— Вижу вам уже полегче, — огрызнулась Нюра.
— Я не хочу есть! — гордо заявила Фаина Георгиевна, но при этом её живот предательски заурчал.
— Дуся обидится, если вы не попробуете её оладушек и котлет, — как честный человек предупредил я. — Я ей обязательно наябедничаю.
Злая Фуфа и Нюра захихикали. Чтобы не смущать её, я сказал:
— Пока вы кушаете, я Букета выгуляю. Давно хотел обойти вокруг вашего дома.
Я посмотрел на пса и сказал:
— Букет, гулять!
Но вредная псина не отреагировала. Тогда я спросил:
— А где поводок?
Поводка в доме не оказалось.
— Он не любит с поводком, — заявила Злая Фуфа и аккуратно взяла котлету в одну руку, а оладушек — в другую.
Я попросил у Нюры верёвочку и вот так, за верёвочку вытащил упирающегося пса из дома. По дороге тварь пыталась меня опять цапнуть. Я уже раздумывал — дать ли ей поджопник или лучше сразу два, как дверь из подъезда открылась и Букет увидел свободу. Он сразу же сообразил, что гулять — это хорошо, подскочил к клумбе и активно занялся мелиоративными работами, а если точнее — удобрением и поливом почвы.
Я деликатно подождал, протащил-таки пса вокруг дома (правда по укороченному маршруту, так как животное стремилось обратно, в свой ареал обитания, а конкретно, в квартиру Фаины Георгиевны).
Когда я депортировал пса обратно в квартиру, Фаина Георгиевна уже закончила ужинать и сейчас пила чай с довольным видом.
— Чай будешь? — спросила она умиротворённым голосом.
В ответ я спросил:
— Так кто отобрал у вас деньги, Фаина Георгиевна?
* автор в курсе, что Букет — это собака, которая была у Ф. Г. в детстве. Но Мальчик появился аж в 1978 году. А до этого у неё в разное время жили эрдельтерьер Блэк, черно-белая длинноухая спаниель Мушка, кот Кузя, какие-то канарейки и прочие птички, а также кошки. Но по сюжету больше подходит Букет, так что слегка изменим действительность ради художественного вымысла.
Друзья!
Хочу сказать огромное спасибо за вашу активность, вежливость, поддержку и обратную связь. Первым делом каждое утро я смотрю ваши комментарии под этой книжкой. И они меня заряжают такой энергией, что я сажусь писать очередную проду.
Мне очень приятно, что мы с вами мыслим одинаково, и что вам нравится эта история, над которой я практически ежедневно тружусь третий месяц подряд (если не считать эту неделю).
Значит, не зря тружусь…
Глава 25
В комнате повисло молчание. Фаина Георгиевна не отвечала, а я ждал.
Наконец, когда тишина стала густой, словно кисель, и тянуть паузу дальше было невежливо, она тяжко вздохнула и сказала печальным голосом:
— А ведь всё так хорошо начиналось…
И укоризненно посмотрела на меня.
— А всё-таки? — не дал спрыгнуть с темы я.
— Никто не отбирал, — проворчала Злая Фуфа. — Я сама отдала.
Я на какой-то момент аж завис.
— В смысле «сама отдала»? — отмер я. — Как я понимаю, там речь шла о довольно-таки крупной сумме денег. Насколько, кстати, сумма крупная?
— Две шубы купить можно, Муля. И ещё на сервелат с зернистой икрой останется, — вздохнула Фаина Георгиевна и отвернулась. — Я премию как раз получила. За вклад в искусство.
— Ничего себе, — покачал головой я, — а как это так получилось? У человека этого было несчастье? Или на лечение ему срочно надо было? В чём дело?
Фаина Георгиевна потянулась за новой сигаретой. Подкурила. С третьей попытки. Пальцы её чуть подрагивали.
— Понимаешь, Мулечка, — тихо сказала она, — если бы ты только знал, как я одинока…* Вся жизнь моя — только работа. Совсем юной я осталась в Советском Союзе одна, без семьи, по двум причинам — не представляла жизни без театра, а лучше нашего, русского театра, в мире нет. Но и это не главное… Я ведь работаю трудно, меня преследует одиночество… Прихожу домой, после шума спектакля, после аплодисментов зрителей, а дома — тишина…
Она вздохнула, затянулась и продолжила:
— И только мой любимый Букет меня ждёт…
При слове «букет» собачонка настороженно подняла голову. Обнаружив, что на него все смотрят, Букет тявкнул.
— Хороший мой! — с умилением сказала Фаина Георгиевна, — мой самый верный и лучший друг!
Она засюсюкала, и вредная псина потянулась к ней, чтобы его погладили.
Фаина Георгиевна почесала его за ухом, погладила. Букет разомлел, захрюкал, упал на спину, подставляя пузо: мол, чеши давай дальше.
— Фу, Букетище, как же ты нехорошо пахнешь, — она вздохнула и попросила, — Мулечка подай мне фуняфки. Для этого негодного мальчика.
— Простите, Фаина Георгиевна, а что такое «фуняфки»?
— Духи, — рассмеялась она, — вон стоят. Я не дотянусь, а вставать не охота.
Я протянул ей пузатый пузырёк:
— А почему «фуняфки»?
— Это с польского, — пояснила она, обильно сбрызгивая пса дефицитными французскими духами. — Я же из Таганрога. У нас там свои традиции. Привыкла…
В комнате остро запахло сладкой ванилью и пионами. Аромат смешивался с запахами псины и курева. Я аж чихнул.
