– Да ладно! – всплеснул руками Герасим, – а зачем же так-то?
– Ну как ты представляешь, конферансье объявит, мол, а сейчас выступает Капитолина? Или меня – дамы и господа, перед вами выступит Валька Петухова? И как зрители воспримут? А так-то я Нонна Душечка, а Капитолина – Белла. Красиво же? Эстетика!
– Вона как! – восхитился Герасим и разлил по-новой.
– Так, а что вы удивляетесь, – пожала плечами Нонна-Валька, – вон даже Фаину Георгиевну ту же взять. У неё ни имя, ни отчество, ни фамилия ненастоящие. И ничего, нормально живёт.
– Врёшь! – вытаращился на неё Герасим и даже бутылку поставить забыл.
– Я тоже слышал, что её по-другому зовут, – пришёл на выручку Нонне я.
– Ага, – кивнула Нонна и понизила голос до шёпота, – её зовут Фанни Фельдман.
– Да ты что! – охнул Герасим, – она что же, из этих?
Ответить Нонна не успела, в квартире активировались товарищи женщины, которые пришли накрывать на стол.
– Что это наши молодые до сих пор спят, что ли?! – хихикнула Белла, чутко прислушиваясь, что там происходит за дверью.
– Ну, дык, дело-то молодое! – подхватил Герасим и многозначительно подмигнул.
– Так ведь скоро гости придут, – покачала головой Полина Харитоновна, вытирая руки об передник, – я уже и блинов нажарила свеженьких. И котлеты разогрела, картошку вон даже греться поставила. Пора уже стол накрывать. А они закрылись и не выходят…
– А ты постучи! – посоветовал Герасим и заржал как конь.
– Да ты уже с утра наклюкался, – неодобрительно покачала головой Полина Харитоновна, – ещё и Мулю спаиваешь. Брал бы вон лучше пример с Петра Кузьмича. Хоть на старости лет, а женился. Зато теперь полноценно уважаемый в обществе человек.
– А я, может быть, тоже скоро женюсь! – прихвастнул Герасим и бросил красноречивый взгляд с намёком на Нонну.
Нонна сидела тихая, задумчивая.
– Остынет же, – продолжала волноваться Полина Харитоновна.
Из комнаты выглянула Лиля:
– Что тут у вас происходит?
– Да молодожёны наши не открывают, – возмущённо сказала Полина Харитоновна, – я тут с шести утра готовлю, а они всё дрыхнут. У кого сейчас гости будут, у меня или у них?
– Так постучите! – посоветовала Лиля.
– А вот я тоже говорю, – подключилась Белла, – постучать надобно!
– Ну, так постучите, – сказала ей Полина Харитоновна.
– Кто, я? Почему это я? – возмутилась Белла, – мне неудобно. Вон пусть Лиля стучит.
– А почему это Лиля стучать должно? – тут же взвилась Полина Харитоновна, – вам надо, вы и стучите!
– Я не буду стучать! – фыркнула Белла.
– Тогда пусть Герасим постучит, – предложила Лиля, – он всё равно уже выпивший, если что, ему ничего не будет.
– И то правда, – обрадовались Полина Харитоновна и Белла, и тут же вдвоём набросились на него, – Герасим, иди постучи.
Но не успел Герасим озвучить свою позицию по поводу стучания в дверь новобрачных, как вышеупомянутая дверь распахнулась и на пороге появилась взъерошенная и нечесаная Варвара Ложкина в фланелевой ночной рубашке, густо вышитой розочками. И вид её был ужасен, глаза пылали неистовым огнём, грудь вздымалась. Увидев всех, нас она вскричала:
– Что собрались, соседушки? Праздновать хотите?! Так я вам так скажу – я с этим злыднем развожусь! – и показала всем фигу.
Глава 19
– Что случилось, Варвара Карповна? – спросила Белла.
Остальные соседи притихли и только с недоумением хлопали глазами.
– Где была моя башка, когда я поверила этому… этому…! – Ложкина аж задохнулась от возмущения и умолкла, так и не найдя слов для выражения обуявших её эмоций.
– Пётр Кузьмич, вы где? – позвал тем временем я (а то от Ложкиной чего угодно дождаться можно, тот ещё Раскольников в юбке).
Из комнаты выглянул Печкин. Вид у него был изрядно ошалевший и огорошенный.
– Что стряслось? – спросил я.
– Ай! – отмахнулся тот удручённо.
– Уходи, злыдень! – рявкнула Ложкина и замахнулась на молодожёна какой-то тряпкой.
– Погодите, Варвара Карповна, – строго сказал я, – давайте не пороть горячку. Давайте разберёмся спокойно. Возможно, произошло недоразумение.
– Какое там недоразумение! – окрысилась Ложкина, – моё скоропалительное замужество – вот где недоразумение!
– А всё же я считаю, что нужно сесть и разобраться, – настойчиво сказал я, но при этом случайно икнул.
– Эээээ, милок, да ты уже лыка не вяжешь! – с досадой фыркнула Ложкина, – что с тобой разбираться?! Иди проспись сперва.
– Но я-то лыко вяжу, – неожиданно твёрдо сказала Полина Харитоновна и вдруг как гаркнула, – а ну-ка живо, сопли все подобрали! Устроили тут! Варвара! Говори, что стряслось?
Ложкина вдруг разрыдалась.
– Варя, ну что ты, что ты… – обняла её Гришкина тёща и принялась гладить по взъерошенной голове, как маленькую, – а пойдём-ка ко мне, чайку попьём, успокоимся… поговорим по-бабьи…
– Ко мне лучше пошли, – категорическим голосом предложила Белла, – у тебя полна горница людей. А я одна живу.
