Глава 17
— Ух, тыыы! — обрадовался я и совершенно искренне сказал, — очень рад за вас, Муза.
— Погодите, Муля, — Муза замялась.
— Что-то не так? Вас что-то смущает в избраннике? Или вы в принципе не хотите пускать посторонних в свою жизнь?
— Да нет, — вздохнула Муза, — я так устала от одиночества…
Я еле-еле сдержался, чтобы не спросить, мол, а как же Софрон и его Зайка, но не стал, посчитал, что это будет неэтично и жестоко по отношению к ней. Она и так натерпелась. А вслух сказал другое:
— Тогда в чём проблема?
— Да как бы особо и такой вот проблемы нет…
— Но вас всё-таки что-то тревожит?
— Да не знаю, как и сказать… — Муза умолкла, нахмурилась, но потом-таки сказала, — понимаете, Муля, он же кипер.
Кипер? Я аж завис:
— Муза, к сожалению, я совершенно не помню, что обозначает это слово. Явно что-то знакомое, но точно не шкипер.
— Да нет же, — усмехнулась Муза, — кипер — это работник в зоопарке, который кормит животных. Андрей кормит копытных: кафрских буйволов, бизонов, зебр и антилоп.
— Так, а в чём ваша тревога? Вы переживаете, что какой-нибудь особо голодный бизон ударит его копытом?
— Да нет же, что вы, Муля, — хрустальным колокольчиком рассмеялась Муза и тут же опять нахмурилась, — понимаете, я даже не представляю, как оно будет…
— Что будет?
— Муля, мы такие разные! Я — балерина! А он — работник зоопарка.
— И что? — я всё ещё не улавливал сути.
— Мы из разных миров, Муля. Я живу искусством, а он такой приземлённый. Ну вот сами посудите, как я смогу представить его своим друзьям из балета⁈ Что я им скажу⁈
Мда, клиника.
— Муза, — сказал я осторожно, — как давно ли вы были в театре? А в опере? А на выставку постимпрессионистов вы уже сходили?
Муза вздохнула и отрицательно покачала головой.
— Ну, вот видите, — развёл руками я, — где там искусство? Вы уже давно вышли из него.
Увидев, как Муза возмущённо дёрнулась, я поспешил её успокоить:
— Вы давно переросли этот этап своей жизни и пошли дальше. Согласны?
Муза кивнула, правда несмело.
— А теперь давайте посмотрим на это с другой точки зрения. Вы помогаете в зоопарке выпаивать молодых оленят…
— И зебрят, и даже верблюжат! — не удержалась, чтобы не похвастаться Муза.
— Да, мелюзгу помогаете выпаивать. А ваш избранник, Андрей, кормит взрослых животных. Они дикие и опасные. И теперь вопрос — кто из вас больший профессионал в этом деле?
— Андрей, конечно же…
— Ну вот, — развёл руками я, — вы сейчас не среди коллег по искусству, а среди коллег по разведению экзотических животных. Но только Андрей — крепкий профессионал, которому доверяют даже таких агрессивных копытных, а вы помогаете с малышами. И кто кого в этом случае должен стыдиться?
Муза смутилась и задумалась. А я продолжил:
— Но это ещё не всё, Муза. Я не хотел вас уязвить или показать чью-то неполноценность. То, что вы такие разные — это и плохо, и хорошо. Это именно то, что и надо человеку в этой жизни. Потому что когда всё хорошо, то такая плюшевая жизнь быстро приедается. Ну, а когда плохо — это плохо. Поэтому идеально, когда есть и то, и другое. Согласны?
Муза кивнула.
— Наша жизнь даётся нам один раз. Возможно и больше, но то уже будет другая жизнь, не эта. И вот эту жизнь мы имеем право прожить так, как хочется нам. Если всю жизнь оглядываться на других, то потом, в старости, не будет и что вспомнить…
— Муля, — несмело подытожила мой спич Муза, — то есть, вы хотите сказать, что мне стоит подумать над предложением Андрея? Выйти за него замуж?
— Я бы посоветовал нечто нейтральное, — сказал я, — вы можете пока пожить с ним, присмотреться друг к другу. А уж потом и решите…
— А это разве удобно? — нахмурилась Муза, — Что люди скажут?
— Какие люди, Муза? — удивился я, — назовите мне того, кто имеет право осуждать других? Да и какие люди имеют право влиять на вашу жизнь? Софрон? Так он сам постоянно делает ошибки. А кто ещё?
— Соседи, к примеру… — прошептала Муза.
— Кто? Лиля?
— Ну вот Лиля с Григорием жила и видите, к чему всё привело! — запальчиво воскликнула Муза, — всё потому, что Лиля от искусства, а Григорий, как говорится, от сохи.
— А к чему всё привело? — прищурился я, — в результате Лиля опять вернулась к Григорию. Что-то с таким же человеком от искусства у неё надолго не вышло.
— Так мне стоит попробовать? — зарделась Муза.
— Обязательно, — на полном серьёзе кивнул я и, заметив, что она уже собралась уходить, добавил, — только дам вам один совет, Муза…
— Какой? — чуть напряглась она, и выставила перед собой графин с водой, словно щит.
— Когда вы ответите ему согласием и решите пожить вместе, не соглашайтесь идти к нему жить, на его территорию. Приводите сюда.
— Почему? — удивилась она.
— Потому, что мы тут присмотрим за ним, — ухмыльнулся я, — чтобы он вас не обидел.
