бя сердиться?
— За то… за то, что я выпивший был, — опустил голову Миша, его пальцы нервно затеребили галстук.
— Михаил, — сказал я, — я являюсь руководителем проекта по фильму. За дисциплину в нерабочее время и моральный облик делегантов отвечают товарищи Иванов и Сидоров. Так что ты явно сейчас не по адресу. Обсуждай свои проблемы с ними.
— Муля! — вскричал потрясённый Миша, — ну зачем ты так?
— Как?
— Как ты сейчас делаешь! — расстроенно сказал Михаил.
— А что, лучше бы, чтобы я тебя депортировал обратно домой? — тихо спросил я и пристально посмотрел в его глаза, — так я не такой. Работаешь без замечаний — вот и хорошо.
— Но я же видел, как ты реагировал, что я пьяный, — хрипло сказал Миша.
— Вам показалось, Михаил, — сухо сказал я и добавил, — а теперь, если вы уже всё обсудили, я пойду — работы много. Сейчас вон автобус приедет.
— Муля! Ты со мной не хочешь больше дружить? — упавшим голосом сказал он.
— А друзья разве так поступают? — тихо ответил я. Развернулся и зашагал прочь.
Всё, хватит нянькаться с ними! Я, когда сюда попал, хотел помочь только Фаине Георгиевне. А всех остальных няньчить я не нанимался. А то ишь, на голову уже все вылезли и ножки спустили!
Я был совершенно не в настроении, когда вошёл в помещение, где был бильярд и стояли теннисные столы (этим путём было ближе к стоянке автобуса). Там, на креслах, сидели и ждали автобус наши молодые балбесы: Тельняшев, Павлов и остальная шайка.
— Иммануил Модестович, — со всей возможной язвительностью сказал Тельняшев, — а что это вы без подтанцовки ходите? Такому большому начальству положена большая свита. И желательно с полусогнутыми спинами.
— Ты бы лучше своими проблемами занялся, — ответил я равнодушно. — А то вторую неделю тут сидишь, а толку никакого нет.
— Как это нет? Мы тут ракию пьём! — насмешливо сказал он. Остальные захихикали.
— А мне всё равно, — пожал плечами я, — чем раньше вас отправят на историческую родину — тем быстрее эта обуза свалится с моих плеч. Задолбали вы меня, товарищи, тунеядцы и алкоголики, капитально. Уже и не знаю, какие вам развлечения придумывать. Кстати, всегда хотел поинтересоваться — вас зачем сюда отправили?
— Опыта набираться, — сказал Болдырев, правда неуверенно.
— И как? Набрались? — спросил я.
— Набрались, но не опыта, — захихикала Лялина и выразительно посмотрела на Тельняшева.
— Ты бы Лялина меньше хихикала, а брала пример с Мальц или Ивановой, — язвительно сказал я, — а то вернёшься скоро в родной колхоз и толку, что съездила, от этого будет ноль.
— Мальц дали большую роль, — с ноткой зависти в голосе сказал Павлов, — хоть роль и второго плана, но она засветится в фильме.
— Причём не просто в фильме, а в международном фильме, — с долей сарказма уточнил я, — а вот что вы для себя взяли из этой поездки, кроме ракии — мне непонятно.
— Иммануил Модестович, — вдруг тихо сказал Тельняшев и поправил сам себя, — Муля, а что нужно сделать, чтобы тоже получить хоть маленькую роль? Чтобы не в массовке.
— Почему бы и не помочь тебе, — кивнул я, — только что мне за это будет?
— А почему не просто так?
— А зачем? Кто ты мне? Человек, который постоянно норовит плюнуть в спину, пока я не вижу? Какая от тебя польза?
Тельняшев молчал. Все тоже молчали, только зыркали то на меня, то на него.
— Вот и подумай над этим, — подытожил разговор я и первым пошёл садиться в автобус.
Съемочная площадка напоминала поле битвы после особо грандиозного сражения: разрушенные окопы, воронки, трупы лошадей и людей (бутафорские, конечно же), везде брошенное оружие. В общем, весь антураж, который и полагается в данном случае.
Посреди этого бедлама на бревне сидел усатый фельдфебель в прожжённом на груди мундире, и, меланхолично созерцая всё это псевдоисторическое безобразие, курил трубку. К нему подошла Фаина Георгиевна, в форме сестры милосердия и, подкурив сигарету, примостилась рядышком прямо на бутафорском трупе лошади.
— Домой хочу, — устало сказала она и выпустила клубы дыма. — На Родину.
Я подошёл к ним и тоже закурил.
— Все хотят.
— Муля, а давай уедем домой?
— Вам не нравится общаться с сестрой?
— Нравится, мы уже за все тридцать лет наобщались, — затянувшись, ответила она, — тесно мне здесь. Разгуляться негде!
— Так вы ещё здесь не доразгулялись, — хмыкнул я, — вон даже подарки домой не купили.
— После того, как ты отобрал у меня все деньги, я не знаю, за какие шиши я должна покупать все эти подарки! — раздражённо фыркнула она.
— Прям так уж и все?
— Только Изабелле на подарок оставил, — свирепо огрызнулась она.
— После того, как в прошлый раз, вы, Фаина Георгиевна раздали всем Сталинскую премию до копейки, а потом вторую премию отдали этому идиоту Глыбе, оставлять в ваших руках крупные суммы небезопасно. Так я считаю. Поэтому деньги я не то, чтобы отобрал, а взял временно, на хранение. Причём беспроцентное хранение, попрошу заметить!
— Но ведь я должна привезти всем подарки! — возмутилась она.
