А ночью я проснулся. Взглянул на часы — было три часа ночи. Можно ещё спать и спать. Но сон не шёл. Некая тоскливая досада глодала, грызла меня. Я повернулся на правый бок — нет, не могу уснуть, затем на левый — опять бессонница. Начал считать по привычке сначала маленьких овечек, потом — маленьких козляткиных. Но не помогало ничего.
И тогда я применил главную технику против беспокойства. Если что-то гложет и непонятно, что именно, нужно честно посмотреть своему страху в глаза. Признать, что да, это вот есть. А затем, когда ты сделал этот самый важный шаг и признал наличие проблемы, можно искать пошаговый рецепт, как эту проблему разрулить.
И я вдруг понял, что меня гложет!
Я не хочу оставаться в Европе! Я не хочу уезжать из своей страны! Пусть там сейчас послевоенная обстановка, не хватает продуктов, нет элементарных вещей. Пусть люди чересчур фонтанируют энтузиазмом и идеализмом, и для меня, человека двадцать первого века эпохи постмодернизма, это выглядит странно и неестественно. Но всё равно, лучше я буду жить в коммуналке, лучше буду стоять в очереди в столовой и отсчитывать трудовые копейки под сердитым взглядом кассирши, но я буду жить дома!
Да! Там — дом! Какой он ни есть, но это — мой дом.
А здесь всё чужое. Да, красивая страна, да, красивый город, и очень красивая перспектива. Но это — чужое. Чуждое.
И когда я это всё обдумал, мне вдруг стало так хорошо на душе и так спокойно, что я повернулся на бочок, свернулся калачиком, как в действе и сладко уснул. И спал как убитый.
Да так, что тётя Лиза утром меня еле-еле разбудила:
— Мулечка, вставай! — радостный голос тёти Лизы сочился энтузиазмом, — нам нужно в консульство до десяти успеть. А то потом они закрываются для посетителей. Карл, конечно, нас примет в любое время, но нас туда внутрь служащие после десяти не пустят. Так что лучше не опаздывать.
— Тётя Лиза, — сказал я и сладко потянулся, — я никуда не пойду. Спасибо тебе большое, что ты меня вчера так поддержала. Это был жест отчаяния. Но я понял, что не хочу уезжать. Не хочу бросать мать и отца. Им и так непросто…
— Но Муля… как же так… Муля… — растерянно пробормотала тётя Лиза. На неё сейчас было жалко смотреть. На глазах показались слёзы, она не выдержала и тихо заплакала. Просто сидела и смотрела в одну точку и слёзы лились и лились. И это всё без единого звука.
— Тётя Лиза, не плачь, пожалуйста, — я сел рядом и обнял её, — мне очень жаль, но вчера я был в раздрае и не видел выхода. А сейчас я подумал и понял, что нельзя постоянно прятаться и убегать от своих проблем. Проблемы нужно решать. И я буду их решать.
— Муля… божечки, а я уже так обрадовалась, — всхлипнула тётя Лиза, припала к моей груди и зарыдала, повторяя, как мантру, — а я так надеялась, так надеялась…
— Не плачь, — я прижал её и погладил по стриженному ёжику, — ничего ведь ужасного не случилось. Просто меньше забот на твою голову.
— Муля! Я так устала быть одна! Ты даже не представляешь! Как же мне тяжело, как страшно жить в полном одиночестве!
Она отодвинулась от меня, и вытерла глаза рукавом. Заговорила быстро, взахлёб. Видимо накипело:
— Больше всего, Муля, я ненавижу праздники. Особенно День рождения, Рождество и восьмое марта. Ты даже не представляешь, как тяжко видеть, как вокруг люди поздравляют друг друга, дарят подарки и улыбки родным, а ты идёшь, вся такая успешная, и делаешь независимый вид, словно тебя эта вся праздничная суета совершенно не касается…
Она вздохнула и продолжила:
— Я специально заказываю себе букет цветов, чтобы мне приносили на работу. Словно меня кто-то поздравляет. Чтобы коллеги не думали, что вообще никому на этом свете не нужна…
Мда. Вот ещё одна жертва своего таланта.
И я сказал:
— Увы, тётя Лиза. Такова цена за талант. Одиночество. Потому что ничего просто так на свете не бывает. Ты же сама прекрасно знаешь этот закон: «что от чего убудет, то присовокупится к другому».
— Ломоносов, закон сохранения массы, вещества и энергии, — слабо улыбнулась тётя Лиза.
— Угу, — кивнул я, — поэтому так и выходит. Но ты сама выбрала себе такую судьбу. А вышла бы замуж за почтенного инженера и стала бы домохозяйкой, то на все эти праздники получала бы цветы и подарки. Но вот надолго ли тебя бы так хватило?
Тётя Лиза прыснула от смеха, явно представив себя толстой почтенной матроной.
— Ох, Муля, как всё быстро меняется. Ты появился в моей жизни так неожиданно. Я знала, что у Надюхи карапуз, а тут такой успешный молодой мужчина. Тебе двадцать восемь лет, а ты уж международным проектом руководишь, и маститые режиссёры из других стран ходят перед тобой на цыпочках. И тут ты решаешь остаться со мной. Я так обрадовалась. А теперь — передумал…
Она остановила меня взмахом руки:
— Нет, молчи! Я просто хочу сказать тебе, что я тебе очень благодарна. Вчера у меня был замечательный вечер. Я чувствовала, что я нужна. Тебе нужна. Когда заваривала тебе чай, когда гладила тебе утром рубашку. Пусть это был один только вечер, но спасибо тебе… это так приятно…
— Вот ты манипуляторша, тётя Лиза, — проворчал я и сварливо добавил, — да приеду я сюда, к тебе, ещё и не один раз. И домик покупай мне. И деньги ещё будут.