— Как с Печкиным? — просияла Муза.
— Как с Печкиным, — подтвердил я.
Утром я только-только встал, умылся-побрился-оделся и теперь размышлял над тем, что сообразить на завтра. Дуся оставила мне кастрюлю с гречкой и котлетами, но греть было лень. Можно попить кофе с бутербродом, но сыр закончился, а с чем-то другим я не хотел. В буфете была пачка печенья, но я воевал за Мулину физическую форму и всячески ограничивал калории.
Моральную дилемму разрешил стук в дверь.
Немало удивляясь, кому я мог понадобиться в такую рань, я пошел открывать дверь.
К моему несказанному удивлению, на пороге стояла… Надежда Петровна.
— Мама? — изумился я.
— Доброе утро, Муля! — лучезарная улыбка озарила её лицо, — а я шла с рынка и думаю, дай зайду. Я просто купила совершенно замечательный творожный кекс и поняла, что ты просто обязан его попробовать с кофе!
При слове «творожный кекс» я встрепенулся. Жизнь заиграла новыми красками.
— Мама, а ты будешь кофе? — спросил я.
— Конечно буду, — Надежда Петровна отодвинула меня и вошла в комнату.
Пока я возился с примусом, она вытащила из корзинки кексы, творог, молоко, ещё что-то в бумажных свёрточках.
— Твой кофе, — я поставил дымящуюся чашку перед ней.
— Садись, надо завтракать быстрее, а то опоздаешь! — воскликнула Надежда Петровна и первая подала пример.
Я с видом послушного сыночка уселся за стол. Пил кофе и размышлял, что же Надежда Петровна эдакого замыслила на этот раз?
Но продолжал молчать. Просто пил кофе и ел вкуснющий, пропитанный чем-то сладким, кекс.
Наконец, Надежда Петровна не выдержала первой. Она отставила чашку из-под кофе и заявила:
— Муля, сегодня удели, пожалуйста, время Валентине!
— Но мама, — ответил я, — у меня сегодня весь день пройдёт на работе, а вечером я должен собираться. Мы же завтра едем с министром и остальными начальниками на природу. И именно мне поручили всё организовать. Я физически не смогу уделить ей время. Давай в другой раз.
— Не беспокойся, Муля, — легкомысленно отмахнулась Надежда Петровна. — Мы с Анной Васильевной уже всё порешали. Валентина придёт к тебе на работу. Вы немножко побеседуете и всё. А то так вы никогда не найдёте время!
— Но…
— Никаких «но»! — категорическим тоном возразила Надежда Петровна, — Думаешь, легко было уговорить Валентину? Просто сделай это.
Я тяжко вздохнул: женщины!
А ведь Надежда Петровна не сдаётся.
У меня был железный принцип: если ты уже куда-то ввязался, значит, нужно идти до конца и выполнять взятые обязательства на сто процентов. Если ты сын — будь добр быть хорошим сыном, чтобы твои родители, особенно мать, не огорчались, глядя на тебя. Если ты женился, будь добр быть хорошим мужем, а потом и отцом, дедом…
У Мули была мать. Так как сейчас Мулей был я, значит, это — моя мать. И хоть она давила и часто хитрила, я не хотел приносить ей огорчений. Нельзя. Если ребёнок, особенно сын, огорчает свою мать, которая выносила его, родила в муках и выкормила, а потом и воспитала, он закрывает себе весь тот родовой источник, из которого он мог бы черпать и черпать. Он него отворачиваются удача и успех. Причём, к сожалению, чаще всего не конкретно от него, а уже от его детей и внуков.
Так мне когда-то объяснил один старенький буддистский монах, ещё во времена моей юности, когда я ходил с рюкзаком в горы. Чтобы проверить, правда ли, что «горы зовут тех, чья душа им по росту».
И вот сейчас Надежда Петровна поставила мне ультиматум. А я решил не возражать ей: Валентина — так Валентина. Да и смысл возражать? Ну, докажу я ей, что Валентина мне не подходит. Так завтра появится какая-нибудь Таня, Нина или, не дай бог, Лариса.
— Хорошо, — покладисто ответил я, а Надежда Петровна, которая уже набрала полную грудь воздуха, чтобы доказывать мне, какая чудесная эта Валентина, резко сдулась. На её лице мелькнуло что-то даже похожее на разочарование.
А вот так! В следующий раз не будешь мне Валентину подсовывать.
На работу я пришел как обычно и как обычно сидел работал.
Валентина не появлялась, и я уже выбросил её из головы, занятый тем, что обсуждал с Козляткиным, какие удочки лучше взять с собой завтра на природу.
Мы настолько увлеклись этим, несомненно важным спором, что я чуть не опоздал на обед.
Выдел из кабинета шефа и столкнулся… с Валентиной.
Она стояла у окна, напротив кабинета Козляткина и терпеливо ждала меня.
Сегодня Валентина была в скромном платье в крупную клетку и с широкой плиссированной юбкой. От этого она казалась ещё массивнее. На голове у неё была коса, высоко закрученная в некое подобие то ли короны, то ли нимба.
Небольшие глубоко посаженные глазки внимательно отслеживали моё передвижение.
— Муля, — сказала она и голос её при этом звучал без особого энтузиазма.
— Привет, — улыбнулся ей я, — а ты как сюда проникла?
— Почему проникла? — не поняла она, — так вошла.
— А дежурный на входе тебя вот просто так взял и пустил? — удивился я.