— Муля, хочешь чаю?
— Нет, спасибо, — отказался я, хорошо зная, что чай готовить придётся ей, а потом ещё и чашки мыть.
— Тогда так поговорим, — сообщила мне Изольда Мстиславовна и уселась за свой стол. Я примостился рядом на стуле для посетителей.
— А он? — я глазами показал на дверь кабинета Большакова.
— Уехал, — махнула рукой секретарь и вернулась к разговору, — Муля! Ты что снова вытворяешь?
— Вы по поводу сына Тельняшева? — спросил я.
— Конечно.
— Изольда Мстиславовна, — вздохнул я, — я ненавижу несправедливость! Я даже Завадскому не позволил присвоить мой проект. Уже молчу про Александрова и весь этот цирк с Институтом философии. Так с чего какой-то надутый хлыщ, который вообще к этому вопросу отношения не имеет, будет меня дрессировать, как цирковую обезьянку, а я должен молчать и улыбаться?
— Муля, — тяжко вздохнула Изольда Мстиславовна, — я уверена, что ты преувеличиваешь. Эх, молодость, молодость… есть только чёрное и белое. А так в жизни не бывает…
Я посмотрел на неё. Хороший человек, Изольда Мстиславовна, конечно, но ведь и я не юноша. Я прожил в том, моём мире, больше четырёх десятков лет. И юношеский максимализм для меня давным-давно не характерен.
— Изольда Мстиславовна, — сказал я непреклонным голосом, — если вы сейчас будете меня уговаривать не трогать их, то у вас ничего не выйдет. Они не поедут в Югославию. Я так решил. Это моя принципиальная позиция. Да, я знаю, чьи они сыновья и дочери. Но мне, честно говоря, плевать. Я за день-два придумаю как, и они не поедут. Вы же меня знаете!
— Увы, знаю, — вздохнула Изольда Мстиславовна и добавила, — не надо тебе врагов наживать, Муля. Тем более таких высокопоставленных.
— А я сделаю так, что они сами не захотят, — усмехнулся я.
Мне в голову вдруг пришла прекрасная идея.
— Лучше бы ты своими проблемами занялся! — попеняла мне она.
— А какие у меня проблемы? — удивился я, — отчёты сейчас доделаю. Если буду не успевать — выйду в субботу, поработаю по вечерам. Но, вроде, всё успеваю.
— Да уж, знаю я, как ты театры инспектируешь, — хмыкнула Изольда Мстиславовна.
— Это не моё решение, — засмеялся я. — Начальница приказала.
Но Изольда Мстиславовна не поддержала моё веселье. Вместо этого она сказала:
— Ты понимаешь, что тебя, скорей всего, не выпустят из страны, Муля?
— Почему это? — нахмурился я, ведь я консультировался с Иваном Вениаминовичем по поводу возможных проблем, и он меня успокоил. Даже моя гипотетическая женитьба не была так необходима, раз у меня здесь родители и я молодой ещё. Кроме того, я руковожу проектом, а для такой категории идёт смягчение условий выезда.
— Потому что тебе скоро двадцать восемь, — сказала Изольда Мстиславовна, — я в твоём личном деле посмотрела. У тебя скоро день рождения. Очень скоро.
— И что? — не понял я.
— А то, что ты в свой день рождения сдашь членский билет и твоё членство в комсомоле автоматически прекратиться по возрасту. Ты понимаешь, что ты выбываешь из комсомола до поездки в Югославию? А беспартийных не выпускают?
— К-как? — ошеломлённо пробормотал я.
— Ну, так-то выпускают, но очень в редких случаях. И там столько комиссий пройти надо. Что ну. Проще вступить в Партию.
— Насколько я знаю, в Партию можно вступать с восемнадцати лет, — задумчиво сказал я.
— Можно, — кивнула Изольда Мстиславовна, — но даже если ты подашь документы сегодня, то до поездки в Югославию ты не успеешь.
— Почему это?
— Потому что, балда, что кандидатский стаж может быть и полгода, — постучала себе по лбу Изольда Мстиславовна. — А у тебя времени осталось меньше месяца.
— Чёрт, — расстроился я, — не подумал я как-то… Не предусмотрел.
— Да как бы ты предусмотрел, — удивилась Изольда Мстиславовна, — если ты проект отвоевал две недели назад. А месяц назад его ещё даже и в мыслях не было.
Она была права. Но от этого было не легче. Я посмотрел на неё взглядом Шрека из мультика и спросил печальным голосом:
— И что мне делать?
— Есть только один выход, — прищурилась многомудрая старушка и пристально посмотрела на меня. — Но я не знаю, пойдёшь ли ты на это. У тебя же принципы.
— Какой выход? — вскинулся я, — если надо, я и на Эверест взберусь!
— Это тебе будет выполнить сложнее, — усмехнулась она и добавила. — Для тебя.
— Почему? Говорите же!
— Потому что на этот вопрос может повлиять только Тельняшев.
— Но он же гримёр! — нахмурился я.
— Я говорю про отца, — тихо сказала Изольда Мстиславовна и многозначительно добавила, — и я не знаю, как ты сможешь теперь решить эту проблему.
Я чуть не выругался вслух. В последний момент сдержался.
А когда я вернулся домой, у нас были гости. Фаина Георгиевна, Белла, Рина Зелёная и ещё какая-то женщина чинно сидели за столом и пили чай. Дуся хлопотала вокруг, как обычно.
— Познакомься, Муля, — сказала Рина Зелёная, — это Ирочка.
— Здравствуйте, — вежливо сказал я.
