— Извините, девочка… Точно закрутился… Всё забыл… — вздохнул я.
— Так что ты хотел? — блестя глазами от любопытства, спросила Оля.
— Да вот… мне подсказка нужна. Мне нужен один из журналов… Или, может быть, это газета… Но такая, чтобы она была популярной среди театральной богемы, в том числе среди режиссёров, писателей… В общем, чтобы они её все читали.
— Есть такой альманах, — кивнула Оля.
— Есть и газета, и два журнала, — подумав, добавила Надя. — А ещё есть несколько сборников попроще, есть альманахи.
— Нет, мне самое такое… рейтинговое.
— Что такое «рейтинговое»? — с недоумением спросила Оля.
— Потом объясню. Ну, такой, который больше всех читают.
— Хорошо. А зачем тебе это надо? — спросила Надя.
— Я хочу дать объявление.
— Ну так ты можешь спокойно дать в любое издание. В чём проблема?
— В том, что мне надо дать непростое объявление, и чтобы его обязательно напечатали. То есть мне, видимо, нужна какая-то справка или звонок от Комитета, чтобы мне не отказали. И вместе с тем это не сильно законно. Поэтому чтобы у вас тоже не было проблем…
— Ха-ха-ха-ха! — рассмеялась Оля. — Ты решил кого-то убить и хочешь дать об этом объявление?
Надя и себе захихикала.
— Ну, практически да. Только не убить, а другое, возможно похлеще.
— Какое другое⁈ — воскликнули девчата хором.
Я кратко рассказал им ситуацию: как Эмиль Глыба выманил деньги у Раневской. Правда, не называя ни имён, ничего.
— Это ужасно! — пробормотала потрясённая Оля.
— Это ужасно! — поддержала её Надя. — Надо в милицию сообщить!
— Никакой милиции! — ответил я. — Старушка-актриса сама отдала деньги добровольно. По сути, этот писатель выманил у неё на жалость к своему бедственному положению. Он размягчил доброе сердце этой старушки и забрал все деньги.
— Ужасно…
— Как кошмар… До чего люди дошли!
— Да это фашист какой-то! — вскричала Надя.
— Тише, тише, Надя… Так вы можете мне как-то помочь с этим?
— А что ты конкретно хочешь в нём написать? — спросила Оля.
— В общем, я пришёл к нему отобрать назад деньги, но он от меня сбежал. Поэтому всё, что я смог сделать — забрал все его рукописи, пьесы и черновики. Они сейчас все у меня. Теперь я хочу написать объявление о том, что скоро под моим именем будет опубликована очень интересная пьеса под названием «Чернозём и зернобобовые». Чтобы он, тот человек, который прячется от меня, зашевелился и сам на меня вышел. Иначе сам я его в Москве никогда не найду.
— Муля, вот ты голова! — со смехом воскликнула Оля.
— А если он убьёт тебя? — забеспокоилась Надя.
— Это уже мои проблемы, — ответил я. — Мне главное — с ним встретиться. Так что поможете?
— Ну, конечно! — сказала Оля. — Ты, Муля, сейчас беги на работу, а то твоя каракатица тебя сожрёт с потрохами. А мы сейчас с Надькой подумаем. Еще надо Валерию Ильиничну позвать. Она вот в этих делах хорошо понимает.
— Нет, нет, девочка! — я остановил их. — Вы же понимаете, что это всё должно храниться в тайне?
— Понимаем, — сказала Оля.
— Но надо придумать: к кому из редакторов обратиться, чтобы это объявление напечатали, и потом не было никакой разборки.
— И это подумаем, — пообещала Надя. — Мы к концу дня всё порешаем и тебе скажем.
Окрылённый этом разговором, я выскочил из Красного угла и по дороге, чуть ли не посвистывая, отправился к себе в кабинет.
А там меня уже ждали.
— Где сводное ранжирование? — завизжала Татьяна Захаровна, как только я вошёл в кабинет.
— Здравствуйте, Татьяна Захаровна, — спокойно ответил я и сел на своё место.
— Бубнов! Я к кому обращаюсь⁈ — перешла на визг она.
— Ко мне, — сказал я, расстегнул пиджак, аккуратно повесил его на плечики, распустил узел галстука, закатал рукав рубашки, и сел за стол, приготовившись писать дальше свой отчёт.
— Я к тебе обращаюсь! Встать!
— Ну, Татьяна Захаровна, мы же не в школе, чтобы вставать, — укоризненно вздохнул я. — Ну, пожалуй, если вы так сильно хотите, могу и встать.
Я встал, посмотрел на нее:
— Слушаю вас.
— Где информация?
Я пожал плечами, мол, и сам не знаю.
— Ты когда всё мне сдать должен был⁈ Где оно⁈
— Ой, извините… забыл… — развёл я руками и смущенно улыбнулся.
— Да ты что себе позволяешь⁈ Как ты мог забыть⁈ Мне сейчас к Большакову идти с докладом! А у меня ничего нет! Ты знаешь, что тебе за это будет? Тебя уволят за это, и никто тебе не поможет! Тебя после этого не то что в Югославию — тебе даже дворником никуда не возьмут! — завизжала она.
— Татьяна Захаровна, — тихо сказал я, — подготовка информации о цирках не входит в круг моих обязанностей. Ни в моих должностных обязанностях это не прописано, ни приказа нету, ничего нету. Вы что-то мне когда-то сказали? В коридоре возле подоконника дело было, да? Напротив туалета. Я думал, может, вы анекдот рассказываете, откуда я знаю? Или, может, я забыл. В общем, сами причину придумайте. Вы хотели дать мне поручение — надо было написать приказ или распоряжение, и я бы это сделал. Это — раз. Во-вторых, если вы планируете переводить меня с театров и кинотеатров на цирки, то тоже для этого должен быть соответствующий приказ и согласие вышестоящего руководства.
