— Конечно имеет! — аж подпрыгнул Глориозов, — этот фильм скоро прогремит, и участие пусть даже в массовке, для каждого артиста — это билет на большую сцену. Вы понимаете?
— Хм… — задумался я, — теперь начинаю понимать. Давайте тогда сделаем так, если останутся места, то наберём ваших. Вы же сами понимаете, что отменять своё решение я уже не могу. Но вот на следующий фильм, тоже советско-югославский, я дам вам приоритет. Договорились?
— Спасибо! — просиял Глориозов и принялся трясти мою руку, преданно заглядывая в глаза, — уверяю вас, Иммануил Модестович, вы не пожалеете! Мы же друзья!
Он ушёл, и я выдохнул.
Ну что, ещё кино даже не сделано, а уже за мной началась охота. То ли ещё будет, когда «Зауряд-врач» выстрелит в Европе и Америке. Ну, и у нас, само собой.
Ну что же, посмотрим.
В прекрасном настроении я вернулся в Комитет и двинул по коридору в сторону приёмной Большакова. С Изольдой Мстиславовной как раз есть что обсудить.
Но тут дорогу мне преградила Лёля. И была она в странном возбуждении:
— Муля! — прошептала она и криво усмехнулась, — я беременна!
Глава 16
Я посмотрел на неё и осторожно сказал:
— Не знаю, тебя поздравлять или сочувствовать?
— Почему это сочувствовать? — обиделась Лёля.
— Ну, разве в обществе не порицается, когда незамужняя девушка забеременела? — спросил я.
Радостное лицо Лёли скисло, и она недовольно буркнула:
— А вот в этом ты мне и поможешь!
— Жениться на тебе не буду! — категорически отрезал я, — у меня невеста есть, и наши семьи уже договорились.
— Да? — заинтересованно посмотрела на меня Лёля, — а кто она? Я её знаю?
— Какая разница, — буркнул я, — давай ближе к теме. От меня ты что хочешь?
— Ну это ты же посоветовал мне… ну… это… — она смутилась и покраснела.
Мда, нравы в этом времени ещё не такие испорченные и «про это» стесняется говорить даже беременная женщина.
— Посоветовал тебе переспать с сербом? — спросил я, и лицо Лёли густо залила краска.
Но она нашла в себе силы и медленно кивнула.
— Да, посоветовал, — согласился я. — А от меня ты что хочешь?
— Что мне теперь делать?! — выдохнула Лёля. — Я осталась здесь, в Москве. И я беременна. Как долго я смогу скрывать своё интересное положение! Рано или поздно это станет видно. И тогда моя жизнь превратится в ад!
— А Петя твой знает об этом?
— Петар, — машинально поправила меня Лёля. — А как бы я ему сообщила? Вот жду приезда югославской делегации. С кем-нибудь и передам. Может, Мирка приедет…
При упоминании имени Мирка мой взгляд потеплел.
— Ну и хорошо, — сказал я, — значит, и проблем нет.
— Как это нет?! — аж подпрыгнула Лёля. — Сообщу я ему. А мне-то что делать?!
— Так это уже Петар решать будет, — пожал плечами я, — он же твой мужик или как?
— А как он будет решать? — проигнорировав мой вброс про «твой мужик», огрызнулась Лёля, — он же там. Да и что он может? Обычный бюргер.
— И ты решила, что ваши с Петей проблемы должен решать я? — изумился я.
— Да, ты, — кивнула Лёля и злорадно добавила, — иначе я всем расскажу, что это ты меня подговорил с Петаром… ну… это…
— Обалдеть! — только и смог выговорить я. — Вот и делай людям добро.
Лёля с вызовом посмотрела на меня, и я решил поставить её на место:
— Нет, Лёля, я теперь принципиально помогать тебе больше ни в чём не буду, — сказал я, — если бы ты попросила по-хорошему — может быть. А разгребать чужие косяки я категорически не желаю.
— Ну, Муля! — глаза Лёли наполнились слезами, и она посмотрела на меня взглядом Шрека.
— Нет, Лёля, я манипуляции и шантаж не уважаю.
— Муляяяя… — зарыдала Лёля, плечи её аж содрогались.
Мимо прошли две сотрудницы из отдела архива и неодобрительно посмотрели на меня. Сейчас пойдут слухи.
— Тоже мимо, — равнодушно сказал я, — на меня слёзы не действуют. Даже от моей матери.
— Бубнов! — теперь уже лицо Лёли перекосило от злобы, — если ты не поможешь мне, я расскажу, что это ты отец ребёнка!
— А вот Зина Синичкина скажет обратное, — усмехнулся я, — и моя родня подтвердит.
— Что скажет? — не поняла Лёля.
— Причину, почему она меня бросила, — пожал плечами я. — И почему за мной не бегают девчата из Комитета.
— Потому что ты урод, Бубнов, — скривилась Лёля.
— Это ты считаешь и всегда считала меня уродом, Иванова, — ответил я. — А для остальных, я — довольно симпатичный парень из хорошей семьи с квартирой в Москве и прекрасными карьерными перспективами. Мечта любой девушки. А ведь поди ты, не бегают. А знаешь почему?
— Почему?
— Потому что у меня детей не будет, — сказал ей я (этот обман Мулиной матери сейчас мне был как ни когда на руку), — так что давай, вперёд, Иванова! Иди в профком и пиши заявление, что ты нагуляла ребёнка от меня. И вот тогда мы посмотрим!
Я оглушительно расхохотался.
— Какой же ты скотина, Бубнов! — прошипела Лёля.
