Если она думала, что я поведусь на эту манипуляцию — то нет. Вместо того, чтобы, как планировалось по сюжету данного крючка, начать её успокаивать и говорить, что, мол, всё бывает и она такая капец великая и поэтому ей всё можно, так вот — я не стал так делать. Вместо этого только печально вздохнул и не ответил.
Фаина Георгиевна по дороге ещё пару раз пыталась вызвать меня на разговор, причём так, как ей хочется, но я отмолчался. Пусть обдумает своё поведение. Иначе из моего желания ей помочь ничего не получится.
— Ты мне даже спокойной ночи не пожелаешь? — сварливо спросила она напоследок, когда мы уже дошли до дверей своих номеров (они были рядом, через две двери).
— Спокойной ночи, — бесстрастным голосом сказал я, вошёл стучать в комнату к товарищу Сидорову, как велел товарищ Иванов.
А на следующее утро Фаина Георгиевна играла. Ах, как она играла. Нанович следил за нею блестящими глазами и периодически хватался за сердце. Да все на съемочной площадке следили, не отрываясь.
И всё было хорошо, пока к нам не подъехал мотоцикл и оттуда не спрыгнул взъерошенный парень. Я узнал в нём Зорана. Увидев меня, он подобрался и ринулся ко мне, свирепо чеканя шаг. И я понял, что дело пахнет керосином.
— Товарищ Бубнов! — звенящим голосом воскликнул он. — Это безобразие!
— Что случилось? — очень мягко ответил я, пытаясь потушить конфликт в зародыше.
Но конфликт тушиться не желал.
— Товарищ Бубнов послушайте! Ваших комсомольцев было десять, а теперь девять! Где ещё один человек? Как нам сцену дальше снимать? — возмущённо воскликнул Зоран.
— Погодите, если их было десять, значит так и есть. Может просто кто-то в туалет ненадолго отошёл или опаздывает? — попытался разрулить я, а у самого аж сердце рухнуло. Это должна была быть Изабелла. Ну, или Лёля. По спискам. И вот что теперь делать?
— И что теперь делать? У меня ж съемка идёт, — опять заголосил Зоран.
— Да нет проблемы, — выдавил улыбку я, — в крайнем случае, кого-то из местных пока взять можно.
— Как это нет? А бюджет? Те деньги, что мы платили местным, пошли на проживание и кормёжку ваших. Вот и получается, что деньги потрачены, а одного человека нет.
— А я говорю — не проблема это, — сказал я, — вы же всё равно их гримируете?
— Ну да…
— Ну так давайте я пока заменю недостающего человека. А потом он подойдёт.
— Ага. И гримировать двух, вместо одного — так никакого грима не напасёшься.
— Тоже мне проблема, — вздохнул я, — если так, то я могу весь день в массовке играть. Мне даже интересно будет попробовать.
Зоран успокоился. На том и порешили.
Мы сели на его мотоциклет и рванули на съемочную площадку номер два, то есть, туда, где снимали массовку.
У нас были нестабильные группы. Состав их менялся в зависимости от съемочных целей. И вот сегодня, к примеру, часть людней из нашей, первой группы, перекинули сюда. Насколько я понял, снимали большую батальную сцену. Точнее второй план. По сюжету солдаты выбегают из леса, устрашающе орут, стреляют из ружей и нападают на мирную деревню. А мирные крестьяне жалостливо погибаюст.
Я спрыгнул с мотоцикла и пошёл гримироваться.
Тут были все наши и даже Рина Зелёная.
Бобана и Мирка крутились тут же. В массовке они не участвовали, а что они здесь делали, я так и не понял. При виде меня Бобана зло фыркнула и отвернулась, а вот Мирка наоборот — заулыбалась и хотела уже подойти, как ей помешали.
— Товарищ Бубнов! — возмущённо воскликнул рябой крестьянин с бельмом на глазу. Он показался мне смутно знакомым. Приглядевшись, я понял, что это Толстиков Денис в гриме. Один из десяти «золотых детишек». Так-то он раньше хоть и участвовал в всех этих безобразиях, но особо активности сам не проявлял. А сейчас прицепился вдруг ко мне:
— Товарищ Бубнов! Ну куда это годится?
— Что случилось?
— Почему нас заставляют ещё и декорации перетаскивать?
— А что с ними не так? — не понял я. — Сильно тяжелые, что ли?
— Это фанера. Но всё не так! — голос Толстикова зазвенел от обиды, — почему это я, интеллигент в третьем поколении должен таскать их?! У меня отец, между прочим, хоть и в Главлите работает, но он кандидат философских наук! А я, его сын, таскаю доски эти!
— И что?
— Но это недопустимо! Неприлично это и унизительно! — от возмущения его голос сорвался. — Мы в эту страну приехали грузчиками поработать?!
— Я тоже таскаю, и делаю всё, что нужно, — равнодушно пожал плечами я, — и у меня отец, между прочим, не какой-то там всего лишь кандидат наук, а доктор наук и академик. И дед — тоже академик. По физколлоидной химии. А тётя Лиза — профессор в Цюрихе. И не какой-то там философии, а ядерной физики.
— И вы таскаете доски? — Толстиков так изумился, что даже умолк.
— Да, как видите.
— Но как же…?
— Поинтересуйтесь у своего отца, как вернётесь домой, какие были мировоззрения у стоиков. И почему так. И берите пример.
Толстиков отстал в задумчивости, а на его место просочилась Алла Мальц.
