— Но я не Уланова и не Марецкая, — вздохнула Верка, — вряд ли его заинтересует актриса из подтанцовки ресторана.
— Используй, значит, психологию. Мужчина хочет завоевать то, что уже ценно само по себе. И пусть ты не Уланова, но ты можешь быть Верой Алмазной и вести себя так, словно уже представляешь из себя настоящий алмаз.
— А что мне делать прямо сейчас?
— Начни с малого. К примеру, когда выходишь на улицу, держи спину прямо, смотри вперёд, а не под ноги, и улыбайся — не всем подряд, а так, будто знаешь какой-то секрет.
— И что, это сработает?
— Проверь. А потом расскажешь.
Дуся, складывая тарелки в стопочку, ехидно бросила:
— Ой, смотри, Муленька, не переучи её совсем. А то потом и замуж не возьмёт никто — слишком умная станет. Хотя её и так не берёт никто…
Я усмехнулся:
— Следующий приём — контроль взгляда. Большинство женщин смотрят на мужчин либо слишком агрессивно, с выражением, словно спрашивают, мол, чего уставился?, либо слишком робко. А надо — играючи.
— То есть?
— Поймала взгляд — не отводи сразу. Задержись на секунду, чуть приподними бровь, как будто ты что-то поняла про него… и только потом плавно отводи взгляд.
Дуся, протирая пыль, фыркнула:
— Муля, да ты просто учишь её глазами стрелять!
— Именно, — пожал плечами я и пошёл объяснять дальше. — Теперь голос. Твой голос сейчас — это либо визг, когда ты злишься, либо занудное бормотание.
Вера надулась, сравнение ей явно не понравилось.
— А должен быть… — я сделал паузу для эффекта, — шёпот на фоне грохота.
— Как это?
— Представь: шумный ресторан, все орут, а ты говоришь чуть тише, чем нужно. И человек вынужден к тебе наклоняться. А значит — входить в твоё личное пространство.
Вера задумалась, потом попробовала, сказала тихо, чуть с придыханием:
— Так… что-то вроде этого?..
— Ближе, но пока звучишь, как злодейка из плохого спектакля. Надо естественнее.
— Вот как я, — влез Жасминов своим бархатным голосом.
— Ой, ну куда мне на тебя равняться, тебе голос лучшие учителя ставили! — нахмурилась Верка. — И не один год. А я должна сегодня-завтра всю науку освоить.
— Ладно. Давай тогда поработаем с речью вот так, — сказал я, расставляя на столе три чашки, которые перед этим вымыла Дуся. — Смотри. Представь, что в каждой из них вода, вино и… пустая чашка. Это твои инструменты.
— И что? — Верка уселась поудобнее.
— А то! Всегда говори меньше — звучи значительнее. Понимаешь, большинство женщин совершают две огромные ошибки: либо тараторят без остановки, либо мямлят. Твоя речь должна быть как эта пустая чашка — люди сами будут наполнять её смыслом.
— То есть молчать?
— Нет. Говорить, но ёмко и метко.
Я налил воды в чашку и резко остановился, когда она достигла краёв.
— Видишь? Вот так и с речью. Сказала главное — остановилась. Пусть собеседник «доливает» сам.
Верка вздохнула, вытащила из сумочки зеркальце и посмотрела в него, разглядывая свое отражение, будто впервые видела собственное лицо.
— Что-то не так? — спросил я, наблюдая за ее задумчивостью.
— Ты знаешь, всё не так, — она резко повернулась ко мне. — Ты учишь меня играть роль. А что будет, когда спектакль закончится? Когда придётся «снять грим»? Он же меня сразу раскусит.
Дуся, штопавшая в углу мой носок, подняла голову:
— Вот и я о том же!
Я вздохнул и сел напротив Веры.
— Ты хочешь правду? Все мы играем роли. Твой официант в ресторане улыбается тебе не потому, что ты ему нравишься, а потому что это его работа. Твой бывший кавалер говорил «люблю», чтобы получить то, что хочет. Разница лишь в том, насколько искусно ты ведешь свою игру.
В ее глазах мелькнуло понимание.
— Муля, научи меня не проигрывать. Завадский сам режиссёр и живёт в театре, среди актёров и актрис, он любую игру увидит сразу.
— Тогда выбор за тобой. Ты можешь либо признаться, что все это — игра…
— Либо?
— Либо понять, что та, кем ты стала — это и есть настоящая ты.
Вера задумалась, а я сказал:
— Давай продолжим.
Мы проговорили ещё почти три часа. Точнее говорил я, а остальные внимали. Особенно (что меня удивило) — Дуся.
Когда все устали, я сказал:
— На этом пока всё, Вера. Тренируйся. Попробуй зацепить кого-то. Так, как я тебя учил. И вечером тебе надо будет сходить на премьеру к Завадскому.
— И как он меня увидит среди сотен зрителей? — пожала плечами Вера.
— Подаришь ему букет. Причём постарайся за кулисами это сделать. И попроси автограф. Только говори так, как я тебя учил. И платье это не одевай.
— Хорошо, — кивнула Верка и ушла. Ушел и Жасминов.
Я уже собрался спать, когда Дуся смущённо сказала:
— А ты знаешь, Муля, я вот слушала тебя, слушала и подумала… — она не договорила, смутилась и покраснела.
— О чём? — спросил я, волевым усилием сдерживая зевок.