Лицо этой женщины мне показалось смутно знакомым. Где-то я его точно видел.
— Вы же актриса? — спросил я, пытаясь припомнить, кто это.
— Да, — застенчиво кивнула она и, чуть помедлив, добавила. — Актриса театра и кино.
— А в каких фильмах вы снимались?
— Из больших — «Сердца четырёх», «Свадьба», «Близнецы»…
Я захлопал глазами — вот хоть убей, не помню ни фильмов этих, ни ролей, в которых эта актриса снималась.
Женщина, заметив, что я не могу вспомнить, сконфуженно сказала:
— Да у меня там роли малюсенькие, эпизодические…
— А фамилия ваша как? — не выдержал я.
— Мурзаева, — сказала она и тут я её вспомнил.
Глава 20
— Мадам Брошкина, — пробормотал на автомате я строчку известной песенки.
Фаина Георгиевна хихикнула.
— Да, я играла Аллу Брошкину в «Близнецах», — улыбнулась Ирина.
Я посмотрел на неё. Ей примерно было лет сорок-сорок пять. Темноволосая, с острыми чертами лица, которые, однако её не портили, а, наоборот, придавали какое-то экзотическое очарование.
— Приятно познакомиться, — повторил я и вопросительно посмотрел на бабский комитет интриганок.
Бабоньки явно что-то задумали, и я даже предполагал, что именно. Более того, я был в этом полностью уверен. Весь мой опыт кричал, вопил, орал, что сейчас они будут просить, чтобы я ей нашёл роль, а то и вообще — чтобы взял в «Зауряд-врач».
Поэтому я пошёл на опережение:
— Нет, — сказал я категорическим, не допускающим никаких возражений тоном.
Они опять переглянулись, и Рина Васильевна сказала:
— Мулечка!
Но я был непреклонен. Я был, словно одинокая скала средь бушующего океана: несгибаем, непоколебим, твёрд и решителен! И я сказал:
— Нет!
Бабоньки опять переглянулись.
— Муля! — Дуся, которая уже хотела поставить передо мной тарелку с рыбным пирогом, застыла и просительно посмотрела на меня, — помоги ей!
— Нет! — нахмурился я и сделал неприступный вид, мол, всё, разговор закончен. А что, пусть знают!
Тарелка тотчас же была убрана прочь, а бабоньки просемафорили друг на друга красноречивыми взглядами и опять заговорщицки переглянулись.
— Ну, Муля! — сказала Фаина Георгиевна умоляющим голосом и посмотрела на меня печальным взглядом.
— Ну ладно, — вздохнул я и, словно по мановению волшебной палочки, тарелка с ароматным пирогом материализовалась прямо передо мной.
Да я вздохнул! Но я не сдался! Выслушать же их я могу. Вот сейчас выслушаю, а потом категорически откажу. Пусть знают! Да так откажу, чтобы они больше не таскали мне всех этих опытных артисток в возрасте и со сложной судьбой.
— Муленька, — просительно заглянула мне в глаза Рина Зелёная, — помоги, пожалуйста, Ирочке, а?
— Что надо? — не очень дружелюбно, стараясь продемонстрировать всё своё нежелание помогать хоть кому бы то ни было, спросил я, и для дополнительной аргументации ещё и укоризненно вздохнул.
— Ей тоже ролей не дают, — пискнула Белла.
— Угу, аж в трёх фильмах уже снялась, — мрачно прокомментировал я и, не удержавшись, ехидно добавил, — вот ты в скольких фильмах снялась, Белла?
— Ни в одном, — удивлённо посмотрела на меня Белла, мол, что за ерунду я спрашиваю.
— А ты, Дуся? — спросил опять я.
От такого внезапного вопроса Дуся чуть чайник не уронила, но ответила:
— Ни в одном.
— Вооот! — поднял палец вверх я, — и я ни в одном. А кто нам поможет, а?
На минуту в комнате воцарилось гробовое молчание. Все ошарашенно смотрели на меня. А затем поднялся гвалт. Все мне что-то доказывали, трындели, трещали и подняли такой шум, что аж Муза прибежала из своей комнаты. А её комната, между прочим, была самая дальняя от меня:
— Что тут у вас происходит? — взволнованно спросила она.
— Да вот Муля отказывается помочь Ирочке, — тут же наябедничала Злая Фуфа, указывая пальцем то на меня, то на Мурзаеву.
Ну и конечно же, Муза тотчас присоединилась к бабскому квартету и заголосила тоже.
В общем, притомили они меня. Пришлось пообещать подумать.
Ушли товарищи бабоньки вполне довольными, а вот я остался — не очень.
И только-только крикливые гостьи разошлись. И с ними увязалась Дуся, видимо, продолжать крутить свои интриги против меня, как пришёл Мулин отчим.
— Заходи! — обрадовался я.
Этот человек хоть и был даже этому телу не родным, но мне с ним общаться нравилось. Умный воспитанный мужчина. Хороший собеседник и глубоко порядочный человек.
— Муля, я на минуточку, — пробормотал он и тут только я обнаружил, что он имеет какой-то взмыленный, что ли, вид.
— Что случилось? — забеспокоился я. — Что-то с Машей?
— Да нет, с нею, тьху-тьху, всё в порядке, — отмахнулся Модест Фёдорович, и вдруг попросил, — Муля, у тебя пожевать чего-нибудь есть? Так за день замотался, что только утром кофе попить успел.
— Сейчас. Ты давай, садись, — захлопотал я, — я Дусю позову…
— Не надо Дусю! — оборвал меня Модест Фёдорович таким тоном, что я аж удивился.