— Что, ик! музыка мешает? — набычился мужик, — имею право, ик! отдыхать культурно! Советскому, ик! пролетарию не воспрещается, ик! слушать музыку!
— А зачем так громко? Плохо слышишь? — спросил я и мужик завис.
Несколько мгновений он пытался сообразить, что это я эдакое выдал, а потом грозно помахал пальцем перед моим лицом:
— Ты, мужик, не того! Ик! Я, между прочим, не абы кто! Ик! Я в органах служу! Ик! Сгною!
Глава 22
— Так ты важная шишка, получается? — спросил я и недоверчиво прищурился.
И что-то, видимо, в моём прищуре не совсем понравилось новому соседу. Потому как он занервничал, заелозил взглядом, а потом воинственно буркнул:
— Ты это, мужик, не того! Ик!
— А то что? — спросил я, и мужик совсем увял.
Ладно. Зайдём с другой стороны:
— Ты кто? — опять спросил я.
— Вася, — вздохнул мужик, икнул и окончательно скис.
— А скажи-ка мне, Вася, зачем буянишь, а? — ласково спросил я, — Зачем всех соседей раздраконил? Ты хоть знаешь, кто твои соседи?
Вася не знал и до сего момента об этом как-то не задумывался.
— Василёк, чего там такое? — из недр комнаты выглянула юркая тётка в раздёрганном ситцевом халате.
При виде меня она чуть смутилась и плотнее запахнула полы. Но настроена она была явно решительно:
— Ты кто? — повторила она Васин вопрос.
— Сосед, — не стал вдаваться в подробности я. — А вы сталбыть, новые соседи, да? Вы хозяйка, как я понимаю?
— Да! Я — хозяйка! — подбоченясь, гордо заявила тётка и тут же задала важный вопрос. — А что?
— Да ничего! — махнул рукой я, — ну раз вы тут жить будете, то, значит, хорошо. Теперь всем нашим соседям как-то спокойнее станет.
— Почему спокойнее? — сразу же насторожилась тётушка, пока Вася-дундук ловил гав.
— А вас не предупредили разве? — удивился я.
Судя по вытянутым лицам Васи и юркой тётки — точно не предупредили.
— Так чё? — спросила тётка.
— Да ужас, — ответил я, для аргументации подкрепив свои слова тяжким вздохом.
Я уже собрался выдать юркой тётке и Васе-дундуку версию того, что здесь, в этой комнате, все предыдущие жильцы умирали странным образом. Ну, или что-то подобное. Поэтому на секунду завис, обдумывая версию поядрёней, когда сзади, за моей спиной раздался голос:
— Что здесь происходит?
Голос был нежный, словно серебристый колокольчик. Я обернулся и обмер — на меня смотрело воздушное создание с белокурыми косами и небесно-синими глазами.
— Они шумят? — зазвенел хрусталь, — извините, пожалуйста, больше этого не повторится.
С этими словами девушка-виденье решительным образом втолкнула и тётку, и Васю внутрь комнаты и захлопнула дверь прямо перед моим носом. Буквально через миг шумная музыка умолкла, и за дверью послышался виноватый мужской бубнёж, который периодически прерывал гневный хрустальный колокольчик.
Я немного постоял перед дверью, но так как никто оттуда не выходил и вообще, словно все звуки там утихли, то я развернулся и пошел домой спать.
Неужели этот бесконечный день когда-нибудь закончится?
Уснул я даже не коснувшись подушки. И снился мне хрустальный колокольчик и синие-синие глаза.
А днём, воспользовавшись, что Козляткина вызвали на планёрку, я отправился решать вопрос Мулиного отчима. Была у меня одна превосходная мыслишка. Да и нужный адресок тоже был.
Квартира Фёдора Фёдоровича меня удивила и поразила одновременно: она напоминала лавку коллекционера антиквариата и берлогу сумасшедшего, который ищет смысл жизни на дне стакана. На резных полках красного дерева пылились пустые бутылки из-под водки, на инкрустированном орехом массивном столе сиротливо стояла банка из-под засохшей кильки в томатном соусе. Помпезные занавески, явно из дорогущего шелка, прожжённые там и сям сигаретой, выглядели дико и неубедительно, а на полу, покрытом шелковым ковром ручной работы, валялись обрывки бумажек, густо исписанных формулами — похоже, Фёдор Фёдорович пытался вычислить уравнение счастья, но застрял на коэффициенте безысходности. Ну, или чем он там занимался, я так и не понял. Сам же он сидел за столом, уткнувшись в подшивку пожелтевших журналов и газет. Под глазами его залегли синяки, такие густые, будто их нарисовали сажей от сгоревших надежд.
— Давно не виделись! — пошутил я, переступая порог. — Может, я не вовремя, но…
— Муля! — Фёдор Фёдорович вскочил, опрокинув стакан. Жидкость залила газету «Правда», и я невольно подумал, что это метафора. — Что случилось?
— Глядя на вас, я понимаю, что у меня всё прекрасно, — я убедился, что стул чистый, сел и пристально посмотрел на него. — Но, по правде говоря, у меня проблема размером с вашу хандру, если не больше.
— Меня жена бросила, — угрюмо буркнул Фёдор Фёдорович. — Это смягчающее обстоятельство для хандры. И с работой проблемы начались вон всякие…
— Она вас давно уже бросила, — ответил я, — вы просто ищете причины жалеть себя.
