— А ничего страшного! — хохотнула Дуся, — я вон твою юбку, что ты из Югославии привёз, завтра на рынок ка-а-ак надену, и к ней эту кофточку! И ка-а-ак пойду туда! Сонька с Маруськой как увидят, так сразу ядом плеваться от зависти начнут! А ты знаешь, какой яд полезный для этого дела? Не только плечо болеть перестанет, но и всё остальное!
Она заливисто расхохоталась. А я за нею.
— Ладно, Муля, — стала серьёзной Дуся, — пойду-ка я переоденусь. Надо идти готовить. Ты, небось, за моими кулебяками в заграницах этих совсем соскучился. Вон как похудел, бедняга, на буржуйских харчах.
Я усмехнулся: Дуся, как всегда, заботливая. Сразу обратила внимание, что я похудел. Но ведь ей же не объяснить, что я специально собой занимаюсь. Потому что внешний вид — это важно.
— Погоди, Дуся, — задержал я её, — ты так и не сказала, что с отцом.
— А что с отцом? Всё хорошо с отцом. Ой, Муленька, надо бежать опару ставить, а то не успею к ужину. А я же тебя вкусненьким порадовать хочу…
И она ломанулась было к выходу из комнаты, но я разгадал её неуклюжую манипуляцию:
— Дуся! — сурово сказал я, — стой! Не надо кулебяк! Ты про отца говори всё, как есть! Что там происходит?
Застигнутая на попытке выкрутиться и схитрить, Дуся вся как-то враз сдулась, покраснела.
— Ох, Муля, — вздохнула она и тяжело плюхнулась на стоящий рядышком стул, — не нравится мне всё это…
— Что не нравится? — не понял я и возмутился, — да говори ты уже! Всё из тебя прямо клещами тянуть надо!
— Только ты ему не говори…
— Не скажу! — пообещал я, — рассказывай давай.
— Не нравится мне, как они с Машенькой живут… — практически простонала Дуся, густо покраснела и потупила взгляд.
Я удивился. Вот уж Дуся — эксперт в семейной жизни. Но виду не подал. Только сказал:
— Ты конкретно расскажи, что там не так?
И Дуся как начала рассказывать, у меня аж глаза на лоб полезли.
— Она ему не готовит совершенно! Так-то постоянно готовлю я, мне не трудно. Но было один раз, что Наденька в больнице была, два дня. Там небольшую операцию ей сделали, на ноге. И Павел Григорьевич сам дома был. Вот она и попросила меня присмотреть. Так я туда готовить бегала, и к Наденьке в больницу тоже. А здесь я наготовила впрок. И вот представь, возвращаюсь я через три дня, а всё, как было в кастрюльках в холодильнике — так и стоит. За три дня уже аж испортилось. А они бутербродами да баранками кусочничали. Ты представляешь, она даже разогреть поленилась!
— Так, может, потому что беременная она, — предположил я, — может, от запахов еды ей плохо?
— Ой, Муля, да что ты такое говоришь! — аж замахала руками от возмущения Дуся, — рожать — это природное женское дело. Нас боженька под это специально создал! И беременная — это не хрустальная! Раньше бабы и в поле рожали, и всё на себе по хозяйству тащили. И никто не смотрел, беременная там или нет!
Я промолчал. Так-то в чём-то она была права. В общем, спорить я не стал, только спросил:
— И на основании этого ты сделала вывод, что они плохо живут?
— Да нет же, — опять замялась Дуся. — Модест Фёдорович поставил диванчик на кухне, ты же видел?
Я кивнул, мол, видел.
— И в последнее время спит там.
— Ну, это тоже не причина делать такие выводы, — покачал головой я, — может, Машенька себя плохо чувствует и он не хочет её лишний раз тревожить…
— А на гулянки Машенька бегать хочет?! — вызверилась вдруг Дуся, — у них там, в аспирантуре этой ихней, прости господи, всякие капустники по вечерам проводятся. Вот она туда бегать и приноровилась. А зачем, скажи, беременной бабе все эти капустники?!
— То есть ты считаешь, что когда женщина выходит замуж, то ей только муж, кухня и дети остаются? — рассеялся я.
У меня аж от сердца отлегло. Это Дуся такая паникёрша. Стоило Машеньке раз или два чуток задержаться на работе, как она сразу уже раскудахталась. Привыкла, что Мулина мать всегда дома. А ведь в советских институтах и на предприятиях в эти года было обычным делом задерживаться после работы чуть ли не до ночи, ради всевозможных собраний и творческих вечеров. Вот и Маше приходится…
Так я размышлял, а у самого что-то словно ныло изнутри. Перед глазами стоит Машенька, которая капризным голосом отбирает у Дуси её подарок — югославский плащ. И ведь даже не подумала, что той же Дусе подарка хочется. Но тогда я списал всё на последствия беременности. А сейчас, когда Дуся начала рассказывать, как-то многовато всего набирается. На первый взгляд, вроде как ерунда это всё. А вот если всё суммировать и хорошенько подумать, то картина получается неприглядная.
Я вздохнул и, под речитатив Дуси, продолжил размышлять: Модест Фёдорович спит на кухне. И Машу это совершенно не колышет. Она приходит поздно, потому что у неё там какие-то мероприятия. А то что она замужем за профессором, и что ей следует быть для него музой и поддержкой — её это не заботит. Я уже молчу об интересном положении.
