— Ну, раз тебе Юрин проект передали, то да, — не врубилась в мой сарказм Марецкая.
— Какой Юрин проект? — сначала не понял я. — Что за Юра?
— Проект под названием «Зауряд-врач», — терпеливо, словно дебилу, пояснила мне Марецкая, — а Юра — это Юрий Александрович Завадский. Стыдно лучшего режиссёра не знать, молодой человек!
И так она меня этим выбесила, что сам не знаю, как я вместо того, чтобы не послать её лесом, на волю, в пампасы, ответил спокойно:
— Эту роль будет играть Фаина Георгиевна Раневская. А ту, что молодая — Рина Васильевна Зелёная.
Марецкая побледнела. Несколько долгих мгновений она молчала, только желваки на скулах ходили взад-вперёд. Наконец, она выпалила, зло прищурив свои красиво накрашенные глаза:
— А вы в курсе, что Раневская — еврейка?
После этого я встал, взял поднос и молча отнёс в окошко для грязной посуды. А потом вышел из столовой. Марецкая осталась за столиком одна.
Мне она больше была не интересна. Мне она и раньше была не интересна, и как актриса, и как личность. Особо ярких ролей я за ней не замечал (то, что в СССР её вовсю хвалили и пиарили, в двадцать первом веке меня, к примеру, как зрителя, оставило полностью равнодушным, в отличие от игры той же Рины Зелёной или Фаины Раневской). А как личность? Я вдруг подумал, а если бы она не стала женой Завадского, стали бы её так выделять и давать главные роли? Да и то, как она травила Фаину Георгиевну, её вообще не красило. Да, я бы мог найти и для неё какую-нибудь роль. Не главную, конечно, но вполне хорошую. Но я всегда руководствуюсь принципом: поддерживать надо таланты, бездарности пробьются сами. И нет, я не считал, что она прямо совсем уж бездарность. Так, актриска средней руки (как и Любочка Орлова, кстати), но меня всегда раздражало то, как они легко, с весёлыми улыбками, задвигали остальных актрис. Взять хотя бы ту же самую Раневскую. А о скольки сломанных судьбах мы вообще ничего не знаем.
Поэтому я, как только вышел из столовой, так сразу выбросил Марецкую из головы.
Мне нужно было доделать документы.
Ага. Документы. Доделать.
Конечно же, мне опять не дали. После обеда неожиданно припёрся… Миша Пуговкин.
Да, прямо на работу, чего за ним ранее никогда не водилось.
— Миша, что надо? — нелюбезно спросил я его, — ночью поговорить не мог? Рядом же сидели. В общем, у тебя пять минут. Или приходи вечером. А то я сейчас прямо горю в бумагах.
— Мне сейчас надо! Извини, вчера не мог, — густо покраснел и замямлил он, — сам только что узнал. Извини, Муля.
— Ладно, говори, — вздохнул я, понимая, что с документами сегодня я снова не успеваю. — Что у тебя?
— Жена, — смущённо выпалил Пуговкин.
— Что жена? — не понял я.
— У меня, можно сказать, нет жены… — начал он и тут уже взбеленился я:
— Твою мать! Ты совсем офонарел, что ли⁈ Ты припёрся ко мне на работу, чтобы задушевно поговорить о том, что у тебя жены нет⁈ Что ты от меня хочешь, Миша? Тебя пожалеть срочно надо? Или что?
Пуговкин стал уже не красным, а бордовым и от моего крика вжал голову в плечи:
— Извини, Муля, — хрипло промямлил он, –вижу, что не вовремя. Извини. Я сам как-то, может, что придумаю…
У него был такой несчастный вид, что я заподозрил, что дело не в его внезапно вспыхнувшей тяге к семейной жизни.
— Рассказывай! — хмуро велел я, — только кратко и ёмко!
— Мы с Надей, супругой моей, на развод же подали, — начал объясняться он, — я тебе рассказывал, из-за жилплощади… и что Леночка у бабушки…
— Так, Миша! Прекращая мямлить, — покачал головой я, — твою печальную историю с обиженной из-за жилплощади супругой я помню. И помню, что обещал помочь. И помогу. Сейчас Глаша вернётся и займётся ремонтом в квартире. Это недолго. Я смотрел там: нужно обои переклеить, да по мелочам — подкрасить, потолки подбелить. Всё остальное там приличное. Как только Фаина Георгиевна переселится в ту квартиру. Мы с Дусей уйдём в её. А ты будешь жить в нашей комнате. Там вы все втроём вполне поместитесь. Пока так. Это примерно месяц подождать надо. Может, и раньше. Чуть позже я тебе постараюсь помочь с комфортабельной квартирой. После съемок в Югославии это будет сделать легче. Ты бы так своей супруге и объяснил. Миша, неужели она месяц-другой подождать не может? Люди десятилетиями ждут, в бараках вообще живут, по десять человек в одном углу ютятся. А тут гляди, какая прямо королева!
Я сердито читал нотацию ему, а он всё порывался меня перебить, но не перебивал. Наконец, я выдохся.
— Ты не так меня понял, Муля! — замахал руками Михаил.
— Так объясни, чтобы я понял правильно, — нахмурился я, голова разболелась опять.
Пуговкин помялся, повздыхал, икнул и, наконец-то, сформулировал мысль:
— Муля, я же документы в Югославию готовлю…
— Опять Югославия! — сердито буркнул я.
— Что? — не понял он.
— Ничего, продолжай, — махнул рукой я.
