– Это директор театра, что ли? – наморщил лоб Орфей. – Так, знаком с ним, но не близко. Он меня один раз приглашал петь в его постановке, но у меня там накладка вышла, и я не смог. Больше он меня не приглашал.
– Обидчивый такой, что ли? – полюбопытствовал я.
– Да не сказал бы, – покачал головой Жасминов и чихнул, – может, принципиальный. А может, прима его там мутит.
Он вновь с надеждой посмотрел по направлению коридора. Но там никого не было. Тогда он вытащил из кармана носовой платок и с наслаждением высморкался.
Белла спохватилась:
– А у меня калина есть! Я сейчас принесу, – и умчалась за калиной.
Муза вздохнула, у неё ничего не было: ни калины, ни мёда, ни даже чаю. Поэтому она просто осталась стоять рядом. Уж очень ей любопытно было узнать, чем всё закончится.
– Орфей, а кто на финансирование разных спектаклей влияет? – спросил я.
А сам мучительно размышлял, может стоит прозондировать эту сторону вопроса? Если бы я мог влиять на тех, кто влияет на финансирование спектаклей, то можно было бы иметь рычаг давления на режиссёров и диктовать им, кого взять на главную роль! Но пойдут ли они на это? Нет. Слишком длинный путь. Не годится.
Я совершенно задумался и как-то незаметно пропустил момент, когда на кухне появились одновременно все: и Белла с калиной, и Лиля с липовым чаем и мёдом, и Ложкина, которая тащила кастрюльку с исходящей паром вареной картошкой. Все они бежали спасать Жасминова от насморка.
Кухню моментально заполонили всевозможные аппетитные ароматы: мёда, липы, картошки и ещё чего-то горьковато-вкусного.
Муза побледнела. Мне показалось, что она сейчас упадёт в обморок.
– Муза, – тихо, почти шепотом, сказал ей я, – у меня есть вареники с капустой и с картошкой. Шкварками с луком зажаренные. Дуся вчера полную кастрюлю сделала. Мы с Беллой сегодня утром всё съесть не смогли. Пойдёмте ко мне, поможете? А то Дуся придёт, увидит, что вареники остались, и обидится. Вы же знаете эту Дусю, какая она.
Муза вздрогнула, машинально сглотнула, а потом вздёрнула подбородок и отчеканила ледяным тоном:
– Благодарю, Муля, я не голодна.
И тут, когда Ложкина открыла крышку кастрюльки, чтобы Жасминов мог подышать над картошкой в мундирке, в животе у Музы громко заурчало. Кровь бросилась ей в лицо, но она прямая, с абсолютно ровной спиной и высоко поднятой головой, гордо чеканя шаг, удалилась к себе в комнату.
Ну вот что ты тут сделаешь!
Тем временем операция по спасению Жасминова от насморка началась:
– Орфей, ниже немножечко! – ворковала Лиля, поддерживая нежными руками голову Жасминова над кастрюлькой с картошкой, – дышите глубже. Ещё глубже, Орфей!
И тут дверь открылась и вошел Гришка Пантелеймонов, Лилин муж.
Глава 3
– Это что такое?! – взревел он так, что он неожиданности Лиля выпустила голову Жасминова и эта его сопливая голова с тихим плюхом угодила прямо в кастрюлю с картошкой.
Жасминов заорал, словно лось в период гона, и попытался освободиться. Но не тут-то было. То ли кастрюля Ложкиной была с подвохом, то ли при падении Жасминов как-то неправильно повернул голову, то ли вообще его голова разбухла из-за благотворного влияния картофельного пара. А, может, и вовсе судьбе-злодейке мало было наградить Жасминова сопливым носом, так ещё и это вдобавок. Или просто чёрная полоса решила начаться…
И вот ситуация: коммунальная квартира, в дверях кухни дурниной ревёт оскорблённый Григорий, а из кастрюли ещё большей дурниной ревёт обожжённый Жасминов.
А потом завизжала сперва Лиля, а потом и все остальные товарищи бабы присоединились. Но они уже, очевидно, от ужаса. Или просто за компанию.
В общем, хор китайских мальчиков, точнее девочек, получился – залюбуешься.
Я аж залюбовался.
Вместо того, чтобы попытаться помочь вытащить застрявшую голову Жасминова, Лиля бросилась к мужу:
– Гриша, ты вернулся! – экспрессивно воскликнула она и попыталась прильнуть к пролетарской груди мужа.
Но Григорий был столь впечатлён открывшейся ему вероломной картиной, что прижаться к себе голове неверной супруги категорически не позволил.
– Уйди, бесстыжая! Видеть тебя больше не хочу! – гневно взревел он и гордо удалился, ничего не захотев слушать.
Лиля зарыдала, на наших глазах уютное семейное гнёздышко Пантелеймоновых рушилось.
Заточенный в картофельной кастрюльке Жасминов уже не орал, а лишь горестно и обречённо подвывал. Всё равно на него никто не обращал внимания. Все занимались тем, что утешали рыдающую Лилю и строили вероятные прогнозы на развитие событий в перспективе.
– Убьёт Гришка Жасминова, – покачала украшенной новыми локонами головой Ложкина, – как пить дать теперь убьёт.
Лиля зарыдала громче.
– Да нет, – не соглашалась более рациональная Белла, – просто сильно поколотит и выгонит. А может, даже ногу ему сломает. Но потом всё равно выгонит. И Лильку выгонит. Доигралась.
Лиля зарыдала ещё громче.