— Подарки мы пойдём выбирать в воскресенье. И поведёт нас моя тётя Лиза и Йоже Гале. Они тут всё знают, и мы купим подешевле. Кроме того, кому вы собрались везти подарки, а, Фаина Георгиевна?
— Ну как… — аж поперхнулась дымом она, — ну хотя бы и Глаше…
— Глаше купим рейтузы. Хватит с неё. Это всё?
— А Любочке?! — возмутилась Фаина Георгиевна.
— Какой ещё Любочке? — не понял я.
— Орловой Любе, — с недовольным видом сказала она и добавила. — Нужно ей духи выбрать. Она «Шанель» любит. Или подойдёт, на худой конец, «Чёрная магия».
— А что вам Любочка из заграничной командировки привезла?
Фаина Георгиевна задумалась и неуверенно ответила:
— Мыло… Цветочное, кажется. Да, точно, из сирени.
— Ну вот и ей мы купим мыло. Только ландышевое или земляничное.
— Но Муля!
— Что Муля?
— Да ничего, — вздохнула Фаина Георгиевна, — а Верочке?
— Марецкой? — угадал я.
Злая Фуфа кивнула.
Я в душе восхитился женскому непостоянству — только недавно они дрались и ругались, только недавно та самая Вера бегала к Большакову и пыталась выдавить Фаину Георгиевну из фильма, чтобы забрать себе её роль. А теперь она сидит и думает, что купить той в подарок!
— И Верочке тоже купим мыло. Ромашковое.
— А Юре?
— А это кто?
— Завадский, — пискнула Фаина Георгиевна, и я на мгновение выпал в ступор.
— Я не ослышался? — удивлённо переспросил я.
— Но как же…
— Хорошо, — кивнул я, — Завадскому мы купим зубной порошок. Мятный. Напишите, Фаина Георгиена список, кому ещё из ваших знакомых надо купить мыло. Это важно. Чтобы не забыть никого. И не купить двум людям одинаковое мыло.
— Но у меня есть деньги! — возмущённо заявила Фаина Георгиевна, — и я вполне могу делать приличные подарки. Брюки или костюм. Это же так прекрасно, носить югославский костюм.
— А брюки или югославский костюм, Фаина Георгиевна, мы тоже купим. Но только для вас. И пальто купим. Югославское. И тоже только для вас. Я без слёз не могу смотреть на ваше пальтишко с побитым молью воротником! Народные артистки так ходить не должны. Пора бы вам уже обновить гардероб.
— А толку? Гардероб обновишь, а рожа всё равно старая… — проворчала Злая Фуфа.
— Ох, Фаина Георгиевна, — укоризненно попенял ей я, — я вообще-то вас ещё в этом году планирую замуж отдать. Так что югославский гардеробчик в приданое пойдёт.
— Да кто ж такую вредную бабу замуж возьмёт? — сказал вдруг усатый фельдфебель, выбил трубку о край брёвнышка и ушёл.
А Фаина Георгиевна так и осталась сидеть на трупе лошади с отвисшей челюстью.
Так что дела на съёмочной площадке шли своим чередом: костюмеры, как обычно, переругивались, гримёрша суетилась с банкой грима, который неумолимо таял на солнце и теперь нужно было что-то срочно придумать. Йоже Гале обсуждал со Штиглицем расхождения по сюжету, Нанович, по обыкновению на всех дулся, а я решил сходить выпить кофе. Рядом работал буфет, где за условную цену продавались вода, соки, кофе и чай для сотрудников.
Но не успел я даже выйти из съемочной площадки и углубиться в коридор, как меня перехватила Мирка.
— Муля! — позвала меня Мирка.
Сегодня на ней была такая короткая юбочка, что было видно больше, чем допустимо в приличном обществе.
— О! — я не выдержал и смерил её взглядом.
— Мы в прошлый раз не договорили, — проворковала она.
— Ох, Мирка, — весело покачал головой я, — боюсь, что если мы опять поднимем эту тему, то сюда ещё куча народу набежит и опять придётся изображать драку.
— Не придётся, — хихикнула Мирка и вдруг предложила, — а пошли, Муля, я тебе покажу старую костюмерную. Ты ж ещё не видел?
— А пошли! Я прямо мечтаю её увидеть! — усмехнулся я и мы пошли.
Что нужно человеку для счастья? Когда я, счастливый и довольный, шёл-таки выпить кофе, меня переловила Лёля. Она тоже выглядела вполне довольной жизнью.
— Муля! — Воскликнула она, — я так счастлива, что готова тебя расцеловать! И весь мир расцеловать.
— Что ты уже натворила? — спросил я.
— Петар возил меня в Крагуевац! И я посмотрела на свой будущий дом! Ооооо! Муля! Вот я тебе скажу — это не дом, это дворец! Такой красивый, как на картинке. Обои, конечно, там нужно переклеить, но, когда мы поженимся, я это дело быстро организую. И ещё мне не нравится, что сбоку дома, прямо к нему прилегает — лавка. Я не считаю, что толпы покупателей — это хорошо. Дом — это семейное гнездо и там не должно быть никаких посторонних…
Она щебетала и щебетала, и я смотрел на неё и удивлялся, как человек преобразился буквально за пару дней.
— А лужайку он стрижёт, ты это можешь себе представить, Муля? — рассмеялась Лёля, — столько земли бесхозной гуляет. Я за домом всю эту лужайку перекопаю к чертям. Мы посадим там огурцы и кабачки. Это очень полезно. Я буду за завтрак жарить ему котлеты из кабачков. Для пищеварения хорошо…