— Так вот, я готовлю документы. Но мы с Надей давно ещё подали заявление на развод… точнее Надя так решила. А я не стал с ней спорить…
— И что? Передумал? — не понял я, — при чём тут документы?
— А при том! При том! — заволновался Пуговкин так что у него прорезался деревенский акцент. — Если я сейчас разведусь, меня же не выпустят за границу! Понимаешь⁈ Выпускают только семейных!
— Оп-па! — ошеломлённо сказал я.
Мда, такого обстоятельства я не предусмотрел. Меня это, кстати, тоже касается. А времени уже мало осталось.
— И что делать? — зачем-то спросил я Мишу, который пришёл ко мне спрашивать, что делать.
— Не знаю, — поник Михаил.
— Ты это… не вздумай пойти набраться! — строго припугнул его я. — Ты наш уговор, надеюсь, не забыл?
— А что остаётся делать? — спросил полностью деморализованный Пуговкин.
— Бороться. Выход есть всегда. Если даётся ситуация, значит где-то рядом должен быть выход. Это аксиома. Когда у тебя должен состояться развод?
— Через неделю, — вздохнул Пуговкин. — Точнее через пять дней.
— А помириться с Надей нельзя?
— Она сильно обижена, — на несчастный вид Миши жалко было смотреть.
— Ну конечно, ты же все эти дни не просыхал, вместо того, чтобы решать проблемы, — не смог не прочитать ему нотацию я.
— Знаю, что виноват, — понурил голову Миша.
— Так, давай смотреть на ситуацию под прямым углом… — задумался я.
— Давай! — Миша посмотрел на меня с надеждой.
— Раз примирения она категорически не хочет, значит, разводишься и через неделю ты свободный парень, — подытожил вводные я.
— Да. Всё именно так, — вздохнул он.
— Ну, значит, сразу после развода подаёшь заявление в ЗАГС и женишься, делов-то, — выдал рациональную идею я.
— Муля! — укоризненно покачал головой Миша, — сейчас после подачи заявление три месяца ждать надо!
— Мой отец на Маше женился, так там полдня прошло, — вспомнил я, — попрошу его через знакомого подсобить и вопрос решён. Так что готовься к свадьбе.
— Но Муля! — всплеснул руками потрясённый Пуговкин, — какая свадьба! Я люблю только Надю! Она — лучшая женщина в мире! И, кроме того, у меня другой невесты нету…
— И что? — не понял я.
— А то, что ничего не выйдет! — заверил меня Миша.
— Миша, а какое отношение твой выезд за границу через свадьбу имеет к любви и невесте? — не понял я.
— Ну как же? Как без невесты жениться?
— Миша! — я уже начал терять терпение, пять минут давно прошло, более того, прошло почти пятнадцать, а разговор всё продолжался, — ты разводись. Всё остальное — не твоя забота! Вопрос с тремя месяцами ЗАГСа, считай, решили. Невесту тебе какую-то на время командировки найдём, хоть ту же Дусю попросим, остальное будем решать по мере возникновения новых обстоятельств.
— Дусю? — сдавленно пискнул Миша, а я, глядя на его потрясённое лицо, не смог сдержаться и прямо зашёлся в хохоте — такой он был смешной в этот момент.
— Что вы тут веселитесь? — я даже и не заметил, как с тылу (то есть со спины) к нам подошла новая начальница, и уставилась на меня не самым дружелюбным образом, — так ржёшь, что весь этаж содрогается!
— Ладно, я пойду, — тут же воспользовался моментом, и слинял деморализованный моей идеей Миша Пуговкин.
А я остался наедине с начальством.
— Заняться нечем, товарищ Бубнов? — нехорошо прищурилась она, — работы нет? Так я сейчас найду!
— У меня есть работа, — осторожно сказал я.
— Ага, я прекрасно это вижу, — ехидно поджала губы она и велела, — а раз нечем заняться, то извольте подготовить, товарищ Бубнов, сводное ранжирование по итогам соцсоревнования среди цирков Москвы и Московской области. Срок — до завтра, до одиннадцати часов. Рейтинг нужно в трёх экземплярах!
Она с триумфом посмотрела на меня и уже хотела развернуться, чтобы уйти, как я пришёл в себя и сказал:
— Татьяна Захаровна, цирки не входят в мой участок работы. Я занимаюсь театрами и кинематографом.
— Теперь входит, — злорадно сказала она и добавила, — и советую не тянуть. Лариса не собрала информацию с цирков, так что придётся всех тебе обзванивать. А уже рабочий день заканчивается…
Она отрывисто хохотнула и с триумфальным видом поцокала каблуками по паркетному полу.
Я аж офигел от такой наглости. Вот ведь дрянь. Знает, что у меня, кроме завала с поточной документацией, ещё и подготовка к Югославии идёт, и взяла ещё и цирки мне накинула! Да ещё и горящая работа. Это же самый настоящий саботаж.
Но нет, ночевать я на работе не собираюсь.
А раз так, то гори оно всё синим пламенем.
У меня было два варианта (точнее три, третий вариант — сидеть до утра и сводить информацию по циркам, чтобы завтра Козляткин её похвалил, я это сразу отбросил). Так вот, первый вариант — ничего не делать. Но он глупый. Она свалит на меня всё, я, конечно же, отобьюсь, потом она опять очередную гадость придумает. И так мы будем воевать долго и нудно, пока кто-то первый не сдаст позиции и не уйдёт из Комитета. Но этот вариант тоже не подходил. Тратить всю энергию и время на позиционную войну с какой-то непонятной карьеристкой без ясных преференций для себя я не хотел