– Обоих убьёт, – удовлетворённо констатировала Зайка, которая как раз подошла и концовку всей этой истории прекрасно видела. – А потом и сам повесится.
Она выпалила эту тираду категорическим голосом, а потом с придыханием добавила:
– Это так романтично!
Лиля уже захлёбывалась в истерических рыданиях.
Нужно было срочно исправлять ситуацию, иначе товарищи женщины раздуют на уровень Всемирного Потопа и это всё никогда не закончится.
И я сказал, чётко чеканя слова:
– Жаль! Очень жаль!
Все головы моментально повернулись ко мне. В воздухе повис вопрос. Поэтому я охотно пояснил всем желающим:
– Жаль, что свадьба товарищей Ложкиной и Печкина отменяется, – а потом с тихой печалью в голосе добавил, – а я ведь уже и подарок купил…
Эта новость вывела всех из одного ступора, но вогнала в другой (мною был применён принцип «переключения»*).
– П-почему это отменяется? – с негодованием охнула Ложкина, как лицо наиболее заинтересованное, – ничего не отменяется! Я уже и фату даже купила…
От новости о фате моментально была забыта и рыдающая Лиля, и заключенный в кастрюльный каземат Жасминов, и даже оскорблённый Гришка.
– Где купила? – раненой тигрицей моментально подобралась Зайка и завистливо потребовала строгим голосом. – Покажи!
– Не скажу! – упрямо дёрнула головой Ложкина и её упругие, выкрашенные хной, локоны игриво подпрыгнули. – И не покажу! Где надо, там и купила! Не твоё собачье дело. Ишь, какая хитрая. Да и всё равно, до свадьбы видеть наряд невесты нельзя. Примета такая.
– Так почему это отменяется? – возмущённо заорала Белла, обнаружив, что разговор уходит вообще не в ту сторону.
– Если Григорий убьёт товарища Жасминова, или Лилю, или их обоих, то его посадят в тюрьму, а хоронить потом соседям придётся, – охотно пояснил я и добавил, – хотя можно провести сперва похороны, а потом свадьбу. Советскими законами это не запрещено.
Я немного задумался, а потом уточнил:
– Или наоборот.
– Ы-ыы-ы-ы-ы-ы… – Лиля зарыдала громче: она не хотела, чтобы их с Жасминовым убивали, а Гришка садился в тюрьму.
Не знаю, что бы мы нарешали, но на кухню вышел Печкин.
Он был взъерошен, и на одной стороне лица отпечаталась вышивка от подушки, вроде как маргаритки. Внимательно осмотрев поле боя, он почесал растрёпанный затылок и сказал мудрым голосом:
– Нужно товарища соседа оттуда вытаскивать, и то срочно. А то задохнётся ведь, жалко.
И все вспомнили о Жасминове и бросились его вытаскивать.
Примерно через несколько минут и совместных усилий соседей, сдобренных непечатными выражениями, голова Жасминова была извлечена из кастрюли.
– Получилось картофельное пюре, – философски подытожил Печкин, заглянув в кастрюлю с остатками картошки, а потом добавил укоризненным голосом. – А я ведь хотел в мундире. Там калия больше, а он для костей полезен, я в журнале читал.
С этими словами он печально вздохнул, развернулся и пошел в комнату. А следом за ним побежала встревоженная Ложкина.
– О, ужас! – сказала Белла и расхохоталась.
Я тоже посмотрел на лицо Жасминова и еле-еле сдержал смех.
От горячей картошки лицо соседа сейчас представляло собой раздувшуюся розовую подушку. От былой театральной красоты не осталось и следа.
– Гришенька-а-а-а! – завопила Лиля, увидев некрасивое теперь лицо Жаминова, и побежала в комнату срочно мириться с супругом.
– Лиля, – прошептал уязвлённый Жасминов и воздел руки, как Дездемона над черепом бедного Йорика (ну, или кто там над кем, я иногда от переживаний путаюсь).
Так как ситуация в принципе разрешилась, то я посчитал свою миссию выполненной и пошел обратно в комнату.
И был сильно обескуражен, обнаружив за своим столом Гришку.
– Я теперь у тебя поживу, – заявил он мне хмуро, – не могу видеть счастливые лица этих негодяев.
Я удивился, зарёванное лицо негодяйки Лили и обожжённое лицо негодяя Жасминова уж никак не тянули на счастливые. Кроме того, я категорически не хотел, чтобы у меня в комнате жил Гришка.
Но ответить я не успел, потому что Гришка сказал:
– Надо выпить, – и с надеждой требовательно посмотрел на меня.
Выпивки у меня не было. Да и в принципе я предпочитал не напиваться посреди рабочей недели, если нет очень весомого повода. Поэтому сказал категорическим голосом:
– Завтра на работу, Григорий.
– У меня отгулы, – равнодушно махнул рукой Гришка, – так что мечи на стол всё, что есть. Загуляем дня на два-три.
– А потом? – спросил я, в это время тщетно пытаясь придумать выход из ситуации.
– А потом я просплюсь, убью Лильку и Жасминова и сяду в тюрьму, – печальным голосом сказал Гришка и вздохнул, – Кольку вот только жалко.
Мне это надоело, и я сказал:
– Перестал бы ты, Григорий, дурью маяться. Ну вот сам подумай, что там такого случилось?
– Я всё видел, – мрачно сказал обманутый муж.
– Что ты видел? – зачал уже злиться я.
– Всё! – отрезал Григорий и посчитал, что на этом обсуждение поведения вероломной супруги можно заканчивать.