— Ну уж какой есть, — сказал я и подытожил наш разговор, — чао, Иванова.
Я развернулся уходить, когда Лёля уцепилась за мой рукав:
— Мулечка, родненький, помоги мне, пожалуйста! Век благодарной буду! — она разрыдалась опять и на этот раз слёзы её явно были не «крокодильи». — Пожалуйста, Мулечка-а-а-а…
Я смотрел на неё, и мне совершенно было её не жаль. Так-то я всегда и всем старался помогать, но вот в данный момент мне помогать ей совершенно не хотелось. Уж слишком наглой и алчной она была. А если учесть, что смерть настоящего Мули лежит и на её совести, то и подавно. А ведь этого дурак любил её по-настоящему. Чем она бессовестно пользовалась. Я вспомнил в первые дни своего попаданчества её предложение поработать вместо неё в колхозе, пока она с Серёжей развлекаться будет, и отвернулся.
— Муля-а-а-а… — продолжала взывать к моей совести Лёля, — ну помоги-и-и-и… ты умеешь выкручиваться, а я теперь не знаю, что будет!
Она горько и безнадёжно заплакала, размазывая слёзы и тушь по щекам, и вскоре стала похожа на сердитую панду.
— Я могу тебе помочь, — чуть помедлив, сказал я.
— Так помоги-и-и-и!
— А что мне за это будет? — спросил я.
От неожиданности Лёля даже изображать несчастную жертву перестала и изумлённо уставилась на меня.
— В каком смысле «что будет»? — ошалело спросила она.
— В самом прямом, — пояснил я. — С какой стати мне тебе помогать?
— Но мне же надо-о-о… — опять заныла Лёля.
— А мне?
Кажется, Лёля так и не поняла, потому что посмотрела на меня, как на придурка.
Поэтому я пришёл ей на помощь:
— Заинтересуй меня, чтобы мне было выгодно тебе помогать.
— Муля! — возмутилась Лёля, — мы же друзья. А друзья помогают друг другу бескорыстно!
— Согласен. Убедила, — сказал я, — друзья именно так и поступают. А теперь скажи мне, Лёля, в чём ты мне хоть раз помогла?
Лёля вспыхнула, а я безжалостно продолжил:
— Наоборот, если мне не изменяет память, ты постоянно старалась использовать и утопить меня. То с Барышниковым пыталась вывести меня на чистую воду, но госконтрактом каким-то угрожала и шантажировала. Друзья разве так поступают?
Лёля насупилась и низко-низко опустила голову.
— Поэтому я и говорю — раз нет дружбы, значит должна быть выгода. Для тебя выгоду я вижу — жить в Югославии, быть хозяйкой поместья и родить наследников всех этих трактиров, магазинов и заводов. А вот в чём выгода для меня? Что мне за это будет?
— Моя благодарность, — пискнула Лёля.
— А в чём измеряется твоя благодарность? — спросил я.
Лёля замялась, а я довольно жёстко сказал:
— Иди, Лёля, и думай. Я могу тебе помочь сделать так, что ты очень даже быстренько уедешь к своему Пете. Но я должен быть заинтересован в этом. Иначе никакой помощи от меня не будет.
Я развернулся и ушёл, оставив за спиной ошеломлённую и полностью деморализованную Лёлю.
Честно говоря, я не знал, что она может мне предложить. Да и, по правде говоря, мне от неё ничего и не надо было (разве только, чтобы она навсегда оставила меня в покое). Но Лёля — очень эгоистичный человек. Она считает, что Земля вертится вокруг её желаний и все должны танцевать только под её дудку по малейшему взмаху руки. А так быть не должно. И сейчас это был некий воспитательный момент. Она должна понять и осознать, что не всегда все бросаются исполнять её хотелки по малейшему зову. Что человек должен быть заинтересован, чтобы помочь ей.
Вот пусть и думает.
Мне даже самому интересно, до чего она в результате додумается.
Изольда Мстиславовна, как обычно, была на высоте: строга, собрана и в курсе всего, что происходит в Комитете, и вообще в искусстве СССР.
— Муля! — обрадовалась она мне, когда я вошёл и выставил перед ней коробку с духами «Чёрный доктор» и два кашпо из кокосовых волокон. — Почему ты только зашёл?! Ты уже давно приехал, а зайти ко мне не удосужился…
Она алчно схватилась за кашпо, скользнув невнимательным взглядом по духам.
— Ох, Муля! Какая прелесть! Где ты это взял?
— Там, в Белграде, был магазинчик для цветов. Вот там и взял, — ответил я, — очень полезная для цветов вещь. Туда можно высаживать растения и корни у них никогда не будут загнивать. А ещё кокосовое волокно хорошо впитывает влагу. Можно один раз полить и уехать в отпуск. А вазон не пропадёт.
— Чудеса, — покачала головой Изольда Мстиславовна и решительно сказала, — высажу туда пуансеттию!
Я не знал (и знать не хотел), что такое пуансеттия, но глубокомысленно покивал.
Изольда Мстиславовна ещё немного полюбовалась кашпо, погладила его, потрогала, а потом прищурилась и тихо сказала:
— Будь осторожен, Муля. Там тебе Завадский сюрприз подготовил.
— Что за сюрприз? — нахмурился я.
Терпеть не могу сюрпризы. Особенно от таких, как Завадский.
— Точно не знаю. Слышала, Ваня с ним по телефону разговаривал и ругался. Так что будь осторожен, Муля. Через два дня большое собрание на базе Центральной студии телевиденья. Будут твой проект обсуждать и поточные мероприятия с югославами. Ты приглашён, но, насколько я знаю, без права голоса.