– Так а почему вы Варваре Карповне об этом не рассказали? – удивился я.
– Дак он же занимался ликвидацией… возглавлял… – вздохнул Печкин тяжким вздохом.
– Капец, – тихо сказал я и скомандовал, – идём! Только говорить буду я.
– Погодь, Муля, – рассудительно встрял Герасим и разлил нам по стаканам самогон, – для храбрости. Как лекарство!
Мы выпили. Дополнительная храбрость в разговоре с Ложкиной отнюдь не помешает.
Я ухватил деморализованного Печкина под руку, и мы нашей небольшой делегацией отправились на дипломатические переговоры. Герасим тоже пошел с нами, как заинтересованная сторона. Нонна незаметно тоже увязалась следом.
У двери Беллы я замешкался и осмотрел всё своё воинство: Печкин был поникшим, словно незабудка после майской грозы, Герасим излучал умеренный оптимизм, а Нонна светилась от сдерживаемого любопытства.
Нормально, в общем.
Я постучал в дверь.
Сперва ничего не происходило, а затем дверь распахнулась и на пороге возникла озабоченная Лиля:
– Вы не вовремя, – сказала она нам нелюбезным голосом, – уходите!
– Лиля, ты решила стать между любящими сердцами? – грозно спросил я и опять громко икнул.
Лиля опешила и тихо пискнула:
– Муля, ты пьян. Мы её только-только успокоили, и ты снова сейчас начнёшь…
– Доверься мне! – сказал я ей почти трезвым голосом.
– Да! – компетентно подтвердил Герасим и для аргументации добавил, – брысь, Лилька!
Лиля посмотрела на нас, покачала головой, но пропустила.
Перед нашими глазами открылась эпическая картина: за столом сидели Белла, Полина Харитоновна, Муза и Варвара и пели печальную песню. Почти пустая бутылка из-под креплёного вина и стаканы стояли на столе. Закуски не было.
Ну, всё ясно.
Я шагнул в комнату, увлекая за собой Печкина.
Остальные, то есть Герасим и Нонна просочились тоже.
Лиля захлопнула дверь, и этот стук вывел поющих женщин из состояния печального анабиоза.
– Ты! – вскричала Ложкина, и глаза её налились кровью, – упырь! Упырище пришёл! Уйди с глаз моих, кровопивец!
Печкин съёжился.
– Ша, баба! – вдруг рявкнул Герасим и от неожиданности Ложкина заткнулась. – Сейчас Муля говорить будет! Слушать всем!
Тишина, что возникла в комнате, была абсолютной.
И я сказал:
– Варвара Карповна! Произошло досадное недоразумение.
– Да какое недоразумение?! – опять вскричала Ложкина, – этот…
– Я кому сказал цыц?! – опять гаркнул боевой Герасим. – Не перебивай! Знай своё бабье место!
– Так вот, – продолжил я, – вы, Варвара Карповна, увидели только часть этой истории и сделали абсолютно неверные выводы.
Ложкина опять вскинулась, хотела что-то сказать, но зыркнула на Герасима и промолчала, недовольно поджав губы. И только желваки ходили по её скулам. Остальные женщины сидели, словно воды в рот набрали. И даже глаза от стола не поднимали. Чтобы не нарываться, значит.
– Сейчас я докажу, что всё было совершенно не так, – сказал я, и Ложкина посмотрела на меня, как на врага, но опять промолчала.
– Аргументирую, – сказал я и начал излагать эту историю в правильном контексте, – да, отец Петра Кузьмича действительно возглавлял агитбригаду по борьбе с церковью. И в том числе в вашей деревне. Но он это делал, чтобы спасать священников…
– А моего отца… – вскричала Ложкина, но тут уже я повысил голос:
– Я не закончил! Извольте не перебивать, пожалуйста, товарищ Ложкина!
Ложкина как подскочила, так и плюхнулась обратно, глядя на меня широко раскрытыми глазами:
– Так вот, – сказал я обволакивающим голосом, – он действительно спасал священников. Так-то за религиозную деятельность им всем полагался расстрел. Сами же знаете!
Я посмотрел по очереди на всех. И все кивнули. Даже Ложкина кивнула, а я продолжил:
– Поэтому Кузьма Печкин, возглавляя отряд, делал всё так, чтобы их не расстреливали или не вешали, а ссылали с семьями на Дальний Восток и в Сибирь. Это была всё же лучшая участь, чем смерть. Без кормильца в то время семье было не выжить. А на Колыме жить тоже можно вполне нормально, сами знаете!
Ложкина несмело кивнула и опустила глаза.
– Что касается церковного реквизита, то Кузьма Печкин добивался того, чтобы эти вещи передавались в музеи и были сохранены для потомков. Но некоторую часть он прятал. За что тоже попал под донос и трибунал, и в результате был также сослан. Ведь вы же сами прекрасно знаете, что Пётр Кузьмич провёл все молодые годы на Колыме, как и вы.
Ложкина вспыхнула и покраснела, а я безжалостно продолжил:
– И вы сами знаете, что отказаться участвовать в агитбригаде он не мог. У него тоже была семья. Но всё, что он мог, он сделал. И я скажу так – он не погубил вашего отца, Варвара Карповна! Он, наоборот, сохранил вашему отцу и остальным родичам, жизнь! Вы благодарить должны Печкина, а не ругать его такими словами!
Выпалив эту тираду, я перевёл дух.
В комнате повисла ошеломлённая тишина.
Ложкина посмотрела на Печкина. А Печкин посмотрел на Ложкину.
