— А я вот торт шоколадный испекла, — многозначительно сказала она, — Муля так хотел шоколадный торт. И я взяла и испекла.
Мы с Дусей переглянулись.
— Эмммм… спасибо, — пробормотал я вежливым голосом.
— Кушай, Мулечка, кушай, — сказала Белла, широко опять улыбнулась, протянула мне ложку и уставилась на меня.
Я осторожно съел кусочек. И посмотрел на Беллу.
Она улыбалась и продолжала по-матерински смотреть на меня.
Пришлось есть дальше.
Я проталкивал в себя очередную ложку сладко-сиропного, пропитанного мерзким шоколадом бисквитного кошмара и надеялся, что не лопну.
Когда ложка черканула по тарелке, а в меня больше не вошло бы ни грамма, в дверь опять постучали.
Тревожно вздохнула Дуся, но крикнула:
— Открыто!
Дверь распахнулась. И на пороге появилась Муза. В руках она держала большой жестяной поднос. Но котором был… шоколадный торт.
Глава 17
А всё получилось так.
Глупая Дуся прекрасно понимала, что накосячила она капитально и теперь её любимому Муленьке будет «ой». И главное, был недоволен Муленька. Она это точно увидела по его лицу.
И решила Дуся, что надо с Муленькой срочно мириться.
А как мириться, если так накосячила?
Это трудно.
Даже если ты этого Муленьку лично с пеленок вынянчила.
Но Дуся не один год прожила на этой планете и, между прочим, ещё у академика Шушина Пётра Яковлевича работала. Это Мулин дед который. А характер у него, между прочим, ещё хуже был, чем даже у Муленьки.
Нет, так-то Муленька мальчик хороший, вежливый, правильно воспитанный. Вон даже кофточку какую ей подарил. Красотища! Даже сама Надежда Петровна вон как позавидовала.
Здесь Дуся удовлетворённо хмыкнула. Вдвойне приятно!
Вот так вот! Дуся же точно чувствует, что Муленька свою кормилицу любит больше, чем даже родную мать. Сердце дусино не обманешь.
Ну так вот.
И решила, значит, Дуся мириться с Мулей. Вот только как это сделать — пока не знала.
Но пора было идти за продуктами. Масло подсолнечное в доме заканчивается, ещё раза на два от силы хватит, да и творожку свеженького прикупить надо бы. Только нежирного. Муленька жирный не очень любит.
И поэтому пошла Дуся на рынок. В новой голубой кофточке, между прочим.
Потому что только на рынке можно купить свежие продукты. Ну, это если знаешь, у кого покупать надо.
Дуся знала.
Но шла она как раз мимо кондитерской и вдруг вспомнила, что Муленька хотел шоколадный торт. Но Дуся сурово прошла мимо: торты, пироги и рулеты она всегда пекла исключительно сама, не унижаясь до всяких там кондитерских.
Ещё чего не хватало!
На рынке Дуся невнимательно взяла пахучего подсолнечное масло и даже не торговалась. А полкило нежирного творога купила у крашеной хной пожилой армянки Сони, чего отродясь никогда раньше не бывало. От неожиданности упомянутая Соня уступила творог практически по себестоимости. От чего знатно офигели обе. Разошлись дипломатично, краями, это ещё надо было хорошенько обдумать.
А потом Дуся возвращалась домой, вооружённая творогом и подсолнечным маслом.
И путь её был мимо кондитерской…
Ещё не доходя до кондитерской, Дуся твёрдо решила, что она туда не зайдёт.
Когда до кондитерской оставалось сто метров, Дуся уверенно знала, что она туда ни за что не зайдёт. Вот не зайдёт и точка!
Когда оставалось восемьдесят метров, Дуся сказала себе, что ни за какие деньги, даже за сто тысяч миллионов миллиардов, она туда не зайдёт. Вот принципиально не зайдёт!
Когда до кондитерской оставалось пятьдесят метров Дуся даже голову решительно отвернула — она туда ни ногой! Дуся — она не такая!
Когда до кондитерской оставалось двадцать метров, Дуся подумала, что можно, конечно зайти, ну, просто только глянуть и на этом всё. Она лишь одним глазком посмотрит. Чтобы только убедиться и на этом всё.
— Почём вон тот торт? Да, тот, бисквитный, залитый шоколадом, — звенящим от напряжения голосом сказала Дуся и торопливо раскрыла бумажник.
Домой Дуся вернулась королевишной. С тортом. Бисквитный, пропитанный чем-то ароматно-пахучим, он был густо полит тягучим тёмно-коричневым шоколадом. Чудо, а не торт!
Дуся пока поставила его в холодильник, сама переодела голубую нарядную кофточку на старое домашнее платье, сняла бусики, повязала фартук и пошла на кухню. Надо было чистить картошку.
А на кухне были все. Ну, разве что кроме новеньких соседей. Те, хоть и жили уже не первый день здесь, но из комнаты нос высовывали редко. Ну, и ладно, раз так. Лишь бы опять не шумели.
Так вот, на кухне были все. Муза шинковала свеклу на винегрет, Белла торопливо фаршировала перцы, а Жасминов пытался варить суп под чутким Беллиным руководством.
— Я люблю в фарш для перцев не рис, а пшено брать, — сказала Белла деловым голосом. — Оно более нежное в фарше.
— От пшена толстеют, — флегматично заметила Муза, высыпала в миску порезанную свеклу и взялась за морковку.
