— Я не хочу наговаривать, Муля, но она только с виду трепетная лань. А так-то она фору ещё самой Полине Харитоновне даст.
— И тебе она дала, — усмехнулся я.
— И мне дала, — раздражённо повторил за мной Жасминов и быстро затараторил, — понимаешь, Муля, если бы я только знал, что она окажется такой, да я бы её по дуге обходил бы. Да я вообще в эту квартиру ни в жизнь не заселился!
Я промолчал.
— Кстати, а если они уехали, то кто теперь будет у них в комнате жить? — забеспокоился Жасминов.
— Лиля перед отъездом отдала ключи мне, — объяснил я, — чтобы я приглядывал. Она надеется, что Гришку за примерное поведение уже через года два и выпустят. А пока квартиру они под мой контроль отдали.
Жасминов аж засиял.
— Я туда пока Дусю поселил ночевать, — объяснил я, — понимаешь, если комната без людей, то сейчас многие просто дверь взламывают и заселяются. Самосевом. Даже без документов. Вот, как с комнатой Ложкиной получилось. До сих пор непонятно, кто там живёт. Шумные очень.
Жасминов кивнул.
— А так и комната под присмотром. Да и Дуся храпит, как паровоз. Кроме того, я оттуда телевизор не стал пока забирать. У меня здесь места мало. И ковры свои туда отнёс. Меня они тут бесят. А Дусе нравится. Так что, сейчас она вернётся, и отдаст свой ключ от комнаты. А ты допивай чай и заселяйся.
— А как же Дуся?
— Обратно ко мне переедет, — пожал плечами я, — койка и ширма её никуда и не делись.
— Нет, нет! — замахал руками Жасминов, — не надо ей переезжать. Пусть там и дальше ночует. А я обратно в свой чуланчик пойду.
— Она храпит, как паровоз, — напомнил я.
Но на Жасминова это не произвело ровно никакого впечатления:
— Эх, Муля, знал бы ты, как храпела Изольда.
— Кто такая Изольда? — полюбопытствовал я.
— Моя семидесяти пятилетняя невеста, — невесело улыбнулся Жасминов.
— И где она сейчас?
— Умерла моя Изольдочка, — загрустил Жасминов. — И так не вовремя умерла. Мы же пожениться через два месяца должны были. А так припёрлись эти её мерзкие дети и внуки и выгнали меня. Даже на похороны не позвали.
— Какая жалость, — без особого сочувствия сказал я. Никогда не любил альфонсов. — А сейчас что делать будешь? Новую бабу искать?
— Нееет, — усмехнулся Жасмитнов, — Изольда — это от отчаяния было. Это уж я потом полюбил её. Но больше я никого полюбить не смогу. Изольда навеки заняла моё сердце!
Он сказал это с таким пафосом, что я невольно перебрал все известные пьесы в уме, которые мне удалось посмотреть. Кажется, это что-то из Шекспира, если не ошибаюсь.
— Тогда что?
— На работу надо идти, — вздохнул Жасминов, — жить не на что.
— Куда пойдёшь?
— Ох, не знаю, Муля, — тяжко вздохнул незадачливый любовник, — на прежнюю работу, в театр меня не возьмут…
— Почему не возьмут?
— Да мы расстались некрасиво, — понурился Жаминов, — со скандалом расстались. Кто бы подумал, что мне возвращаться придётся.
Я не стал комментировать, хотя мне было, что сказать.
— Муля! — внезапно умоляюще посмотрел на меня Жасминов, — а помоги мне с работой, пожалуйста'!
— Да как я тебе помогу? — удивился я, — ты хочешь, чтобы я сходил в твой бывший театр и помирил тебя с руководством?
— Нет! Да ты что, Муля! — замахал руками Жасминов, — там уже ничего не будет. Но ты же с Глориозовым в хороших отношениях. Я помню, как ты Фаине Георгиевне помогал. Теперь мне помоги. Пожалуйста.
Он смотрел на меня с такой надеждой, что я не смог отказать.
Да, он был сам во всём виноват. Сам себе всё испортил. Но люди склонны совершать ошибки. И не всегда специально. Чаще — по глупости, потому что не просчитали риски и остальное.
— Хорошо, — вздохнул я, — я спрошу. Но ты же оперный певец, а в спектаклях ты не играл?
— Оперных они ещё лучше берут, — усмехнулся Жасминов, — просто не каждый оперный уйдёт в «низкий» жанр.
— А что ты будешь делать, когда Гришка с Лилей вернуться? — спросил я.
— До этого времени я что-нибудь придумаю, — легкомысленно сказал Жасминов, — Мне и самому с ними встречаться неохота. Просто сейчас мне нужно немного на ноги встать. А там дальше я устроюсь и отсюда уеду.
Я не стал озвучивать свои сомнения.
— Ещё чаю? — на правах хозяина вежливо спросил я.
— Да, если можно, пожалуйста, — заискивающе улыбнулся Жасминов.
Я, подавив тяжкий вздох, начал по новой заваривать чай (первый чайник Жасминов, считай в одиночку, выдул).
— Ты меня осуждаешь, да? — вдруг спросил Жасминов.
От неожиданности я чуть чайник не выронил.
— С чего ты взял? — осторожно спросил я.
— Да чувствую, — неопределённо покрутил руками Жасминов, — ты какой-то не такой.
— Не спал всю ночь, — ответил я, — документы нужно было срочно подготовить. Мог не успеть.
— Успел?
— Успел.
— А меня ты всё-таки осуждаешь… — вздохнул Жасминов.
