— Фаина Георгиевна Раневская, — сказал я и добавил, — только между нами это. Сами понимаете, уязвлённая гордость…
— Хорошая она актриса, — с важным видом эксперта кивнула Ангелина Степановна и торопливо добавила, — помнишь, Ванечка, как мы в прошлом году, когда ты из Белграда приехал, ходили в театр на спектакль с её участием? «Шторм» называется. Ты ещё тогда сказал, что кроме её игры там больше смотреть нечего?
— А наш Муля скоро едет в Белград! — не преминула похвастаться Надежда Петровна, — он руководит съемками первого советско-югославского фильма! Его даже сам Иосиф Виссарионович одобрил!
— Вот даже как? — кажется впервые Иван Вениаминович посмотрел на меня с интересом и явно одобрительно.
— Ну, мама, ну вот зачем ты так говоришь? — укоризненно и с должной скромностью я посмотрел на Надежду Петровну, в душе ликуя, как хорошо пошёл разговор, — я не руковожу съемками фильма. Я только написал, с помощью других артистов, сценарий. Режиссёром будет Йоже Гале, это югославский режиссёр. А я руковожу проектом. Это — разные вещи!
— А почему разные? — захлопала длинными ресничками Танечка. Этот разговор о знаменитостях и фильмах ей очень нравился. Когда она шла в гости, то явно не ожидала, что скучный московский «сын маминой подруги» вдруг окажется таким вот: заграничный фильм, знаменитые актёры, съемки, софиты, богема, аплодисменты и восторг толпы… флёр таинственности и шика. Такое Танечка очень даже любила. И хотя родители её из дома почти не выпускали, но её туда тянуло всегда.
— Потому что я занимаюсь скучными делами — смета, состав актёров, место для съемок и так далее. Никакой романтики.
— Смета советско-югославского фильма по-вашему неромантично? — хохотнул Иван Вениаминович, и они с Адияковым понятливо переглянулись.
И тут я понял, что общий язык с Котиковым найти смогу.
Когда дошло до перемены блюд перед десертом, мужчины вышли, как водится, покурить и выпить коньяка, на кухню (специальных курительных комнат, как в былые времена, в советских квартирах, само собой не было). Я, естественно увязался следом, игнорируя красноречивые взгляды Надежды Петровны, которая прямо мечтала, чтобы я остался с ними и послушал, как Танечка читает собственные стихи.
Нет, мне такого добра не надо. Даже из вежливости. Хватит с меня «Чернозёма и зернобобовых».
На кухне мы закурили, а Адияков разлил всем по хрустальным рюмкам тягучий тёмно-медовый коньяк.
— Это коллекционный марочный коньяк, — похвастался он, — мне один знакомый подарил. Сейчас таких уже не делают.
— А в Праге меня угощали винтажным коньяком пятидесятилетней выдержки, — не ударил в грязь лицом Иван Вениаминович, — вот где вкус и аромат!
Павел Григорьевич помрачнел: Прагу крыть было нечем.
— Отец, у тебя же есть наливка, которую Дуся на персиковых косточках настаивала, — пришёл отцу на помощь я, — держу пари, Иван Вениаминович, что вы такое не пробовали никогда, и эта наливка даст сто очков даже пятидесятилетнему коньяку из Праги!
— Не может этого быть! — загорячился Котиков, — ничто не сравнится с такими коньяками! Ты просто не пробовал и не знаешь!
Эх, если бы Иван Вениаминович только знал, что я пробовал. Правда в том, моём мире.
— А вот вы попробуете и сами скажете! — усмехнулся я.
Котиков с интересом посмотрел на Адиякова.
— Бутыль с наливкой в подвале. Десять минут — и я принесу, — воодушевлённо сказал Павел Григорьевич и, довольно крякнув, отправился за наливкой в подвал дома. Я точно знал, что Надежда Петровна эту наливку просто так трогать ему не разрешала. Но тут такой замечательный повод. Негоже дорогому гостю отказывать. Тем более, вдруг сватом станет.
Мы с Котиковым остались на кухне одни.
— А теперь говори, Иммануил, зачем отца отослал? — понятливо усмехнулся он и проницательно посмотрел на меня.
Я не стал строить из себя скромную пятиклассницу, тем более в любой момент на кухню могли прийти, поэтому сразу сказал:
— Мне нужно устроить встречу Фаины Георгиевны Раневской с её сестрой. Сестра живёт в Париже. Как это можно сделать, и чтобы аккуратно?
— Хм… — задумался Котиков, — вот это ты озадачил… хотя есть варианты. Но пока я не готов тебе что-то конкретное сказать. Нужно посмотреть, что там и как, — обтекаемо ответил он и хитро посмотрел на меня, — ну, и ты же, я вижу, парень неглупый, и понимаешь, что такие вещи просто так не делаются?
Я кивнул:
— Понимаю.
— Давай тогда — «за понимание» и выпьем, — Котиков поднял рюмку, мы чокнулись и выпили, закусывая тоненькими ломтиками посыпанного шоколадной крошкой лимона, которые оставила нам на блюдечке предусмотрительная Дуся.
— А вообще, я тебе так скажу, люди неблагодарные, — продолжил развивать мысль Котиков, — им делаешь добро, а когда нужно что-то в ответ, они или забывают. Или вообще во врагов превращаются.
— Во мне можете не сомневаться, — твёрдо сказал я, — если хотите, я даже расписку вам напишу.
— Да ты что, Муля! — возмутился Котиков, — как раз в вашей семье я нисколько не сомневаюсь. Мы же с твоей мамой росли вместе.