— Я же всю жизнь у чужих людей в услужении. Как-то даже и не задумывалась, что жизнь прошла, я Лизоньку и Наденьку растить помогала, потом тебя вырастила. Тебя так вообще из пелёнок, почитай, сама вырастила. Скоро уже и у тебя дети пойдут…
Она вздохнула и продолжила, с усилием подбирая слова. Видно было, что эта тема для неё наболевшая:
— А сама-то я для себя и не пожила ни капельки. Вон ты даже Верку научил, как мужика этого, Завадского, зацепить и оженить. Так на ней клейма негде ставить, профурсетка такая. А я чем хуже?
— Ничем, — согласился я и добавил, чтобы Дуся не обиделась, — ты в сто, нет в тыщу раз лучше.
— А почему я тогда замуж не вышла? Почему у меня, почитай, и кавалеров никогда не было? Так, по молодости были какие-то ухажёры, но толку от них не было — все одного только хотели. А замуж никто и звать не звал. Так зачем мне такие? Почему мне так не везёт, Муля? Разве ж я уродка какая-то?
Я отрицательно покачал головой.
— Тогда почему? Что мне делать? Вот ты можешь научить меня так, чтобы и я себе кавалера нашла? Вон ты даже для Ложкиной мужика нашёл. И хорошего, я скажу, мужика. А я чем хуже?
Я долго молчал, ошеломлённый Дусиным напором и искренностью, а потом сказал:
— С тобой, Дуся, всё просто. Ты попала в семью моего деда из великой бедности. Так?
— Ох и бедность была, Муля, у мамки сколько детей от голода померло. — Дуся кивнула и украдкой смахнула слезу.
— Вот. А когда ты попала в дом к моему деду, ты старалась работать, чтобы ещё какую копейку и домой выслать. Ведь так?
— Так, Муленька, всё так…
— И тебе было некогда на свидания бегать. Правильно?
Дуся кивнула.
— Ну вот видишь. А потом ты привыкла к такой жизни. Втянулась. Тебе уже и нравиться это начало. Какие-то парни у тебя были. Но тебе свидания с ними не понравились, и ты вообще плюнула на всё это и стала воспринимать семью моего деда, как свою собственную. Да к тебе и относились всегда, как к родственнице.
— Всё правильно, — вздохнула Дуся.
— А потом очнулась, а полжизни прошло, и ты уже не молоденькая румяная девчушка-хохотушка.
— Так что, так и помру бобылькой бесприютной?
— Ты так хочешь замуж? — прямо спросил я.
— Ну, не то, чтобы прямо замуж, — покраснела Дуся и сердито сказала, — ладно, давай спать!
— Погоди, Дуся, — не согласился я, — давай таки решим, что ты хочешь. Если ты хочешь замуж, то как ты себе это представляешь?
— В каком смысле? — перепугалась Дуся и опять покраснела.
— Ну вот будет у тебя муж. Вот какой он должен быть?
— Кто?
— Муж твой будущий.
— Мне бы хоть какой, — печально вздохнула она, — у меня никакого никогда не было…
— То есть, если к тебе завтра посватается Михалыч, который бачок нам чинил в туалете, то ты за него сразу и пойдёшь?
— За Михалыча? — возмущённо всплеснула руками Дуся, — да ни в жизнь! Он же алкаш противный и чесноком от него всегда воняет. Нет, за Михалыча я никогда не пойду! Ты даже не думай, Муля!
— Ладно, я тебя понял, — покладисто кивнул я, — к чёрту Михалыча. А вот за Герасима пошла бы?
— Так Герасим же к этой… к Валюхе поехал. Ну, Нонна которая, — растерялась наивная Дуся.
— А вот предположим, если бы он к ней не уехал. Пошла бы ты замуж за Герасима?
Дуся посмотрела на меня, как на придурка, и сказала:
— Ну и зачем он мне такой? За всю жизнь ничего, кроме чулана не нажил. Мы там вдвоём даже и не поместимся. Нет, Герасим мне не нужен.
— А Жасминов? — усмехнулся я.
— Издеваешься? — нахмурилась Дуся.
— Нет, не издеваюсь. Хочу понять, какие мужчины тебе нравятся.
— Да какие мужчины, — покраснела Дуся. — чтоб был мужиком.
— Так, а Жасминов он не мужик разве?
— Бабник он, а не мужик! — нелогично рассердилась Дуся, — и толку от него нету. Мне нужен хозяйственный и домовитый.
— Ну, вон Гришка домовитый и хозяйственный, — привёл пример я, — прекрасный фрезеровщик. Комнату ему вон от завода какую большую дали. Такой бы тебе понравился?
— Хулиган и пьяница твой этот Гришка, — покачала головой Дуся, — мне спокойный мужик нужен.
— Такой, как Печкин пойдёт? — наконец, сообразил я.
— Такой, как Печкин — в самый раз, — согласилась Дуся и торопливо добавила. — Но, чтобы только не артист был. Несерьёзно, все эти тиятры.
Я задумался. И вдруг понял, с кем можно познакомить Дусю.
Глава 20
Покончив со всеми этими «душевными» разговорами, я уж совсем было намылился спать, как вдруг в дверь постучали.
Громко. Требовательно.
Я аж вздрогнул от неожиданности.
Нет, так-то у нас всегда перед сном в квартире броуновское движение жильцов усиливается: соседи носятся туда-сюда, звонки в дверь раздаются довольно часто, так, что я уже давно привык и не обращаю внимание. Тем более у нас с Дусей договорено, что всегда открывает она (потому что ходят, в основном, к ней — то молоко привезут из деревни, то соседка за солью заглянет, то ещё какая-нибудь ерунда). Вот и сейчас я прошляпил, звонили или нет, мне или не мне.