Теперь уже вздохнул я:
— Понимаешь, Орфей, для того, чтобы кого-то осуждать, нужно самому быть безгрешным. Ну, положим, осужу я тебя сейчас. Но где гарантия, что потом, в будущем, со мной не произойдёт такое же? И как мне тогда быть? Поэтому лучше всего — никогда никого не осуждать.
— Даже преступников? — хмыкнул Жасминов.
— Для осуждения преступников есть суд. А мне до этого нет никакого дела. Что получилось, то получилось. Тем более, у вас это вспыхнуло, и вы просто поддались эмоциям, отключив разум. За свои ошибки вы все втроём уже и так поплатились и сейчас несёте расплату.
— Ну ладно ещё мы с Лилей. Но Гришка?
— И Гришка.
— Но почему? Он же не виноват!
— Он виноват в том, что женился на такой, как Лиля. Нет, чтобы найти себе такую же, как он сам. Какую-нибудь швею-мотористку или повариху. И жил бы припеваючи. Но нет, ему нужна была трепетная Лиля. Хотя и это ладно. Может, тоже любовь. Но раз уж ты себе такую жену взял, изволь соответствовать. Но он не желал. Вот и результат.
Жасминов вздохнул.
Воспользовавшись моментом, я сунул ему в руки ключ от Лилиной квартиры (у меня был запасной) и выпроводил спать. А сам опять взялся за тетрадку.
Только проработал я недолго. Все эти разговоры выбили меня из колеи.
Я вышел покурить.
Ещё из коридора я услышал смех и голоса. Сначала не понял, чьи. Вроде как Белла должна быть сейчас на работе, в ресторане. А Муза эти дни ночует в коммуналке у своего зоопарковского жениха. Дуся ещё не вернулась.
Странно.
Я вошёл на кухню и удивлённо застыл: за столом сидел Жасминов и, красуясь, травил анекдоты. Рядом с ним, заглядывая ему в глаза, сидела девушка-колокольчик и радостно хрустально смеялась над его плоскими несмешными шуточками.
Глава 2
Я прищурился и насмешливо взглянул на Жасминова:
— Готовишься к новой жизни, я смотрю, да?
Того моментально сдуло. И мы остались с новой соседкой одни. Повисла пауза, пока я прикуривал от конфорки.
— Курить — вредно, — вдруг строго сказала она. При этом её милое личико нахмурилось, а носик, и так донельзя курносый, комично вздёрнулся.
— Вредно, — согласился я и добавил, выпуская дым в форточку, — как видите, я исключительно подвержен этой пагубной привычке. Поэтому меня нужно спасать и перевоспитывать. Но, увы, некому.
Я печально вздохнул и с надеждой посмотрел на соседку-колокольчика.
Но она даже не улыбнулась, лишь сердито сказала:
— Бросайте вы это дело. Нехорошо!
И вышла из кухни. Со стороны её комнаты послышались голоса. Опять, что ли, родители её ругаются? Это же её родители? Я так и не понял. А спросить не у кого.
События последних дней так меня закрутили, что я не успевал вообще ничего.
На кухню вошла сердитая Дуся и, подбоченясь, сказала:
— В общем так, Муля! Как себе хочешь, а из-за чего вы разругались с Адияковым, я хочу знать!
Я с интересом взглянул на неё. Нет, я и так понимал, что Дуся скоро всё узнает. По старой схеме: Адияков сейчас прибежит домой, весь в гневе, его там аккуратно обработает Надежда Петровна. А от неё уже всё, до последнего слова, будет знать и Дуся.
Я её троллил не просто так: было любопытно, сколь долго она выдержит. Поэтому я спросил, пытаясь сдержать смешок:
— Дуся, ты к маме ходила?
— Откуда ты знаешь? — захлопала глазами Дуся.
— Резко ушла, не сказала ничего, — я пожал плечами и таки усмехнулся, — сначала думал, что ты мусор понесла выбрасывать, но тебя слишком долго не было.
— Да вот, вспомнила, что обещала ей помочь с закваской, — заюлила Дуся и отвела взгляд.
Я не стал развенчивать её теорию, только заметил будничным тоном:
— И что мама тебе рассказала о нашем разговоре с отцом? Ругала меня или Адиякова?
Но ответа от Дуси я не дождался. Но не потому, что она не хотела отвечать, а потому, что пришла расстроенная, вся в слезах, Белла. Она заглянула ко мне и, рыдая, сказала:
— Всё, Муля, амба!
— Что случилось? — взволнованно всплеснула руками Дуся. Беллу она недолюбливала, но тут такое событие: не часто можно увидеть Беллу в слезах.
— Да Тарелкин….
— Какие тарелки? — не поняла Дуся.
— Не тарелки, а Тарелкин! — устало фыркнула Белла, — директор ресторана.
Она опять зарыдала, некрасиво вытягивая шею и размазывая тушь по щекам.
И я понял, что дело плохо. Обычно, когда женщины плачут, они роняют слезинки деликатно, чтобы легонечко скатилась по щеке и не дай бог не потекла тушь. А тут Белла сама, добровольно, её размазывает и не обращает никакого внимания, что уже стала похожа на панду.
— На вот! — Дуся пихнула ей в руки чистый носовой платок и почти силой усадила за стол, — щас я тебе чайку сделаю. Сладкого-сладкого. Всю досаду вмиг смоет. Не плачь, всё пройдёт…
— Не пройдёееееет! — опять зарыдала Белла.
Она, всхлипывая, уткнулась лицом в платок, её плечи содрогались от рыданий. Я чувствовал, как в воздухе сгущается напряжение. Белла была с характером, да что говорить, вздорная, эгоцентричная, но при этом, безусловно, талантливая пианистка. Если директор ресторана пошел с нею на конфликт — значит, причина была серьёзная.