– В таком случае я предлагаю постановить: товарищ Сазонова норм морали не нарушала. А собрание предлагаю закрыть, – торопливо подытожил толстопузый. – Расходимся, товарищи.
– Э, нет, товарищи! Так не годится! – сказал я, – этот вопрос теперь так просто закрыть нельзя! Сейчас нужно выяснить, почему аспирант Ломакина вдруг написала это ложное заявление в профсоюз. И какое отношение к этому имеет товарищ Попов.
– Мы сами разберёмся, – словно о несущественном, отмахнулся толстопузый. – В рабочем порядке.
Вот только не с тем он связался, и я терпеть не могу, когда обесценивают мои слова. Поэтому я жёстким тоном отчеканил:
– Товарищи! От имени семьи Бубновых, я прошу профсоюз разобраться, на каком основании Ломакина и Попов пытались очернить имя моего отца в его отсутствие, за спиной! Я прошу принять меры в ответ на клеветнические действия Ломакиной и Попова. Иначе я подам на них в суд за клевету! Я здесь был и всё прекрасно слышал. И ничего не намерен спускать. Прошу занести эти мои слова в протокол и ознакомить меня с протоколом под подпись!
В конце моей пламенной речи воцарилась тишина. А затем раздались одинокие хлопки. Я посмотрел – хлопала Зинаида Валерьяновна. За ней подхватила какая-то девушка. Затем – Маша. И буквально через миг – аплодировал весь зал.
Попов сидел мрачный, красный. Ломакину я в зале не видел. Хотя я её не очень хорошо рассмотрел.
После окончания собрания, которое вышло скомканным, я еле-еле отбился от любопытствующих и подхватив Машеньку, направился к выходу.
– Спасибо, Муля, – прошептала она хрипло. А потом не удержалась и добавила, – а про семью… это правда?
– Неужели вы считаете, что я стал бы врать при таком скоплении народа? – пожал плечами я, – давайте я вас проведу. Вы же в общежитии живёте?
– Чёрт! – вдруг чертыхнулась Машенька и от этого смутилась до слёз.
– Что случилось?
– Я живу с Таней в одной комнате, – прошептала она.
Глава 5
– Чёрт! – машинально повторил за Машей я и в задумчивости почесал бритый затылок.
– Угу, – вздохнула Маша и посмотрела на меня с затаённой надеждой, – да ничего страшного. Что она мне сделает? Просто буду игнорировать её и всё.
– А потом выйдете на кухню или в душ, а она вам чего-нибудь в еду подсыплет.
– Да как же так? – недоверчиво посмотрела на меня Машенька, – нет, Муля, вы ошибаетесь. Человека убить Таня не способна. Зачем ей это? Ради диссертации?
– Да здесь же дело не в диссертации, Маша, – сказал я, – сегодня она поставила всё на кон и всё потеряла. Опозорилась на весь институт. Пошла против научного руководителя. Предала его. Про подругу я уже даже не говорю. Теперь ей больше терять нечего. Что делает загнанная в угол крыса? Да и зачем ей вас насмерть травить? А вот здоровье вполне подорвать можно.
Маша поняла и плечи её поникли.
– А отец когда приезжает?
– Через два дня, – Маша кусала губы, чтобы не расплакаться.
– Отлично! – оптимистичным голосом сказал я, – всё просто замечательно!
– Что тут может быть замечательного? – пискнула Маша, глаза её подозрительно заблестели (опять плакать будет!).
– План такой, – сказал я уверенным голосом, – сейчас мы вместе идём к вам в общагу. Вы собираете вещи, с расчётом дня на два-три. Лучше даже на четыре. На всякий случай. Одежду там возьмёте, мыльно-рыльные…
– Мыльно-рыльные? – рассмеялась Маша.
Ну вот и отлично, уже смеётся. Молодёжь быстро от стресса отходит.
– Именно так, – подтвердил я, – и мы поселим вас у меня в коммуналке. Я, конечно, живу не как царь. Но перекантоваться пару дней вполне можно. А потом отец вернётся и всё порешает.
– А вы… – робко спросила Маша.
– А я к отцу на квартиру пойду, – ответил я и пояснил. – Можно было бы, конечно, вас туда поселить, но дело в том, что там сейчас Дуся.
– Дуся? – широко раскрыла глаза Маша.
– Да, она меня вырастила, – улыбнулся я, – няня моя. Осталась отцу по хозяйству помогать. Но так-то женщина она суровая и может не пустить гостей без разрешения Модеста Фёдоровича. Да и мама моя может заглянуть. Они хоть и не живут вместе, но дружеские отношения сохранили. Поэтому она, когда на рынок ходит, всегда к Дусе заглядывает чаю попить.
– Тогда я лучше у вас поживу, – нерешительно поёжилась Маша, – если это вас не стеснит.
– Не стеснит, – отмахнулся я и предложил, – ну что, идём?
– Сейчас, мне только нужно пальто забрать, – сказала Маша, – и зонтик.
– Тогда давайте я вас и в лабораторию проведу. А то мало ли…
– Да что я, ребёнок, что ли? – вспыхнула Маша.
– А я всё-таки проведу, – настойчиво сказал я. И оказался прав.
В лаборатории, где трудилась Маша, собралось много народу. Какие-то три возрастные тётки, нескладный сутуловатый мужчина в очках с толстыми стёклами, из-за которых его глаза казались ненастоящими, и сухонький старичок с крючковатым носом. Они все живо обсуждали что-то. А при нашем появлении моментально утихли. И все уставились на нас.