— Иммануил! — радостно воскликнула она, — посмотрите! Зоран говорил, что у меня лучше всех получается! Правда, Зоран?
Замученный Зоран пробурчал что-то маловразумительное.
Алла изображала крестьянскую тётку. Кстати, такая нехитрая пёстрая одежонка очень ей даже шла. Голову ей повязали большим платком и от этого она была вполне милой. А, может, это грим так ловко наложили. И усиков не было видно. В общем, как бы то ни было, я аж залюбовался нею. А она, видать прочувствовала и сразу стала эдакой томно-кокетливой. Вот уж женщины!
— Вы замечательно играли. Алла, — от души похвалил я, чтобы подбодрить девушку, — у вас прямо талант. Это всем сразу видно.
Алла Мальц просияла, а я добавил:
— Скажу Йоже Гале, пусть вам более значимую роль подыщет.
— И мне! И мне! — к нам подбежали Лапина и Чвакина. — Мы тоже хотим роли!
— Взяли этих старух на главные роли, а я бы лучше сыграла, — фыркнула Лапина.
Я чуть было не сказал, что, мол, хоть у вас родня по министерствам сидит, но даже суммарно они до уровня дяди Мальц не дотягивают.
А они пристали ко мне канючить роли.
Я терпел, терпел, и не выдержал:
— товарищи днвушки, где я вам всем столько ролей наберу?
— Но Алле нашёл же!
— Так была всего одна роль такая. Она первая спросила. Откуда же я знал, что вам это интересно.
— Очень интересно!
Я актрисой быть хочу! Знаменитой. И чтобы толпы поклонников мной восхищались, — размечталась Катя Лапина, а потом ножиданно добавила, — только мне не нравится, что на жаре по три часа торчать надо. Я бы лучше в номер полжать пошла. А они пусть бы дублёров взяли.
Мда. С таким подходом и отношением, ничего ей в жизни не светит. И чем она думает? Я, конечно, понимаю, её мать работает в о тделе государственного бюджета и отчетности Министерства финансов СССР, она всю жизнь в шоколаде. Но только эта мать скоро уйдёт на пенсию. И что потом Катя делать будет? Ладно щ, если удачно замуж выскочит. А если нет?
Я пошёл гримироваться. Но не успел сделать и двух шагов, как дорогу мне преградил Тельняшев:
— Слышь, пузырь, — растягивая слова на блатной манер, протянул он, — ты от моей девушки отстань. Пока по-хорошему говорю. А будешь возле неё виться, я тебе сразу весь твой жир на уши намотаю. Ты меня понял, рыло?
— А у тебя даже девушка есть? — не выдержал я.
Так-то, есди по-хорошему, надо было бы промолчать, не обострять конфликт, но я не смог почему-то. Уж больно этот наглый маменькин сынок меня достал за эти дни.
Тельняшев побагровел и зло сказал, словно выплюнул:
— Да я тебе за такие слова уши на жопу натяну, урод жирный!
Ну всё, достал. Я ловко схватил его за руку на болевой так, что он аж выгнулся и рухнул передо мной на колени.
— Так что ты там говорил? — ласково улыбаясь сквозь зубы, спросил я, — кто там жирный?
— Ой, отпусти! Отпусти, пожалуйста… — заблажил он.
— Не слышу?
— Урррод…
— Что ты там плачешь?
— Бубнов, извини, я пошутил! Извини меня, пожалуйста!
— Вот так-то, — чтобы люди не смотрели, я отпустил его, ласково улыбнулся и потрепал по щеке, словно собачонку:
— Если ещё захочешь пообщаться — подходи, не стесняйся. Я всегда рад.
— Зря вы с ним так, — вздохнула Лапина, которая как бы случайно оказалась рядом. — Мерзкий тип. Хотя Болдырев тоже такой. Если н хуже. Вот бы вы его на колени вот так же поставили!
Мда. Высокие отношения у ребятишек. И главное — товарищеские.
Меня загримировали, и я играл пожилого крестьянина. Роль у меня была не сложной, но важной. Я должен был косить траву на поле. При виде немецких солдат, я должен был заорать, бросить косу и, потрясая руками, изо всей мочи бежать в село, чтобы предупредить односельчан.
Гримёрша, высокая статная женщина лет сорока пяти, что как известно баба-ягодка, начала методично красить мне лицо чем-то липким и противным.
— Фу, — прокомментировал весь процесс я.
— Зато этот грим не тает на солнце и не скатывается, — сказала Рина Зелёная, которую гримировали на соседнем кресле. — Это просто мечта, а не грим!
Меня аж передёрнуло. Хорошо, что я не актёр. Ходить каждый день в такой липкой дряни — я бы повесился.
Подошёл Франце Штиглиц, который сегодня руководил на этой площадке и сказал:
— Я смотрел предварительно отснятые кадры. Мне кажется, что это будет нечто невероятное! Иммануил, вам удалось сделать невозможное…
— Благодарю, — улыбнулся я, — мы сделали это все вместе. Вы, Йоже Гале, я, все актёры, гримёры, звукооператоры, костюмеры… это наш общий труд.
— Без тебя, Муля, этого проекта н было бы! — поддакнула со своего места Рина.
— Рина права, — вернул мне ещё более лучезарную улыбку Франце Штиглиц и добавил, — Иммануил, я хотел вас попросить. Небольшая такая просьба.
— Сделаю, что в моих силах, — дипломатично ответил я, в душе надеясь, что он сейчас попросит что-нибудь лёгкое и нен