вода». И вот я смотрел, смотрел и потом понял, что завтыкал. Потому что графин давно наполнился, вода переливалась через край, разбрызгиваясь во все стороны. Девушки мне что-то там говорили на заднем плане, фоном, что-то объясняли, доказывали. А я вылупился на этот чёртов графин и завис. Давно таким пьяненьким не был.