— Тебе это точно не грозит, — фыркнула Белла, а Жасминов вздохнул и посмотрел на крупную нафаршированную перчину в руках Беллы мечтательным взглядом.
— А вот в Африке девочек специально кормят только пшеном, чтобы они были толстыми. Ихним мужикам толстые нравятся, — печально заметил Жасминов и с усилием отвёл взгляд от фаршированных перцев.
— Врешь же! — не поверила Белла.
— Я в передаче смотрел! — возмутился недоверием Жасминов, — по телевизору сказали.
Крыть Белле было нечем, раз по телевизору. Разговор как-то сам по себе и затих.
И тут Дуся (глупая наивная Дуся) сдуру сказала:
— Я как с рынка шла, а в кулинарии такие торты привезли. Мммм. Шоколадные.
И все встрепенулись.
А Муза задумчиво добавила:
— Как Муля хотел…
Тогда все промолчали, тем более у Жасминова начал убегать суп. Пока то, да сё, пока спасли суп, пока отмыли плиту и отругали Жасминова, Дуся уже и забыла об этом разговоре.
А оно вон что вышло.
И вот когда в комнату торжественно вошла Муза с шоколадным тортом на подносе, у Мули взгляд сделался таким же, как в детстве, когда он тихо игрался в песочнице, и на него вдруг напала большая оса.
И Дуся поняла, что раз она опять виновата, то Мулю нужно спасать именно ей.
И тогда Дуся сказала:
— Надо позвать Жасминова. А то нехорошо как. Не по-соседски.
И Белла согласилась и даже сама сбегала к нему и позвала.
И вот теперь все соседи сидели за столом. Пили чай и ели торт. Шоколадный. Вкусный. И больше всех старался Жасминов. А Муля просто сидел и пил чай. Даже без сахара.
И улыбался.
Хорошо было…
Наутро я проснулся с тяжестью в голове, и в желудке, и везде. Вчера сладкого пережрал. Соседи, под руководством Дуси, решили коллективно меня угробить с помощью тортов. Но хорошо хоть, что потом Жасминов помог. А то я даже и не знаю…
Сегодня был третий день моего «больничного». Вчера я дал указания всем действующим лицам моего плана по низвержению Александрова. Надеюсь, не накосячат. Точнее не сильно накосячат.
Сам же я подумал-подумал и решил наведаться на работу. Нет, я отнюдь не воспылал жаждой к труду. Надо было разведать обстановку, что там происходит с моим проектом.
По моим расчётам, Свинцов уже должен был натравить на Завадского Александрова и сейчас как раз у них должно было бы быть обострение конфликта.
Но убедиться нужно было наверняка.
И я знал единственный источник информации.
Изольда Мстиславовна сидела на своём обычном месте и сосредоточенно читала какую-то инструкцию. На её девственно-белой открохмаленной блузке кроваво алел шелковый шарфик, в цветочек.
— Здравствуйте, Изольда Мстиславовна, — улыбнулся я и кивнул на обитую дерматином массивную дверь, — у себя?
— Ах, Муля, Муля! — укоризненно покачала головой она и обличительно сказала, — ну вот когда ты угомонишься уже?
Я пожал плечами и философски промолчал.
— Иван Григорьевич уехал, — стрельнув взглядом на входную дверь, громким заговорщицким шёпотом сообщила она.
Я прищурился и выжидающе посмотрел на неё.
Она нахмурилась и вздохнула:
— Ты невыносим, Муля! Он уехал на комиссию.
Я чуть приподнял вопросительно бровь.
— Комиссия разбирает конфликт между Завадским и Александровым, — скривилась она и сварливо добавила, — и почему-то я даже не удивлюсь, если окажется, что я права в своих подозрениях о том, кто это всё устроил!
Я послал ей свою самую милую и добродушную улыбку:
— А давно он уехал? — спросил я.
— Да давненько уже, — нахмурилась она и посмотрела на огромную пачку неподписанных документов. — Чует моё сердце, что опять вернётся поздно и будем до утра со всем этим сидеть.
Намёк я понял, поэтому раскланялся и ушел.
Дома Дуся мыла полы, поэтому, чтобы не мешать, я вышел на кухню покурить.
У форточки дымила Белла.
— Как ты думаешь, Белла, — задумчиво спросил я, — Фаина Георгиевна хорошо режиссёра Завадского знает?
— А зачем тебе? — удивилась она.
— Да нужно о нём кое-какие справки навести, — ушёл от прямого ответа я.
— Не советую тебе о Завадском даже упоминать при ней, — выдохнула дым Белла, — она его люто ненавидит. Крику будет, что ой.
— За что ненавидит?
И тут Белла вывалила на меня целый ворох подробностей о похождениях Завадского и о его жизни с дочерью подруги Раневской.
— А потом он её бросил, — подытожила свой доклад Белла и возмущённо скривилась, — Ну и вот как так можно!
— То есть Завадский бабник? — уточнил я.
— Ещё какой! — хмыкнула Белла и тут же спросила, — Муля, а что ты опять задумал?
Но я не ответил. В моей голове уже созрел новый план.
С Верой мы встретились в парке около её дома.
Погода в эти дни была прекрасная, тёплая, и мы с удовольствием сели на ближайшую лавочку.
— Я разговаривала с этими девочками, — закрыв глаза и подставляя лицо лучам солнца, сказала Вера, — они меня завтра познакомят с одной актрисой. Она постоянно посещает ту дачу.