Ведь женщина, прежде чем идти замуж не за простого инженера или рабочего, а за учёного, писателя, художника и так далее, должна трижды подумать, что с такими людьми обычной семейной жизни не получится никогда. Что главным у такого мужа всегда будет его служение: науке, искусству и т. д. И эта женщина должна быть в первую очередь поддержкой, помощницей, вдохновительницей своему талантливому супругу. Вон как Маргарита, которая поселилась в подвале с Мастером и верила в него до последнего. И с рукописью помогала. И боролась за него.
А Маша, видимо, решила, что достаточно выйти замуж, и всё завертится вокруг неё? Странно это. Тем более, что она же и сама к науке причастна.
— А ещё она подружкам на него говорила, что он старый, — продолжала ябедничать Дуся. — Я случайно подслушала.
— Прям так и сказала? — не поверил я, — с чего бы это?
— Они обсуждали какой-то спектакль, а она и говорит, мол, мы не пойдём, у меня муж старый, ему это не понять, — заложила Машу Дуся.
Ладно, всё равно с отцом говорить придётся, как вернётся. Заодно и об этом расспрошу. С чего это он вдруг стал старым?
А прямо на работе мня выловил Капралов-Башинский.
— Иммануил Модестович! — вскричал он при виде меня, — я слышал, что скоро югославские коллеги приезжают?
— Угу, — кивнул я, с подозрением глядя на него, — А что?
— А массовку для фильма вы где брать будет?
— На «Мосфильме», — пожал плечами я, — они там и набор уже открыли.
— Муля! — всплеснул руками Капралов-Башинский, — ну какая массовка может быть на «Мосфильме»? Ну ты сам подумай!
Я подумал и ничего не понял:
— Нормальная массовка. Они там профессионалы. Что они людей постоять две минуты в одежде крестьян на заднем плане не наберут? Или солдат? Там всего-то и надо, что бежать по полю.
— Иммануил Модестович! — аж покраснел от возмущения Капралов-Башинский, — так дела не делаются! Даже массовка должна играть талантливо. А не стоять столбом. Зрителя не обманешь.
— К чему вы ведёте? — я с подозрением уставился на режиссёра.
— К тому, что нужно набирать актёров на массовку из моих артистов! У меня такие типажи — пальчики оближешь. Такие есть девочки хорошие.
— Да я как-то и н думал…
— Не думал он! — вскричал, заламывая руки Капралов-Башинский, — ты не думал, а вон Завадский уже настропалялся всю массовку из своих набрать. Как ты думаешь, через «Мосфильм» кого продвигают?
Я задумался:
— И вы хотите, чтобы взяли ваших?
Капралов-Башинский закивал так интенсивно, что я думал, что у него сейчас голова оторвётся:
— Конечно!
— А зачем вам это? И им зачем? У вас состоявшиеся актёры, что им даст минутное участие в массовке?
— Ээээээ… Иммануил Модестович, пусть и минутное, но быть участником такого фильма — каждому хочется.
— Но, может, фильм ещё и не зайдёт, — пожал я плечами.
— Ха! Насколько я слышал, да и сам понимаю — ещё как зайдёт! — усмехнулся Капралов-Башинский, — так что, мы договорились?
В принципе массовка — это вообще никакой роли не играет, будут актёры из «Мосфильма» или из театра Капралова-Башинского. А иметь в должниках директора театра — пригодится. Поэтому я согласно кивнул:
— Хорошо, Орест Францевич. Договорились.
Капралов-Башинский просиял и ушёл, довольно потирая руки.
А примерно через час меня уже выловил Глориозов. И вид у него был озабоченный не на шутку:
— Иммануил Модестович! — бросился трясти мою руку в приветствии он, — сколько лет, сколько зим! Вернулись из Югославии, а всё не заходите! Старика проведать не хотите!
— Ох, да что вы, Фёдор Сигизмундович, — улыбнулся я, — какой же вы старик? Орёл!
Глориозов просиял, но вид у него при этом был весьма озабоченный:
— Иммануил Модестович, тут такое дело… — он немного замялся, но уже более твёрдо закончил, — до меня дошли слухи, что вы в массовку к своему фильму набираете актёров Капралова-Башинского? Это правда?
— Правда, — кивнул я.
— Но как же так?! — вскричал, заламывая руки Глориозов, — как же так, Иммануил Модестович! Мы ведь с вами друзья! Мы почти братья на театральной ниве! Я же вашу Фаину Георгиевну под крыло по вашей личной просьбе взял! Мужественно терпел её придирки! И своим запретил с нею спорить! А вы теперь этого афериста Капралова-Башинского поддерживаете?! Как так-то?
У меня аж челюсть отпала. И я пробормотал:
— Да я даже и не думал, что это имеет хоть какое-то значение. Мы открыли набор на «Мосфильме». Они там начали кого-то набирать. А потом ко мне подошёл Орест Францевич и предложил ускорить процесс и дать своих актёров. Уже готовых на роли.
— Но почему он?! — побледнел Глориозов, — у меня тоже есть актёры на эти роли! И они все заслуженные! А не как у Капралова-Башинского, сброд один!
— Фёдор Сигизмундович, — попытался успокоить Глориозова я, — во-первых, Орест Францевич просто подошёл первым. Я даже подумать не мог, что для ваших заслуженных артистов участие в массовке имеет хоть какое-то значение!