— Ой, не начинай! — фыркнул Фёдор Фёдорович и добавил, — говори, зачем пришел?
И я рассказал о том, как Попов украл у моего отчима Модеста Фёдоровича проект по синтезу вермикулитовых веществ.
— Вермикулит? — Фёдор Фёдорович озадаченно хмыкнул. — Это который для мелиорации, да?
— Угу, это минерал, — вздохнул я. — Но Попов превратил его в «рычаг власти». Теперь отчиму придётся уволиться, а Попов скоро будет ходить с орденом «За заслуги перед наукой».
— Нет такого ордена, — автоматически поправил меня Фёдор Фёдорович и задумчиво посмотрел на подшивку газет, — и что ты предлагаешь, Муля?
— Как что? — я вскочил, чуть не опрокинув стул. — Вы же тут в ипохондрии своей пребываете, не знаете, чем заняться! А мой отчим мечется — как реактив без формулы! В Киргизскую ССР уехать надумал! Но ему без своего института и без науки не жить…
— Кто твой отчим? — хмуро уставился на меня Фёдор Фёдорович.
— Бубнов Модест Фёдорович, — сказал я и на всякий случай добавил. — Он профессор и академик. ПО Химии. В смысле по физколлоидной химии. Очень толковый учёный.
— Ого! Зять самого Шишова? — удивился тот.
Я кивнул и бросился ковать железо, пока горячо:
— Давайте объединимся! Два гения — вы и Бубнов — создадите проект, практико-ориентированный проект, который заткнёт Попова, как пробка колбу!
Фёдор Фёдорович уставился на стену, где висел выполненный маслом портрет какого-то хмурого усатого дядьки в претенциозной золочёной раме. Потом кивнул:
— Муля, а что если не проект, а… институт?
— Институт?
— Новое научное учреждение! — он загорячился, начал размахивать руками, как дирижёр провинциального оркестра на республиканском конкурсе. — «СовСинтезХимКонтроль» или «Научно-исследовательский институт химических технологий». Мы там будем синтезировать всё: от удобрений до счастья в пробирке! А Попов твой пусть кусает локти, как бешеный утконос.
Я представил Попова в роли бешеного утконоса. С орденом на шее.
— Отлично, — засмеялся я. — Только как мы это провернём? У нас же нет ни денег, ни разрешения, ни…
— У нас есть это! — Фёдор Фёдорович осторожно вытащил из-под стопки старых журналов и положил на стол папку с надписью «Полный цикл НИОКР по созданию технологий и на их основе промышленных производств по получению урана, лития, бериллия и их соединений, а также необходимых в интересах атомной энергетики, оборонной и атомной промышленности конструкционных металлов (циркония, гафния, тантала, ниобия, редкоземельных металлов)». — Мой черновик устава нового института. А ещё у меня есть контакты дяди Гриши из Госплана. Он за идею и ящик спирта подпишет всё.
— Я думал, вы поможете с проектом, — засомневался я, — но целый институт…
— Задачу передо мною поставили, понимаешь, — тяжко вздохнул он, — а с какой стороны к ней приступить — ума не приложу. А тут ты с этим предложением подсуетился. И я понял, что это шанс для всех.
— Но…
— Пошли к Бубнову! — велел Фёдор Фёдорович и подскочил со стула, — так, дай мне только минут двадцать. Я приведу себя в порядок. А то малость запаршивел в своей берлоге. Почитай пока вон книжки. Не скучай.
Он выскочил из комнаты, бросив меня одного.
Не успел я ознакомиться с методами анализа комплексных руд с высоким содержанием неодима, диспрозия и других редкоземельных металлов (потому что почти все книжки у него были такие вот), как он вернулся:
— Повышаешь уровень? — хохотнул он, обнаружив у меня в руках злополучную брошюрку, — давай пошли быстрее!
Фёдор Фёдорович преобразился, самым что ни на есть кардинальным образом. Да так, что я его сперва совершенно не узнал. На природе и перед этим, это был человек-развалина, депрессивный и меланхоличный. Сейчас же передо мной стоял энергичный энтузиаст с горящим взглядом. И одет он был практически щеголевато, в добротный костюм импортного сукна и белую рубашку с подкрахмаленным воротничком. Он даже успел побрить многодневную щетину и вымыть голову.
— Идём! — велел он, — я позвонил Никодиму и сейчас он подъедет.
Служебная машина у Фёдора Фёдоровича была «Победа». Но тоже неплохо.
Мы решили не палить Модеста Фёдоровича перед коллегами (особенно перед Поповым). Поэтому Никодим подвёз нас к ближайшей пивнушке (ну а что поделать, кафешек и ресторанчиков, в которых можно было провести бизнес-ланч в эти смутные времена, ещё не было, так что довольствовались, чем придётся). Фёдор Фёдорович остался ждать, а я пошел за отчимом.
— Муля, я сейчас занят и это не совсем хорошая идея, посреди рабочего дня… — выговаривал мне Мулин отчим, которому я не объяснил причину, а просто сказал идти со мной.
— Сейчас сам увидишь, — буркнул я, — за отсутствие тебя на работе на десять минут советская наука не рухнет. Уж как-то продержится, я надеюсь…
При виде непритязательной пивнушки Мулин отчим скривился, но шагнул внутрь. Фёдор Фёдорович стоял за столиком (здесь были только стоячие столики, покрытые липкими скатертюшечками) и пил лимонад с густой пеной из тусклого стакана.