— Но… — закусила губу Люда и тревожно посмотрела на меня.
— Вот только на работе с ним все эти разговоры вести нет смысла, — пояснил я, — мне нужно пересечься с ним в неформальной обстановке…. Вот только как?
— А зачем вам с ним за эти две роли говорить? Какая вам разница? — прищурилась Люда.
Всё же она была не окончательно глупа.
— На самом деле я хочу переговорить за три роли. И за мужскую тоже. Чтобы взяли моего друга, Мишу Пуговкина. Знаете такого?
Люда наморщила гладенький лобик и отрицательно покачала головой. Мишу она не знала.
— Там по сценарию роль под него писалась. А этот дурак упёрся, что он будет играть, если по сюжету будут две женщины-спутницы у него. Чтобы оттенять его игру.
— А кого он будет играть? — захлопала глазами Люда.
— Зауряд-врача. Это исторический фильм будет. И нужны две медсестры. Помощницы. Разного возраста и типажа. Чтобы диалоги были яркими, — пояснил я, — вот я и хочу уговорить Георгия Фёдоровича. Понимаете?
Люда кивнула.
— Вот только совершенно не представляю, как мне его поймать в неформальной обстановке и прекрасном расположении духа? — печально сказал я. — И очень боюсь, что этот проект получится не таким, как мы с Завадским его видим…
Я замолчал. А Люда задумалась, хмуря лобик.
Я посмотрел на неё и понял, что нужно помочь принять правильное решение, поэтому, как бы между прочим, заметил:
— Там, по сценарию, все съемки планируются на территории Югославии, а ещё где-то треть — в Париже. Скажите, Люда, в случае положительного решения по вашей кандидатуре, вы, если что, готовы будете переехать на полгода в Париж?
Глаза у Люси сверкнули предвкушением. В Париж она была готова ехать хоть на три года, хоть на пять лет, причём в любое время.
— А меня точно возьмут? — хрипло спросила она, ноздри её при этом хищно раздувались.
— Типаж второй роли точно ваш! — уверенно сказал я, — Завадский не смог найти именно такую актрису. И тут вы так удачно подвернулись! Это я вас нашел! За это получу премию и грамоту! Осталось уговорить Александрова. Вот только где его поймать?
— Я знаю, где! — вдруг твёрдо сказала, словно в омут головой, Люда, — только поклянитесь, что вы никому не расскажете и меня не выдадите?
Я поклялся.
— Ладно, — кусая от волнения губы, сказала Люда, — Григорий Фёдорович с друзьями каждую пятницу вечером собираются на одной даче. Там баня, свежий воздух и всё такое…
При этом она сильно покраснела и на миг умолкла.
Очевидно, там не только свежий воздух.
— Как мне туда попасть и где это? — с взволнованным видом спросил я.
— Запоминайте адрес, — тихим шепотом произнесла Люда и продиктовала мне расположение «обители зла», — вам лучше попасть туда после десяти, ближе к одиннадцати. Тогда Григорий Фёдорович будет уже добреньким…
Она невесело усмехнулась. А потом спохватилась и добавила:
— Вы как придёте, обойдите ограду. Там забор высоченный и запирается, так что вы внутрь не пройдёте. А возле озера тропиночка, от бани к усадьбе. И там такая калиточка. Она не запирается. В прошлый раз щеколду опять сломали. Зайдёте во двор и пойдёте по левой дорожке. Там ещё тюльпаны цветут, увидите, в общем. По правой не идите, там собака привязана, но она может дотянуться и цапнуть. Понятно? Не перепутаете?
Я кивнул, мол понятно и заверил, что не перепутаю.
— Хорошо, — вздохнула Люда, голос её дрожал. Но уж очень ей хотелось в Париж.
Поэтому она продолжила:
— В баню не ходите, не надо вам туда. А вот в дом зайти можете. Только сразу идите на второй этаж. Там в бильярд играют. Но только пообещайте мне, что на первый этаж вы не пойдёте и в комнаты заглядывать не будете. И всё, что увидите, никому не расскажете!
Я пообещал.
— Хорошо. Тогда удачи вам, — прошептала она.
— Вы там тоже сегодня будете? — спросил я.
— Нет, сегодня я не смогу, — ответила она и чуть вильнула взглядом, — Григорий Фёдорович попросил меня сопроводить его друга на встречу. Я буду играть роль секретаря. Встреча на высшем уровне.
Ясно. Эскорт был уже и в это время.
Тут подошла умница Вера. Она специально отсела подальше, чтобы дать возможность нам поговорить.
Девушки распрощались и ушли, а я задумался.
Да, было жаль Люду. Ведь по сути я её использовал и не видать ей Парижа и остального, как своих ушей. Но вариантов у неё и так нет. А я, если всё получится, в благодарность потом что-нибудь ей придумаю. У того же Глориозова роль найду. Куда он денется.
Успокоив таким образом свою совесть, я пошел встречать Валентину. Она как раз должна была вернуться с лекции в Институте философии и рассказать, что она узнала.
Хотя и того, что поведала мне Люда, уже достаточно, чтобы полностью дискредитировать Александрова и похоронить его карьеру.
Ещё издали я увидел, как Валентина не шла по улице, а буквально летела. При виде меня её радостная улыбка стала ещё более радостной.
— Муля! — чуть ли не пританцовывая, воскликнула она, — Смотри! Смотри, что у меня есть!