– А и точно, пойдём, – согласно кивнула Полина Харитоновна и увлекла плачущую Ложкину в комнату Беллы.
Белла и Лиля тоже устремились за ними.
В коридоре остались только мы: я, Герасим и Печкин. Нонна так и продолжала сидеть на чемодане: она слилась с торшером и старалась не отсвечивать.
Повисла пауза, которую прервал Герасим:
– Ты это… Пётр Кузьмич, идём-ка сюда! – он потянул за руку Печкина к чемодану, – щаз всё уладим. Ты, главное, не переживай… бабы, они завсегда такие. Сентиментальные… и дуры все…
Он усадил безответного, деморализованного Печкина на чемодан и сунул ему стакан в безвольные руки.
– Выпей-ка!
Тот сопротивляться не стал и залпом хлопнул самогону. И даже не поморщился.
– Закусывай, – Герасим протянул ему кусок хлеба с салом.
– Неее, – помотал головой Печкин, – ещё налей.
Герасим моментально плеснул ему и разлил нам остатки.
– Давайте! – строго сказал Герасим, – за взаимопонимание.
Мы добросовестно выпили. И закусили, даже Печкин.
– Давай-ка, Валюха, метнись на кухню и глянь, что там есть, – велел Герасим Нонне Душечке, – а то у нас закусь закончилась.
– И самогон, – подсказал я.
– Ээээ, нет, – хитро улыбнулся Герасим, – этого добра у нас есть. Я же знал, что свадьба будет. Запасся.
– Я тоже хочу послушать, – надулась Нонна.
– Я кому сказал? – нахмурил кустистые брови Герасим, – быстренько метнулась и собрала, что есть. Давай-ка, милая.
Нонна обиженно надула губки, но Герасим не обратил внимания.
А я понял, что из них будет замечательная семейная пара. И не только фиктивно ради квартиры.
Осталось примирить ещё и эту пару, Печкина и Ложкину, я имею в виду, и тогда воцарится идиллия.
Нонна ушла, а Печкин застыл, вперив неподвижный взгляд в стенку. Он даже внимания не обратил, что Герасим Нонну назвал Валюхой. На всегда любопытного Печкина это было совершенно не похоже. Явно мужик на грани.
– А теперь рассказывай, – велел Герасим и оглянулся, – пока бабских ушей нету.
– Да что рассказывать, – вздохнул тот, – Варвара с утра документы искала…
– Какие документы? – влез я.
– Да на дом в Костромской области. Родительский, – угрюмо ответил Печкин, – мы же завтра уезжаем туда. Венчаться хотели… и дом посмотреть… вот она и искала.
– И что? – поторопил Герасим, – давай быстрее, пока Валюха не вернулась.
И опять Печкин не отреагировал и не спросил, что за Валюха такая.
– Да грамотку она нашла старую… – прошептал Печкин и вдруг заплакал.
Мы с Герасимом недоумённо переглянулись.
– Что за грамотка? – начал тормошить Печкина Герасим.
– Там благодарность отцу, – всхлипнул тот, сконфуженно утирая слезу.
– Да говори ты! – сердито сплюнул Герасим, – что из тебя каждое слово клещами вытягивать надобно?! Что за благодарность?
– Вот, –он вытащил из кармана и протянул пожелтевший листочек.
Я первый схватил и развернул. На бумаге плохого качества было напечатано: «Благодарность бригаде товарища Печкина Кузьмы Ксенофонтовича за проявленное мужество и активность в ликвидации религиозных пережитков в селе Заозёрное…». Дальше было затёрто на месте перегиба бумажки.
– Это… – я не успел завершить мысль, как Печкин зло сказал:
– Да! Это! Мой отец возглавлял агитбригаду. Они после революции церкви жгли. Попов ловили. По заданию Партии.
Он опустил голову, но закончил:
– Она нашла грамотку по Заозёрному… а там звонарём был отец Варвары. Его с семьёй потом из-за этого на Колыму сослали…
– Ох ты ж! – схватился за голову Герасим, – как же оно так? Что же теперь будет?
А Печкина как прорвало:
– Она как нашла, прочитала и давай орать. А я аж обомлел весь, слова сказать не могу. Как заледенело внутри всё…
– Что же ты так? – покачал головой Герасим, – зачем такие вещи в бумагах хранишь? И бабе ещё дал рыться… бабу до документов допускать нельзя! Не знаешь, разве?
– Так-то оно так, – со вздохом согласился Печкин, – я давно ещё всё в кучу сложил, да и запамятовал как-то. Сколько лет-то прошло. А надо было найти, вот она и полезла… кто ж знал-то?
– И что теперь будет? – охнул Герасим.
Печкин только ниже опустил голову.
– Вот, что нашла! – к нам из кухни пришла Нонна с тарелкой котлет и банкой квашеной капусты, – как раз хорошо на закусь будет.
Судя по её глазам, она всё это время подслушивала.
– Так, – сказал я решительным голосом, – а сами вы как на Колыме оказались, Пётр Кузьмич?
– Да как… – вздохнул Печкин, – как все, так и мы. Отца потом тоже с семьёй сослали.
– А за что?
– Да он же жалел попов этих, вешать их не давал. И расстреливать не давал. И утварь церковную тоже жечь запрещал. Часть в музей велел отдать, а где вторая часть – не ясно. Вот и написали на него донос и под трибунал отдали. Но так как у него много было таких грамоток, то не расстреляли, а сослали вместе с семьёй.