– И за Фаину Георгиевну, которая этот успех вам принесла! – немного язвительно добавил Попов.
Глориозов побагровел, но принял мажорный вид и салютнул ему в ответ бокалом.
Мы выпили.
– А теперь тост за Фаину Георгиевну! – ввернул Капралов-Башинский и опять многозначительно на меня взглянул, – за величайшую актрису всех времён и народов!
Сидящие по диагонали от нас Орлова и Марецкая скривились. А Леонтина Садовская фыркнула.
Я изволил этого не заметить, а вот Злая Фуфа увидела и расстроилась.
После спектакля она переоделась в своё лучшее платье, тёмно-лилового бархата, на воротничке зияла огромная жемчужная брошь. Она выглядела старомодно, и на фоне блестящих Орловой и Марецкой явно проигрывала.
– Что, Муля, я плохо выгляжу, да? – шепнула она расстроенно.
– Вы выглядите великолепно, Фаина Георгиевна, – без тени лукавства сказал я, – а платье и ваш внешний вид мы ещё подправим. Раз уж я ваш импресарио.
Гости пили и ели. Постепенно шум набирал обороты. Звон бокалов, звяканье столовых приборов, здравницы – всё это слилось в единый гул. Мужчины раскраснелись, и ослабили галстуки. Женщины стали вести себя более раскованно. Некоторые с любопытством постреливали глазками в мою сторону.
Зина видела это и хмурилась.
Но мне было всё равно на её недовольство. Я её сюда не для того привёл.
В любом обществе молодых воспринимают неоднозначно, с некоторой даже небрежностью и снисходительным высокомерием. Но вот к мужчине, у которого есть спутница, да ещё и эффектная, отношение меняется сразу. Конечно, Зина на роль эскорта не годилась совершенно, с её-то амбициями, но за неимением других вариантов, пришлось довольствоваться, чем есть.
– Фаина Георгиевна, – подсел к нам юркий сухопарый человек, – вы так чудесно сыграли! Я не мог отвести от вас взгляда!
Раневская хотела, по обыкновению, ответить что-то язвительное, но я предусмотрительно наступил ей на ногу под столом. Видимо, чуток перестарался, потому что она зашипела, но главное, смолчала. Только обожгла меня многообещающим взглядом.
– Фаина Георгиевна, дорогая вы наша богиня театра! – продолжил соловьём заливаться мужчинка, – а давайте вы ко мне на роль королевы Гертруды, матери Гамлета? Я уверен, вы будете плакать так, что даже Шекспир проснётся!
– Не наглей, Капитонов, – пьяненьким басом пророкотал здоровый лысый мужик, – я могу предложить для Фаины Георгиевны более интересную роль. Старуху Изергиль! Уверен, Фаина Георгиевна, мы с вами разрушим все каноны!
Завадский сидел молча, надувшись. Много пил и почти не закусывал. Явно переживал отказ.
Я наблюдал за этим безумием с улыбкой. Когда толпа режиссёров достигла пика ажиотажа, я хлопнул в ладоши:
– Товарищи! Товарищи! Фаина Георгиевна – не пирожок на базаре. Предлагаю творческий аукцион: кто даст лучшую роль и условия – тот её и получит!
Подвыпившие режиссёры, как на торгах, начали азартно перебивать друг друга:
– Повышенный гонорар!
– А я дам в тройном размере!
– Отдельная гримёрка с самоваром!
– Гастроли в Париж! – выкрикнул вдруг Завадский. Но к нему наклонилась Марецкая и что-то прошипела. Больше он ничего не предлагал.
Глориозов, поняв, что теряет звезду, вскочил:
– Она остаётся у меня! Я скоро ставлю «Короля Лира» – она будет играть всех дочерей сразу!
Довольный, я повернулся к Раневской:
– Ну что, выбираете Париж или гримёрку с самоваром? – и подмигнул.
– Старуху Изергиль я бы сыграла, – задумчиво молвила Фаина Георгиевна, но я прошептал:
– Не спешите.
– Предлагаю пожизненный контракт и роль жены городничего в «Ревизоре»!
– Фаина Георгиевна, – ещё один режиссёр склонил седую голову в почтительном поклоне, – в моём театре вы будете царицей. Гримёрка – как будуар императрицы, гонорар – как бюджет мелкой страны. А роль Софьи в «Горе от ума» – только ваша.
– Что скажете? – Спросил я.
Фаина Георгиевна, поправляя брошь, ехидно бросила, скрывая растерянность:
– Пусть дерутся. А я пока выпью кофе.
Я хмыкнул и поднялся. Чтобы привлечь внимание, я постучал вилкой по графину:
– Уважаемые товарищи! –сказал я. – Прошу минуточку внимания!
В зале все стихли и начали внимательно прислушиваться ко мне. Очевидно, о моей роли все уже знали. Им хоть и не нравилось это, но пока никто никак не прокомментировал.
А я продолжил:
– Для желающих заполучить нашу звезду, Фаину Георгиевну, на роль к себе в театр, с вашего позволения я оглашу условия. Итак, гонорары должны быть по удвоенным ставкам, плюс процент от кассовых сборов. Кроме того, обязательно бонусы за аншлаги.
Все переглянулись. Кто-то даже присвистнул.
Но я не обращал внимания и продолжил вещать:
– Гарантированные выплаты даже в случае болезни или творческого отпуска. Дальше: персональная гримёрка. Репетиции только в удобное для Фаины Георгиевны время, плюс отсутствие ночных выступлений. Личный ассистент – чтец для репетиций. Творческая свобода и право на импровизацию, а также возможность менять текст, жесты, мизансцены по своему усмотрению. Эксклюзивное право первой отказаться или согласиться на любую роль в репертуаре.