Вдруг Ложкина зарыдала:
– Петюнечка-а-а-а-а….! – и бросилась ему на шею, забившись в рыданиях.
– Варюшенька-а-а-а…! – и себе заголосил Печкин, принимая раскаявшуюся супругу в объятия.
Белла, Муза и Полина Харитоновна шмыгали носами и утирали глаза, Лиля и Нонна рюмсали, даже не скрываясь. Даже Герасим смахнул предательскую слезинку.
Дав молодым супругами немного времени на перемирие, я сказал:
– И сейчас вы, когда поедите в Костромскую область, у вас будет возможность расспросить всё у сестры Петра Кузьмича и у других родственников, постарше. Они-то обязательно должны знать, что там было и где остальные церковные ценности. И это ваша миссия теперь!
Озадачив молодоженов, которые посмотрели на меня круглыми глазами, я сказал:
– А сейчас, коли развод отменяется, давайте праздновать второй день свадьбы, что ли. А то гостей пригласили, сейчас вот-вот придут похмеляться, а стол не накрыт даже.
– И картошка на плите греется! – охнула Полина Харитоновна, – уже и сгорела, наверное!
– Я выключила, – пискнула Нонна и все вдруг посмотрели на неё.
– А ты что здесь делаешь? – набросилась на неё Полина Харитоновна, – что тут вынюхиваешь?
– А ну тихо! – рявкнул вдруг Герасим, – Валюха – моя невеста! И я никому не позволю гонять её!
Все тотчас же забыли про Печкина и Ложкину и воззрились на Герасима и Нонну.
Герасим приосанился и с достоинством заявил:
– Завтра с утра идём в ЗАГС заявление подавать, значится!
Что тут началось.
Еле-еле удалось разогнать взбудораженных баб накрывать на стол (ну да, такие новости, сперва молодые хотели разводиться, потом перехотели, а теперь новые новобрачные скоро вот-вот будут!).
Белла посмотрела на всех горящими глазами и сказала:
– Ах, как это всё романтично!
И все были согласны.
Полина Харитоновна, Лиля, Нонна и Муза пошли накрывать стол, Герасима приобщили носить тарелки, Печкин и Ложкина молча уединились у себя в комнате и больше никому не открывали, а мы с Беллой остались в её комнате одни.
– Муля, – сказала она нетрезвым голосом, – вот почему так?
Я развёл руками: мол, и сам в шоке, ну, а что делать?
– Вот ты как забросил носок в таз Фаине Георгиевне, так всё и началось…
Я напрягся. Неужели она вычислила, что я попаданец, что я не Муля? В смысле, не тот Муля. а другой?
Но Беллу тревожило совсем иное, и она повела речь не о том:
– Муля, – сказала она, – вот я за тобой наблюдаю, наблюдаю…
Я аж вздрогнул.
– Ты Жасминова с Гришкой помирил, Гришку с Лилей помирил, Гришку с Полиной Харитоновной помирил, Жасминова с Полиной Харитоновной помирил, Фаине Георгиевне роль нашел, Ложкину замуж выдал, Герасима вот скоро женить будешь, Музу успокоил и кота ей нашел…
Я кивнул, мне аж отлегло. Главное, она не догадалась, что я попаданец.
– И вот всем-то ты, Муля, помог, – Белла обличительно ткнула в меня указательным пальцем, – а почему ты мне не помогаешь?! Я что, по-твоему, самая негодящая, да?!
Глаза её налились слезами. И я сказал, положив руку на сердце:
– Я всегда готов вам помочь, Белла!
– Ну, так помоги! – фыркнула она.
– В чём помочь? – не понял я.
– Я тоже хочу, чтобы моя жизнь… чтобы моя жизнь… – она всё никак не могла подобрать эпитет.
И я пришёл на помощь:
– Не была столь беспросветной и серой? Чтобы жизнь обрела смысл? И каждый день был интереснее, чем предыдущий?
Белла ошарашенно уставилась на меня, словно я раскрыл её будущее. И кивнула.
А я добавил:
– Хочется счастья?
Белла опять кивнула.
– Только вы не знаете, какое оно у вас должно быть, счастье, да?
– Д-да… – выдавила из себя Белла и заплакала, – помоги мне, Мулечка-а-а…
Я обрадовался. Если с Музой на данный момент всё было более-менее понятно, у неё сейчас этап, когда она отмякает душой, дальше мы, конечно, будем ещё работать. То с Беллой было гораздо сложнее. У дамочки был не самый простой характер, и я совершенно не представлял, как к ней и подступиться. А тут вдруг она сама проявила инициативу. Добровольно, так сказать.
И это прекрасно укладывалось в наш с Фаиной Георгиевной спор по поводу «Успешного успеха» и правильной стратегии.
Но так сразу соглашаться было нельзя. Белла была из той категории людей (хотя все люди, в основном, такие), которые совершенно не ценят, если что-то им преподносится на блюдечке.
Поэтому с нею нужно было поторговаться (для виду, конечно же). И я сказал:
– Могу помочь и подсказать, Белла.
Белла обрадовано вскинулась:
– Ну, так говори!
– А что мне за это будет? – ворчливо сказал я.
– Какой ты меркантильный, Муля! – надулась Белла.
– Да, я такой, – комично приосанился я, и Белла не выдержала, захохотала (да и пьяненькая она была к тому же).
– И что ты хочешь? – спросила она кокетливым тоном, каким умеют разговаривать только красивые женщины, уверенные в своей неотразимости, даже, если от красоты больше ничего почти не осталось.