— Так всё-таки, кто взял у вас деньги?
— Ох, Муля, ты и мёртвого угробишь, — вздохнула она и бросила чесать дворнягу. Букет недовольно фыркнул, перевернулся и, сердито ворча, потрусил обратно под кресло. Запах пионов ему явно не нравился.
Я с подчёркнуто ехидным выражением лица посмотрел на Злую Фуфу.
— Ну ладно, — призналась она, наконец, — это был писатель. Точнее драматург. Ему нужны были деньги, и он пришёл, рассказывал о своей боли, что его не понимают. И что везде преследуют. За творчество. А потом попросил денег. И я просто не смогла ему отказать.
— А разве нельзя было дать ему только червонец? — изумился я. — ну, пусть даже два?
— Да ты понимаешь, Муля, я вытащила из конверта, всё, что там было. А там была вся пачка. А он так на меня смотрел. что мне было неудобно крохоборничать и вытаскивать оттуда что-то. Вот я и отдала…
— Всю пачку?
Фаина Георгиевна вздохнула.
— А где расписка? Там сумма указана?
— Муля! Побойся бога! — возмущённо всплеснула руками Фаина Георгиевна, — какая расписка! Я же не ростовщик какой! И не крохобор!
— Подождите, так вы ему просто так отдали? — вытаращился на неё я.
Мне, привыкшему к нашему циничному миру двадцать первого века, где давно уже никто никому не доверяет, где практически не ходят в гости друг к другу, а если и встречаются, то на нейтральной территории — в ресторане или кафешке; где проще взять кредит, чем одолжить у друга; где заказывают доставку, если в доме закончилась соль, вместо того, чтобы сходить к соседке и попросить взаймы ложку соли, — мне было дико и непонятно: как можно вот так вот взять и отдать постороннему человеку огромную сумму денег, да ещё и без расписки, да ещё на неопределённый срок.
— Ладно, но имя назовите, — потребовал я.
— Может, не надо, Муля? — как-то жалобно спросила Фаина Георгиевна.
— Имя! — настойчиво сказал я.
Фаина Георгиевна тяжко вздохнула и выдала:
— Эмилий Глыба…
Я расхохотался:
— Это тот деятель, что про мелиорацию зернобобовых писал, да? — у меня от смеха аж слёзы на глазах выступили. Отсмеявшись, я уже более спокойным тоном спросил, — а как же он у вас эти деньги вытянул? Мне казалось, фантазии у него на такое не хватит.
— Да как, — вздохнула Фаина Георгиевна и как-то жалобно на меня посмотрела. — Его же Завадский послал в грубой форме. Он с какими-то идеями к нему ходил, а этот уценённый Мейерхольд, вместо того, чтобы выслушать — послал, не стесняясь в выражениях. И вот он потом пришёл ко мне и начал жаловаться на Завадского, какой тот идиот и сволочь. Ну, а для меня это — особая тема. Вот я и прониклась…
— Зашибись, — мрачно констатировал я, — какие, оказывается, таланты земля-матушка на себе носит. Пьесу он только про зернобобовые удосужился написать, зато выяснил ваши болевые точки, пришел, нажаловался и взял деньги без расписки и без зазрения совести. Понятно!
Я скрипнул зубами. Ведь где-то тут была и моя вина — к Завадскому товарища Глыбу отправил именно я.
— Муля! Что ты собираешься делать? — охнула Фаина Георгиевна.
— Для начала нужно выяснить, где Глыба обитает, — процедил я и вытащил из кармана бумажник, взял оттуда несколько купюр и положил на стол, ровнёхонько между пепельницей и подносом с посудой, — вот, Фаина Георгиевна, на первое время вам этого должно хватить. Я ещё Нюре дал долги мяснику и молочнику выплатить. А это — на продукты. И больше не раздавайте всяким глыбам.
Фаина Георгиевна всплеснула руками:
— Не надо!
Но я уже не стал её слушать и встал уходить. Но тут вдруг ещё одна мысль пришла мне в голову:
— Фаина Георгиевна! А посмотрите, пожалуйста, у вас ничего из квартиры больше не пропало?
Злая Фуфа удивлённо посмотрела на меня, но спорить не стала и тут же послушно встала и заглянула сперва в одёжный шкаф, потом — в комод и под конец — в сервант.
— Вроде ничего, — сказала она враз упавшим голосом и отвела взгляд.
Но я её уже знал и поэтому не поверил:
— Фаина Георгиевна, что у вас ещё пропало?
Она вся как-то ссутулилась, вжала голову в плечи. Но так как я продолжал требовательно смотреть на неё, выдавила:
— Иконостас мой пропал.
Вот тут уже у меня, как говорится, «челюсть отпала».
— В смысле иконостас? — поверить в то, что Раневская, которая по происхождению была ортодоксальной иудейкой, как я помнил, будет держать дома иконостас, как-то не получалось. — Вы верующая?
— Медали мои, — вздохнула Злая Фуфа, — у меня их уже столько, что, если на груди в ряд повесить, то как раз иконостас получается.
Всё сразу стало понятно.
— А вы везде смотрели? — спросил я, — может, переложили куда и забыли?
— Да что тут смотреть. Они все у меня в салатнице лежали, — резко ответила Раневская, видно было, что пропажа её сильно расстроила, — я их раньше в супнице держала. А потом Глаша…