— О-о-ох… — Большаков, отсмеявшись, принялся вытирать выступившие на глазах слёзы.
А мы с Изольдой Мстиславовной стояли и ждали, пока Большой Босс придёт в себя. Она держала стакан с валерьянкой, а я — горшок с цветком летучей мыши, больше напоминающим не цветок, а гигантского гипертрофированного таракана.
— Где документы? — отсмеявшись, буркнул Большаков. — Давай сюда.
Гроза явно миновала, он уже не злился и разговор принял деловой тон. Однако направление данного разговора меня не устраивало. Поэтому я сказал:
— Не дам, — и отрицательно покачал головой; и от этого моего покачивания тараканьи усики цветка летучей мыши начали покачиваться вместе со мной.
Вот так мы и стояли в коридоре, и покачивались.
— Не дури, Бубнов, — усталым голосом сказал Большаков. — Я, конечно, оценил твои бойцовские качества. Но сейчас не место и не время. Давай сюда!
— Иван Григорьевич, — ответил я, — я не понимаю, зачем отдавать проект Александрову, чтобы он доложил его Сталину, если вы можете сделать это всё намного лучше⁈
— Потому что я не хочу связываться с Александровым из-за ерунды! — опять взревел Большаков, — мало мне его интриг и обвинений, так ещё из-за такой херни опять начнётся…
— Мой проект — не ерунда! И не херня! — возмутился я, а Изольда Мстиславовна сердито дёрнула меня за рукав и отобрала цветок.
— Муля, — устало потёр виски Большаков и тихо сказал, понизив голос почти до шёпота, — по сравнению с тем, что Александров творит, твой несчастный проект — это самая что ни на есть ерунда и херня…
— Иван Григорьевич, — твёрдо сказал я, — этот проект в будущем принесёт такие доходы и преференции, что мало кому и снилось!
— Я же не спорю, — вздохнул Большаков, — но это будет когда-то, в будущем. До которого мы можем и не дотянуть. Понимаешь?
Я понимал, но отдавать проект всё равно не собирался. Поэтому предпринял последнюю попытку:
— Давайте так. Вы сегодня с утра докладываете мой проект Сталину. Чтобы он остался нам. А я буквально за месяц уничтожу Александрова.
— Нет, Муля, — поморщился Большаков, — даже не думай. Убийство — не наш метод.
— Никого убивать я не буду. Я полностью уничтожу его репутацию, Иван Григорьевич, — твёрдо пообещал я. — Причём так, что там камня на камне не останется. Ни у него, ни у его шайки. Разотру их всех. Его даже дворником после этого не возьмут.
— Как? — глаза Большакова заинтересованно блеснули, он аж подался вперёд.
Рассказывать ему мой план я не собирался. Но и не сказать ничего тоже было нельзя. Поэтому, чтобы не быть голословным, я сказал:
— Вы же, наверное, знаете, что я из семьи нескольких поколений учёных?
Большаков кинул и с недоумением посмотрел на меня:
— Да, я читал твоё дело.
— А среди учёных секретов друг от друга мало… — и я с загадочным видом умолк.
— Ах, вот как… — пробормотал Большаков, зачем-то посмотрел на потолок, а потом уже на меня, — А если не получится?
— Сто процентов получится, — пообещал я. — Информация стопроцентная. Мне только нужно время, чтобы компромат собрать. Ну, чтобы он не отвертелся. Я несколько актёров подключил. Будем ловить «на живца».
Лицо Большакова приобрело заинтересованное выражение, даже Изольда Мстиславовна насторожила уши. Поэтому я сказал категорическим тоном:
— Но сейчас я ничего рассказывать не буду, Иван Григорьевич. Вдруг что-то сорвётся, а так вы вообще не в курсе были. Расскажу потом. Обещаю.
— Ты думаешь, может сорваться? — поморщился Большаков.
— Нет, я так не думаю, — покачал головой я, — но и исключать вероятность не надо.
Большаков умолк. По его лицу было видно, что внутри него шла нешуточная борьба. Я стоял и молча ждал. А внутри меня всё аж бурлило. От результата его раздумий зависело всё.
Наконец, я не выдержал и перевёл красноречивый взгляд на Изольду Мстиславовну.
Она нахмурилась и сделала вид, что она здесь вообще случайно оказалась.
Тогда я многозначительно посмотрел на цветок летучей мыши и криво усмехнулся. Изольда Мстиславовна заволновалась. Я опять криво усмехнулся, ещё даже более криво, чем в первый раз, и ещё более многозначительно.
Старушка мой намёк поняла и вмешалась:
— Ванечка, — сказала она обволакивающим материнским голосом, совершенно не стесняясь меня и давая понять, что я здесь «свой», — соглашайся. Если всё сорвётся, то ты ничего не теряешь. Ну, поругает тебя Иосиф Виссарионович немножко. Так в первый раз, что ли? Ты у меня мальчик умненький и найдёшь, что ему сказать. Но сам подумай, если всё получится — ты же какой проект будешь возглавлять! И от этого негодника избавишься. Давно пора. Сколько можно ему тебе нервы делать!
Большаков долгим-долгим нечитаемым взглядом посмотрел на Изольду Мстиславовну, но она убеждённо добавила:
— А Мулечка поможет. Я верю, что у Мулечки всё получится…
И при этом она взглянула на меня так, что я понял, что лучше бы у меня действительно всё получилось.
Большаков помолчал ещё какое-то время. Затем тяжко вздохнул и хрипло сказал:
— Проект у тебя с собой?
— Да, — с готовностью ответил я.
— Две недели! — вдруг прищурился он.
— Что две недели? — не понял я.