— Я сама решаю, кто что должен делать! — парировала она.
— Нет, Татьяна Захаровна, у нас не крепостное право, и вы не помещик. Спектр работы каждого сотрудника обусловлен его должностной инструкцией. Если никаких дополнений не внесено — значит, ничего лишнего делать я не буду.
— Ах ты ж буржуй! Самодур, тунеядец! — заверещала она.
Я улыбнулся, сел на место и углубился в свои отчёты.
Татьяна Захаровна ещё немного поорала и, перед тем как хлопнуть дверью, крикнула:
— Ты у меня ещё пожалеешь!
— Угу, угу… уже слышал это, — криво улыбнулся я и принялся за очередной отчёт.
Глава 12
Я сидел за столом в своей комнате и починял примус.
Ну, а чем ещё может заниматься обычный советский мужчина, если ему вдруг выпал свободный вечер? Причём классик был абсолютно прав — эта зараза имела свойство постоянно ломаться. Дуся поначалу таскала гадский примус к Михалычу, соседу-слесарю. Он был, как говорится, не просто слесарь, а чудо-слесарь, на все руки мастер. Правда на третий раз ему это надоело, и он научил меня.
И вот теперь сижу, починяю примус. Всё, как положено.
Дуся тем временем хлопотала на кухне (то, что свой родимый примус снова сломался никак не отменяет того, что ужинать нужно полноценно и вкусно).
Я как раз возился с форсункой, пытаясь её прочистить, как дверь без стука раскрылась и в комнату вошли.
Не поднимая взгляда от примуса, я сказал:
— Дуся, подай мне маленький нож, а то тут сажу немного счистить надо.
— Муля! — голос был явно не Дусин.
Я поднял голову — это было Надежда Петровна, Мулина мама.
— Мама, привет! — сказал я и добавил, — подай вон тот нож, на полке лежит, слева.
— Муля! Тебе что, нечем больше заниматься⁈ — возмущённо скривилась Надежда Петровна, но нож всё-таки подала.
— Почему это? — я аккуратно счистил густую жирную накипь со стенки (Дуся частенько вместо керосина брала бензин у соседа в обмен на пирожки по бартеру, чтобы сэкономить. А что от этого примус портился — ей не докажешь).
— Это разве работа для интеллигентного человека⁈ — она аж задохнулась от возмущения, — лучше бы к нам в гости пришёл! А то отец уже ворчит, что ты совсем от семьи отбился!
— Каюсь, неправ, — примирительно сказал я (спорить с Мулиной матерью было себе дороже) и водрузил сифонную трубку на место. — На неделе обязательно зайду. Или на следующей. Это точно. Обещаю!
— Муля! — тон Надежды Петровны внезапно поменялся, в нём проскользнули мурлыкающие, гипнотизирующие нотки, — а давай ты завтра прямо после работы к нам зайдёшь?
— Зачем? — не понял я, аккуратно вытирая нож и руки куском чистой тряпицы, которую загодя приготовила мне Дуся.
— У нас будет небольшой праздничный ужин… — обтекаемо ответила она, — я пирог с ягодами испеку, такой, как ты любишь…
— Да Дуся вчера только пирог пекла, — не врубился в очередную интригу Надежды Петровны я. — С яблоками. Вкусный.
— Муля! — возмутилась Мулина мать, — а, может, я соскучилась за тобой⁈ Может, я поговорить хочу⁈ По-семейному!
— Ну, давай поговорим, — согласился я (вечер всё равно был свободным). — Садись к столу, мама. Я сейчас Дусю позову, у неё там сырники были. Очень вкусные. Она их в этот раз как-то совсем по-другому сделала. Вроде манку добавила и ещё что-то. Тебе должно понравиться.
— Да погоди ты со своими сырниками! — поняв, что манипуляция не удалась, Надежда Петровна решила приоткрыть карты:
— У нас завтра гости будут, сынок.
— И?
— Да вот, мы с отцом хотели тебя с ними познакомить. Хорошие знакомства — это важно.
Я постарался подавить тяжёлый вздох — как же мне надоели эти смотрины невест! Но я сам виноват, тогда сказанул, чтобы она отстала, а она ухватилась за это, и теперь я страдаю. Хотя следует признать, что знакомство с Осиповыми вышло полезным — что с Анной Васильевной, которая выручала меня с экзотическими цветами для Изольды Мстиславовны, что с Валентиной, которая помогла сделать смету. Так что отказываться вот так сразу — глупо.
— А что за гости? — осторожно решил выяснить я.
— Котиковы, — нейтральным, деланно-равнодушным тоном сказала Надежда Петровна. Она сейчас напоминала мне кота Матроскина, который таким же независимым и равнодушным тоном учил дядю Фёдора как правильно бутерброд с колбасой есть.
— Что за Котиковы? — не позволил спрыгнуть с темы я.
— Иван Вениаминович, Ангелина Степановна и Таня, — со вздохом призналась Надежда Петровна и даже чуть покраснела. Совсем чуточку.
Угу-м. Что-то примерно эдакое я и подозревал. Но вслух сказал:
— И это очень нужные люди, да?
— Как ты не понимаешь, Муля! — возмущённо вскинулась Надежда Петровна, — создание семьи — это очень ответственный шаг! Очень! И нел