Она протянула мне обычную ученическую тетрадку с лекцией по марксизму-ленинизму, а на задней странице был небольшой список:
— Аня Ковалёва,
— Светлана Залкалиани,
— Майя Чобану,
— Ирина Петрова,
— Тамила Ситникова.
— Это то, о чём я думаю? — спросил я, пробежавшись взглядом по фамилиям девушек.
— Ага, — кивнула Валентина, — ты представляешь, она все ездят на дачу к Кривошеину. Хотят защитить диссертации.
— Ну ничего себе! — восхитился я, — как тебе удалось всё выяснить?
— Это всё Майя. Колхозница колхозницей, а амбиции такие, что ой. Ради возможности попасть в одну компанию с Жасминовым они мне и не такое бы рассказала, — хихикнула Валентина. — Заложила всех подруг.
Вот и замечательно. Теперь мне есть, чем брать Александрова.
И я с предвкушением усмехнулся…
Глава 21
А дома я развил бурную деятельность. Прежде всего мне нужен был фотоаппарат. Какие фотоаппараты были в это время, я не представлял совершенно. На память приходило нечто монстроподобное из кинофильмов, где фигурирует огромная тренога, фотограф в цилиндре и сюртуке накрывается покрывалом и после яркой-яркой вспышки оттуда вылетает облачко дыма.
Были ли сейчас более современные фотоаппараты — я не знал. Но без вещественных доказательств предъявить Александрову хоть что-то, я бы не смог.
Поэтому поступил просто — отправился к Мулиному отчиму. Уж он-то должен был знать, а, возможно даже, иметь, современный фотоаппарат. Насколько я помнил, научные статьи часто иллюстрировали фотографиями.
Новый институт, где работал Модест Фёдорович, находился совсем недалеко от его бывшего места работы.
Туда я и направился.
Воинственная старушка на проходной долго не хотела меня пропускать. Пришлось показывать паспорт (хорошо, что он был со мной).
— Кабинет Модеста Фёдоровича находится на втором этаже. Третья дверь слева, — проскрипела она и проводила меня полным сомнения взглядом.
Это здание, конечно, было намного хуже, чем тот Институт, где Мулин отчим работал раньше. Хотя ремонт и был явно сделан недавно, но здание не имело того торжественного вида, характерного для храма науки, как его предыдущее место работы.
Я легко взбежал по лестнице на второй этаж и без труда отыскал нужную дверь среди остальных. Мысленно поблагодарил бдительную старушку за подсказку, иначе сам бы я ни за что не нашёл нужный мне кабинет — на дверях не было табличек.
Постучав пару раз в дверь, чтобы обозначить своё присутствие, я открыл дверь и заглянул:
— Отец?
Модест Фёдорович сидел за столом и что-то писал.
Этот кабинет был намного попроще, чем его предыдущий. И скорее напоминал школьный класс, только парт не было. По центру кабинета стоял самый простой письменный стол, а у стен — обычные стеллажи, забитые книгами. На стене висело несколько карт Советского союза и периодическая таблица Д. И. Менделеева.
При виде меня, Модест Фёдорович просиял:
— Муля! — он отодвинул бумаги и радостно вскочил из-за стола.
Я улыбнулся. Так приятно, что есть люди, которые тебя столь искренне любят.
— Сколько лет, сколько зим! Явился, пропажа! — он заключил меня в крепкие отеческие объятия.
— Я тоже рад тебя видеть, — сказал я и, отстранившись, посмотрел на Мулиного отчима.
Выглядел он сейчас хорошо. После нашей последней встречи я запомнил его с осунувшимся лицом и мешками под глазами. А вот сейчас он прямо лучился. И значительно помолодел.
— Какими судьбами? — спросил он и тут же забросал меня вопросами, — как дела у тебя? Как работа? Девушку себе завёл? С матерью часто видишься? Как там она? Как Дуся? Она в последнее время вообще не заходит.
— Ох, — я аж растерялся от такого напора. — Дела у меня нормально. Мой проект по советско-югославскому фильму утвердили «наверху». Хотя его сразу же перехватили конкуренты. Сейчас я воюю — пытаюсь вернуть всё обратно. Девушки пока нету. С мамой виделся вчера. Она нормально. Ну, как мама. Ищет мне невесту и пытается воспитывать. Дуся как Дуся. Печёт пироги и нянчится со мной, как с ребёнком.
Я остановился, перевести дух.
— Мда… — мечтательно проговорил Модест Фёдорович, — как я соскучился по дусиным пирогам…
— Я передам ей, — пообещал я.
— Ой, лучше не надо, — грустно усмехнулся Мулин отчим, — они с Машенькой не нашли общий язык. Честно говоря, мне кажется, Дуся просто не приняла Машеньку, потому что в душе надеялась, что мы обратно сойдёмся с твоей мамой. Адиякова она же тоже на дух не переносит.
— Жаль, конечно, — искренне посочувствовал я. Так-то Мулин отчим был прав — характер у Дуси настолько же тяжелый и неуступчивый, насколько золотые её руки.
— Но ничего. Вот родится у нас твоя сестрёнка, Дуся сразу же прибежит обратно, — хмыкнул Модест Фёдорович.
— А вы уже точно знаете, что будет сестрёнка? — удивился и я тут же спросил, — как там Маша?