Лишь одна тётка сказала язвительным голосом, обращаясь к Маше:
– У нас не принято в лабораторию водить посторонних.
Маша вспыхнула, а я сказал, не давая ей ответить:
– Ничего страшного, у меня личное разрешение Модеста Фёдоровича.
В абсолютной звенящей тишине Маша торопливо цапнула из шкафа пальто, подхватила сумочку и зонтик, и мы вышли из лаборатории.
Мда, Мулиному отцу я не завидую. Хотя что говорить, у меня на работе почти тот же серпентарий.
– Скажите, Муля, – спросила Маша, когда мы вышли на улицу, – а вы не боитесь, что Модест Фёдорович вас ругать будет?
– За что?
– Что вы семейные тайны на собрании рассказали? – Маша аж остановилась и заглянула мне в глаза.
А в эту минуту я обнаружил столовку. Она была через дорогу, и там было открыто.
– Смотрите, столовая! – обрадованно сказал я.
– Да, я знаю, – невнимательно кивнула Маша, – я тут иногда ужинаю.
– Тогда идёмте и поужинаем, – предложил я тоном, от которого нельзя отказаться.
– Но…эммм… – замялась Маша.
– Я угощаю, – сказал я.
– Да нет, Муля, деньги у меня есть, – несколько смущённо ответила девушка, – просто я и так у вас сколько личного времени заняла…
«Если бы ты знала, что из-за тебя я пропустил такое же собрание у себя на работе, где разбирали меня», – подумал я, а вслух сказал трагическим тоном:
– Маша, я умираю от голода. Не будьте такой бессердечной!
Маша засмеялась серебристым колокольчиком.
И мы пошли в столовую.
Скажу честно, я прекрасно поужинал бы дома у Мулиного отчима. Дуся однозначно накормит от пуза. Причём самой вкусной домашней едой. Но вот девушку оставлять голодной мне не хотелось. У меня в холодильнике особо разнообразия продуктов и нету (забыл сходить в магазин), да и на кухне в нашей коммуналке вечером к плите она не пробьется. Так что надо человека накормить. Тем более после такого стресса силы нужны.
В столовой людей уже почти не было. Из-за того, что собрание затянулось, основной поток идущих с работы людей рассосался и перед нами в очереди стояло всего двое.
– Маша, возьмите и на утро что-нибудь, – посоветовал я, размышляя, что выбрать – котлету с гречкой или пюрешку с рыбой, – только чтобы не разогревать. А то общая плита утром постоянно занята.
– Как это знакомо, – усмехнулась Маша и добавила ещё сырники на поднос.
Мы сидели за столиком, ужинали. Маша вяло ковырялась в тарелке, видно, что аппетита совсем не было. Но поесть всё равно надо.
– Муля, – вдруг спросила она, – вы не ответили…
– Я? – удивился я, – когда? Кому?
– Мне, – невесело усмехнулась девушка, – я спрашивала, будет ли ругать вас Модест Фёдорович?
– Конечно будет, – уверенно сказал я и видя, как расширились от испуга глаза у Машеньки, пояснил, – это же такой прекрасный повод ворчать. Дня на два хватит… Ворчать, воспитывать и делать замечания.
– Вы всё шутите, – улыбнулась Маша, но улыбка получилась вымученной и грустной.
– А как вы завтра на работе будете? – спросил я, меняя тему, – ваши эти коллеги на вас же как стервятники смотрели.
– Они не из нашей лаборатории, – вздохнула Маша и её хорошенькое личико нахмурилось, – они к Кате пришли. Она у нас первая сплетница. Но аналитик отличный. Поэтому Модест Фёдорович всё терпит.
– Ну так и завтра опять придут… Что вы делать будете?
– А у меня завтра библиотечный день, – пожала плечами Машенька, – приду, в журнале отмечусь и уйду на весь день в библиотеку. У нас там библиотекаршей старушка такая вредная работает. Для неё главное – чтобы тишина была в библиотеке. Там даже дышать громко боятся. Так что отсижусь.
– А послезавтра?
– Ещё что-нибудь придумаю, – ответила Маша. – Послезавтра уже страсти улягутся.
– И то правда, – кивнул я и мы пошли в общагу.
Общага, где жили аспиранты, занимала крыло общаги, где жили студенты. Правда в аспирантское отделение вёл отдельный вход. А в остальном всё также: из раскрытой форточки на четвёртом этаже орала музыка. Туда-сюда сновали весёлые и бодрые молодые люди. На вахте сидела бдительная старушка и слушала радио на всю громкость.
– Мы на десять минут, – очень громко и по слогам сказала ей Маша, – я вещи возьму только, и мы вернёмся.
Старушка молча кивнула и обратно углубилась в вязание.
– А у меня паспорта с собой нет, – вспомнил я, – что делать?
– Пойдёмте, – потянула меня Машенька, – если до часа, то документы не требуются. Это же для аспирантов общежитие, а не для студентов.
Мы поднялись по лестнице на третий этаж, чуть прошли по коридору и остановились перед одной из дверей. Из-за двери доносилась негромкая музыка.
– Тут – сказала Маша и глубоко вздохнула. Видно было, что она отчаянно боится.
– Не бойтесь, – тихо сказал я, – я с вами.
Она серьёзно кивнула и толкнула дверь.
Комната была небольшой, на две койки. Шкаф, стол, книжные полки, весёленькие ситцевые занавесочки на узком окне. Отдельно был закуток, отгороженный от общего пространства шторкой. Как я понял, там, очевидно, была кухонька.