— Это ты сейчас так говоришь, — вздохнула она и покачала головой точно также, как Мулина мама, — а на самом деле уедешь домой и всё…
— Почему это всё? — возмутился я, — мы ещё будем вторую серию фильма снимать, потом третью. А после пятой, может, вообще снимем сиквел.
Но тётя Лиза была столь обеспокоена, что даже на незнакомое слово «сиквел» не отреагировала:
— Пойми, Муля, жизнь — это такая штука, что планируй, не планируй, а всё равно нельзя предусмотреть, что будет завтра…
— При желании всё можно, тётя Лиза, — сказал я, — я обещаю, что не оставлю вас одну. Буду приезжать. А там и мужа для вас найду.
— Да какого мужа, Муля! — замахала руками тётя Лиза, — по молодости был у меня жених… а с возрастом, ты пойми, мужчинам нужны молодые и глупенькие. Тогда хорошие семьи получаются. А если женщина умная — это приговор. Или ей придётся всю жизнь изображать, что ей этот дурак интересен, или же жить одной.
— Но ведь сколько умных мужчин вокруг! — не согласился я.
— А ты сам присмотрись, каких женщин они берут в жёны… — вздохнула тётя Лиза, — вы такие и с этим ничего не поделаешь. Поэтому я и живу одна…
Уже через час я вошёл в ресторан гостиницы, где завтракала вся наша группа в полном составе, и со спокойным видом сказал:
— Доброе утро, товарищи!
Товарищ Иванов выпучил глаза и поперхнулся чаем.
Глава 12
— Бубнов! — выпучил глаза товарищ Иванов.
— Приятного аппетита, — пожелал ему я и отправился накладывать свою утреннюю тарелку (здесь завтраками кормили по принципу «шведский стол»).
— Стой, Бубнов! — рыкнул товарищ Иванов и устремился за мной.
— Слушаю вас, — ответил я, наливая себе кофе из большого кофейника в чашку и щедро разбавляя всё это дело молоком.
— Ты что вчера устроил?! Ты зачем это затеял, а сам сбежал?! — обличающий перст товарища Иванова уставился на меня, — где ты баб этих придурошных берёшь только?
— Вы о чём?
Оказалось, что вчера умничка Лёля, сообразив, как она только что всех нас спалила, не нашла ничего лучшего, как вбежать в комнату и уцепиться в волосы Мирке. Та и себе допёрла, что дело пахнет керосином, и дико завизжала. В общем, диалог был на повышенных тонах, с элементами рукоприкладства и тасканием друг друга за волосы. Товарищ Иванов еле-еле смог разнять их. Девочки отработали так, что даже Фаина Георгиевна с её комически-драматическим репертуаром и то, нервно курит в сторонке.
И теперь товарищ Иванов даже сочувствовал мне.
— Эти бабы словно взбесились, — жаловался я ему, щедро намазывая сливочным маслом большой кусок свежеиспечённого и ещё тёплого хлеба, — они же ради ролей, всё что угодно придумать готовы. Нигде от них спасу нет.
— А ты их на три буквы посылать не пробовал? — дал ценный совет товарищ Сидоров, который присоединился к нам за завтраком, и был в курсе всей этой ситуации.
— Ох, что я только не пробовал, — пожаловался я печальным голосом донельзя уставшего от этого всего человека.
— А сбегать нехорошо, — попенял напоследок товарищ Иванов.
Я клятвенно пообещал, что больше сбегать не буду, и не буду оставлять товарищей наедине с бешеными бабами, которые хотят ролей в фильме и ради этого готовы пойти на всё.
О госконтракте товарищ Иванов так и не спросил. И я не знал — он отложил этот вопрос в долгий ящик и предъявит его мне по возвращению на Родину или же просто не обратил внимания.
Хотя во второй вариант я почти не верил.
А потом, на выходе из ресторана, меня подловил Миша Пуговкин.
В последние дни он постоянно прятался от меня. Я сначала сердился, пытался его выловить, а потом — плюнул. Нельзя насильно причинять добро. На съемках он появляется трезвым, съемки не срывает, играет хорошо. Даже очень хорошо. Так что претензий к нему в этом плане вообще нет никаких.
А то, как он проводит своё личное время меня вообще касаться не должно.
Успокоив себя таким образом, я прекратил всякие попытки с ним пообщаться. А когда Рина пыталась подбить меня провести с ним воспитательную беседу, я только качал головой и отказывался. Вы все тут взрослые люди, а я вам не нянька.
А тут он сам, добровольно, взял и подошёл. Точнее караулил меня, пока я позавтракаю.
— Муля, — сконфуженно сказал он. Вид у него был изрядно пришибленный.
— Говори, только быстро, я тороплюсь, — ответил я и демонстративно посмотрел на часы. — Автобус вот-вот подъедет.
Миша покраснел.
Но мне не было жаль его. Хватит. Время для примирений и церемоний давно закончилось.
— Муля, ты на меня сердишься, — сказал Миша и посмотрел на меня с виноватым видом.
— С чего ты это взял? — удивился я. — На съемках ты отрабатываешь неплохо, дисциплину рабочую не нарушаешь. За что мне на те