Я удивлённо на него посмотрел.
— Да-да, наши родители ведь дружили. Периодически ходили друг к другу в гости. Иногда брали и нас, детей. А ещё у нас были рядом дачи, в деревне. Так что в порядочности вашей семьи я даже не сомневаюсь. Старая косточка, как говорится.
Он хохотнул одному ему понятной шутке и лихо хлопнул ещё рюмашку коньяка. Мне не предложил. Но я не обиделся.
— Есть ещё второй вопрос, — сказал я.
— О! Да ты, я вижу, парень не промах! — пьяненько погрозил мне пальцем Котиков, но дружелюбно. — Ладно, говори…
— Расскажите мне, как жить нашим за границей? Что можно делать, что нельзя?.. — начал перечислять я, — особенно меня интересует, сколько валюты можно менять? И где брать, если не хватит? Нам же будут какие-то суммы на личные расходы выделять, как я понимаю? И в каком количестве можно перевозить через границу вещи? И какие вещи можно, а что нельзя?
В общем, я набрасывал и набрасывал вопросы, пока Котиков не рассмеялся. Отсмеявшись, он вытер глаза и сказал:
— Так, Муля, стоп! Чтобы ответить на все твои вопросы под номером «во-вторых», одного этого вечера не хватит. Тем более, сейчас бабы прибегут и Танькины стихи слушать потянут. Давай лучше сделаем так — приезжай-ка ты к нам в субботу на дачу. Поедим шашлыков, хлопнем по рюмашке. И поболтаем. И я там тебе всё расскажу.
Когда вернулся Адияков, мы уже обо всём договорились.
И, к слову говоря, вкусом дусиной наливки Иван Вениаминович был сражён наповал. В переносном смысле, конечно же. Мы же не алкашня какая-то, выпили по чуть-чуть и хватит. Потому что пришла Надежда Петровна и разогнала нас идти в комнату слушать Танечкины стихи.
Отвертеться не удалось, но всё равно я был чрезвычайно доволен.
Поздно вечером я вернулся обратно в коммуналку. Я был немножко пьян и почти счастлив. А что ещё для полного счастья человеку надо? Я молодой, у меня есть родители (причём аж два комплекта). У меня есть где жить, и есть работа. Более того, мне дали двухкомнатную квартиру с улучшенным комфортом, и я скоро еду в Югославию руководить съемками фильма. Великая Отечественная война шесть лет как закончена. А до новой ещё более семидесяти лет. И до развала СССР ещё целых сорок лет.
И вся жизнь у меня впереди.
Вот такой, окрылённый, мечтательно-задумчивый и чуть пьяненький, я вышел на кухню покурить.
На кухню вальяжно, переваливаясь на кривоватых лапах, вышел Букет. И был он сейчас до неприличия ярко-розово-фиолетового цвета. Словно эмо из моего мира.
— Ну, что, Букет, — сказал я ему, выпуская дым в форточку, — вот уедет завтра Ярослав в свою деревню, кто тебя красить в зелёный цвет будет? Так и останешься вонючкой.
— Я не уеду, — раздался голос Ярослава из коридора и через миг он вошёл на кухню.
— В смысле не уедешь? — даже не понял сразу я, — я уже билеты вам с Орфеем купил.
— Я передумал, — пожал плечами Ярослав. — Здесь останусь.
Глава 14
Я вернулся домой с вокзала, целиком и полностью довольный собой: юное дарование по имени Ярослав, удалось-таки впихнуть в поезд на Кострому. Конечно, не обошлось и без жарких дебатов, уговоров, мелкого шантажа и даже товарищеского подзатыльника, но в результате дело сделано. Бедняга Жасминов был так счастлив, что я помог ему вырваться из КПЗ, что без всякого возмущения, молча сгрёб упирающегося Ярослава и увёз его к Ложкиной и Печкину.
Вчера почти весь день ушёл на уговоры и сборы.
Дуся, вымотанная всем этим до предела, тихо посапывала на своём диванчике.
Тихонечко, на цыпочках, стараясь не разбудить её (время-то уже позднее, почти одиннадцать вечера), я снял пиджак и галстук, переобул туфли на домашние тапки и отправился по привычке (вредной, кстати, привычке) на кухню подымить перед сном.
На кухне курила Фаина Георгиевна. Печальный Букет, всё также ядовито-розового цвета, сидел на полу и, не отрываясь, смотрел на дверь комнаты Пантелеймоновых, где все эти дни спал Ярослав.
— Скучает, — проворчала Фаина Георгиевна, кивнув на Букета и мрачно выпустила струйку дыма в форточку.
— Ничего, — вздохнул я, — через пару дней привыкнет. Дети должны жить с родителями. Пусть и приёмными. В школу ходить. К труду приучаться.
— Думаешь, это правильно? — чуть нахмурилась Фаина Георгиевна, — он же так хотел с тобой тут остаться…
— Правильно, — проворчал я и вздохнул, как оно ни есть, а всё равно почему-то чувствовал себя виноватым.
— Ох, Муля, Муля… — покачала головой Фаина Георгиевна, — надо бы уже и тебе детей заводить. Своих. А ведь ты ещё даже не женат. Сколько тебе лет?
— Двадцать семь, — хмуро сказал я, — уже скоро будет двадцать восемь.
— И ты ещё не женат даже…
Я хотел сказать, мол, кто бы говорил, но не сказал. Вместо этого заметил:
— Через месяц, если всё будет нормально, едем в Югославию на съемки. Вы себе платья купили? Ну или пошили?