– Ну, ничего себе заявочки! – прошипела Марецкая, нагнулась к Завадскому и что-то начала горячо вещать ему на ухо.
– Участие в постановке, – добавил я, и все притихли и переглянулись, а я уточнил, – имеется в виду совместное с режиссёром создание концепции спектакля, а также подбор актёрского состава. И последнее – партнёрство с режиссёром как равной, а не подчинённой. У меня всё.
Ох что тут началось!
– Это безумие! – закричал Завадский, – Фаина, гоните его! Он же сумасшедший! Я вам предлагаю ещё раз подумать и принять моё предложение на роль!
– Вот раскатала губёнку, – хихикнула Марецкая и опять нагнулась к уху Завадского.
– Нужно сократить требования! – поддакнул какой-то незнакомый мне режиссёр.
– Это невозможно!
– Позор!
– Фаина Георгиевна, я предлагаю роль матери Гамлета!
– В нашем театре нет возможности для отдельных гримёрок! Так что, нам нужно распрощаться с искусством?!
Я сидел и терпеливо ждал, когда первый ажиотаж, вызванным потрясением непомерными требованиями, спадёт.
Когда страсти чуть улеглись, я опять встал:
– Товарищи! – тихо сказал я, – взамен я предлагаю вам работу лучшей актрисы драматических ролей. И гарантией её работы будет вертикальный взлёт любой постановки, где она будет играть. С последующим выходом на европейскую сцену.
– А если не будет взлёта? – хохотнул здоровый лысый мужик, который хотел ставить «Старуху Изергиль». – Что тогда?
– Тогда я лично верну все деньги, затраченные на работу с Фаиной Георгиевной, в тройном размере, – сказал я и все ошеломлённо затихли.
Ночь набирала обороты, каскады электрических огней освещали Москву, и было светло, словно днём. Пахло распускающимися травами и цветами и весной. Мы шли втроём: я, Зина и Фаина Георгиевна.
Так-то Зина хотела прогуляться со мной наедине, её распирало от эмоций. Особенно, когда я отправил её танцевать с другими режиссёрами, чтобы спокойно поговорить с Капралов-Башинским.
Но я специально захватил с нами и Фаину Георгиевну. Во-первых, не хотел, чтобы какой-нибудь ушлый режиссёр воспользовался состоянием нашей примы и завербовал её к себе в театр на глупых кабальных условиях. Во-вторых, я хотел поскорее спровадить Зину (как же она мне надоела!) и спокойно поговорить со Злой Фуфой.
Зина всю дорогу щебетала, восторгалась, что-то там болтала. И мы с Фаиной Георгиевной аж вздохнули с облегчением, когда удалось её, наконец, сплавить домой.
– Муля, ты что это накрутил такое? – с возмущением в голосе произнесла она, – ты выставил меня на всеобщее посмешище! Завтра вся Москва будет гудеть, что старуха Раневская выдвинула такие требования. А с нею никто из режиссёров работать не хочет. И вот зачем?
– Фаина Георгиевна, дорогая, – мягко проговорил я, – нам понемногу удалось сломить эту стену. Сейчас все режиссёры наперебой захотели вас к себе. Почему бы не воспользоваться ситуацией?
– Ну и как ты это представляешь?
– Турне по Европе с показом спектаклей в Ла Скала, Комеди Франсез и Ковент-Гарден, – скромно сказал я.
Фаина Георгиевна аж остановилась и посмотрела на меня с изумлением:
– Ты в своём уме, Муля? – печально спросила она, – у меня есть один знакомый, профессор Ройтенберг. Он отлично лечит душевнобольных. Даже в самых запущенных случаях. Я могу похлопотать за тебя.
– Спасибо, Фаина Георгиевна, – усмехнулся я. – Верьте мне, и вы уже скоро будете блистать на лучших сценах Европы.
– А сейчас кого ты считаешь, мне следует выбрать из режиссёров? – всё также грустно спросила Фаина Георгиевна.
Похоже, она мне ничуть не верила. Но спорить не захотела. Или не решилась.
– Я склоняюсь к Капралову-Башинскому, – ответил я, вспомнив, чем закончился наш разговор.
– Он же посредственность, – буркнула она недовольным тоном.
– Тем проще нам будет с ним работать, – ответил я, – вы сколько лет проработали с гениальным Завадским и чем для вас всё это окончилось?
– Это всё Верка, – вздохнула она, намекая на Марецкую, но тут же просияла, – а ты видел, как её корёжило, когда за меня пили?
Я кивнул.
– И Любаня дулась, – она хихикнула, – ну и пусть позавидует. Ей полезно.
– Но пока вы продолжите работать у Глориозова. Он мне сильно должен.
– А потом?
– А потом мы начнём покорять мир.
Я провёл Фаину Георгиевну домой (сейчас она вернулась к себе, так что комната в коммуналке была закрыта). А сам пошёл домой.
В квартире, невзирая на столь позднее время, было светло. Все бегали, ругались, суетились.
На кухне рыдала Полина Харитоновна.
– Полина Харитоновна! Что случилось? – с тревогой спросил я.
– Ох, Муля, ты даже не представляешь, какая беда! – она смахнула слезу, губы её дрожали, – эта свинья Лилька сбежала с гадским Жасминовым. А Гришка напился и в отместку поджёг его театр!