— Ты должен уничтожить его за две недели, — медленно сказал Большаков, и я почувствовал, как сердце аж ёкнуло. — Две недели и ни дня больше. Понял?
— Понял, — вздохнул я, кляня себя, что влез во всё это.
— Ну, пошли тогда, будем доклад писать… — он посмотрел на часы и скривился, — до утра надо кровь из носа успеть…
— Доклад я написал, — опять ответил я, — вам нужно только глянуть, может, где подкорректировать надо будет.
— Ну, вот видишь, Ваня, как всё хорошо получается, — радостно засуетилась Изольда Мстиславовна, крепко прижимая к груди цветок летучей мыши, — идите в кабинет. А я сейчас вам чаю принесу… с сахаром и сушками. За часик вполне управитесь.
Мы просидели в кабинете долго. Тщательно выверяли каждую фразу. Спорили. Я всё же доказал, что большую часть нужно оставить. Соглашался только с тем, если в каких-то местах идеологическая часть была слабовата и её можно было трактовать и так, и так.
Изольда Мстиславовна почти не ошиблась. Почти — мы просидели три часа.
— Всё! — хлопнул по папке Большаков и устало велел, — всем спать!
Изольда Мстиславовна, которая давно уже придремала на диванчике в кабинете Большакова, встрепенулась.
— Во сколько мне прийти? — спросил я.
— Как обычно, — поморщился Большаков, с трудом распрямляя задеревеневшую спину, — к началу рабочего дня.
— А вы же говорили…
— Ты считаешь, что я тебя к самому Сталину возьму? — ехидно хмыкнул он.
— Нет. Но я думал подождать…
— На работе подождёшь, — Большаков поднялся с кресла и выключил настольную лампу.
— А у меня больничный, — ляпнул я.
— Что-о-о-о? — вскинулся Большаков.
— Ну, а что! — развёл руками я, — я не хотел вас подставлять, Иван Григорьевич. Пришлось брать больничный.
Изольда Мстиславовна одобрительно хихикнула.
— Тем более, что если мне заниматься Александровым в такой сжатый срок, то на работу ходить я не смогу. Иначе не успею.
Большаков задумчиво нахмурился, что-то подумал, подумал, затем сказал:
— Ладно. Будь дома. Изольда Мстиславовна тебе информацию передаст.
А дома у меня был пионерский лагерь. Ну, не знаю, как ещё по-другому можно назвать, когда вся комната плотно забита спящими людьми. Валентина спала на моей кровати. Вера, очевидно, чтобы о ней не забыли, притащила раскладушку от Беллы ко мне и устроилась в проходе. Но мало того, Жасминов бросил одеяло на пол и спал сейчас на полу. Одна Дуся развалилась на своём диванчике и оглашала всё вокруг мощными раскатами храпа.
Я убедился, что места мне здесь однозначно не найдётся, и тихо-тихо, чтобы не разбудить гостей, взял покрывало и отправился в чуланчик Герасима, где прекрасно продрых до утра.
Не знаю, может, дрых бы и дальше, всё-таки чертовски устал. Но разбудил меня переполох. Кто-то охал и вроде как с кем-то переругивался в коридоре и на кухне.
Я прислушался — голоса все знакомые. Чужих вроде нету. Глянул на часы — время довольно позднее.
— Что случилось? — я выглянул из чулана Герасима.
— Муля! — увидела меня Вера и вдруг громко закричала, — Вот он! Смотрите! Вот Муля! Он вернулся, гад такой, и прятался в чулане!
На меня налетели всем скопом, принялись тормошить и дёргать:
— Ну, что там⁈
— Муля! Говори!
— Расскажи!
— Что с проектом⁈
— Когда ты пришел⁈
— Почему ты нас не разбудил⁈
И дальше в таком вот примерно духе. Галдёж поднялся такой, что из бывшей комнаты Варвары Ложкиной выглянула новая соседка, и сразу спряталась обратно.
— Так! — повысил голос я и, видя, что меня всё равно никто не слушает, громко рявкнул, — а ну-ка тихо!
Все так и продолжали причитать и галдеть: Дуся, Вера, Валентина, Жасминов и даже присоединившаяся к ним Белла.
— Молча-а-ать! — повторил рык я, и, наконец, все заткнулись.
Я обвёл глазами притихшую банду и сказал:
— Всё хорошо. Подробности у меня в комнате через пять минут. Без лишних ушей — я выразительно кивнул на дверь Ложкиной, за которой явно шуршали, прислушиваясь к нашему разговору. — Дайте хоть умоюсь схожу.
Как бы там ни было, но банда у меня была дисциплинированная. Поэтому все потихонечку, небольшими группками, устремились ко мне в комнату.
Когда я вернулся к себе, все уже чинно сидели у стола, пили чай и смотрели на меня с ожиданием. Одно место было свободным. Явно для меня оставили.
— Ну что? — первой не выдержала Дуся.
— Большакова уговорить получилось, — с улыбкой сказал я.
Ох, какой сразу визг поднялся. Все смеялись, пищали, кричали, перебивали друг друга и хвастались, что дескать, они вот точно знали, что всё получится, и никак не иначе.
Угу. Угу. Я бы тоже хотел так думать.
Пока восторги продолжались, я сел за стол, налил себе в чашку крепкого чаю, добавил сахару, неторопливо размешал ложечкой и принялся основательно уплетать свежий Дусин пирог с чем-то непонятным, но зато очень вкусным — то ли картошка с сыром, то ли ещё что-то. Кто же их, женщин, поймёт: если продукты закончились, а начинку для пирогов сочинить срочно надо. Да ещё и так, чтобы поразить всех кулинарным мастерством.