Глядя на огромную чашку ароматного чая, которую Дуся поставила передо мной, я потянулся к тарелке с кексами.
— Муля, я тебе кексы не дам! — строго рыкнула на меня Дуся. — Сейчас покушаешь сперва борщ, а потом уже будешь сладкое.
— Ну, Дуся, — попросил я, — давай лучше сперва кексы. Так пахнут, что я прямо не могу удержаться.
— Нет, Муля, так ты перебьёшь весь аппетит, — не согласилась Дуся. — Сначала нормально покушаешь, а уже потом все эти финтифлюшки сладенькие. Ешь сколько влезет. Но после основных блюд!
Я вздохнул. Насколько я понял, Дуся с детства боролась за хорошее состояние желудка Мули, поэтому не буду ей в этом мешать (да и бессмысленно это). Я отхлебнул пахучий чай и аж зажмурился от удовольствия.
— Как там Модест Фёдорович? — спросила Дуся, ловко сервируя стол. — Нормально? Пирожки понравились или нет?
Я завис, не зная, как объяснить Дусе, что ни Модест Фёдорович, ни тем более Маша, на её пирожки не обратили никакого внимания. Но так, чтобы её не обидеть, ведь врать не хотелось, а правду говорить было как-то не по себе. Поэтому я кивнул — мол, всё хорошо. Дуся приняла это как должное, потому что она знала, что к её стряпне все всегда относятся только восторженно.
— Как там Модест Фёдорович с Машей? Помирились? — наконец не выдержала Дуся и задала главный вопрос, который, очевидно, не давал ей покоя.
— Эм… — замялся я. — Как бы тебе объяснить…
— Да прямо говори! — прикрикнула на меня сердитая Дуся, которая уже заподозрила что-то нелдадное. — Что ты мнёшься, как девица на выданье!
— Ну, что тебе сказать… Они, конечно, немного рассорились, — задумчиво сказал я. — Но ты не переживай, там более-менее всё уже улажено. Отцу просто нужен отдых, да и Маша в положении, ей бы тоже отдохнуть не помешало.
— Ну, где же сейчас можно нормально отдохнуть? Лето заканчивается, — вздохнула Дуся. — Разве что кто на дачу бы поехал, но только нет у него дачи.
— Так была же?
— Была, — кивнула Дуся, — но ты отца ж знаешь. Он, когда переходил в этот новый институт, отдал участок кому-то со старой работы. Так что сейчас нет ничего…
— Ничего страшного, я выбил им две путёвки в Алушту, в санаторий, — сказал я и демонстративно помахал бумажками перед носом Дуси. — Завтра зайду и занесу.
— Подожди, подожди, зачем завтра? Ты сегодня занеси! Какие там даты стоят?
— Послезавтра надо уже выезжать, — сказал я, глядя на даты, и в душе чертыхнулся: неужели Лёля не могла достать путёвки с большим сроком? А так, за три дня они могут не успеть подготовиться, и Мулин отец, даже не отчим, даже не сможет на работе отпроситься.
— Слушай, что-то слишком короткий промежуток времени, — сказала Дуся. — Поэтому давай сейчас ешь и дуй к отцу. Отдай ему путёвки. Потому что Маше нужно приготовиться, в её положении это не так просто. Вообще, у женщины, когда она едет на море на отдых, это всё занимает много времени, а уж Маше тем более. Так что лучше не тяни. Завтра ты можешь быть занят, придёшь к ним аж поздно вечером, и поэтому у Модеста Фёдоровича останется всего лишь один день для того, чтобы отпроситься. Могут в такой спешке не отпустить.
Я был с Дусей согласен абсолютно на все сто процентов.
Пока я ел, заодно решил прозондировать почву, и спросил:
— Дуся, скажи, а вот ты сейчас говорила, что, если бы у моего отца была дача, как бы хорошо было им вечером поехать отдохнуть. А вот скажи, Дуся, а ты бы хотела, чтобы у тебя была дача?
Дуся задумалась, и улыбка осветила её простое лицо.
— Да кто же бы не хотел иметь кусочек земли, свой огородик, цыпляток… Я бы там помидорки выращивала, возможно, даже завела бы большой цветник с розами и гладиолусами. Я всегда мечтала, чтобы у меня были ягодные кусты. Малина у нас в детстве была в саду плохонькая, ты даже не представляешь, как обидно… Моя мамка всегда держала такой хороший садик. Там были и крыжовник, и смородина. А вот малины почему-то, считай, и не было. Мы в лес за ней ходили…
Дуся ударилась в воспоминания. Глаза её затуманились.
— Так ты хочешь свою дачу? — спросил я.
Дуся кивнула задумчиво, потом вздохнула, мол, ах, мечты, мечты, и пошла обратно хлопотать над кексами.
Я загадочно улыбнулся.
Потому что я теперь знаю, чем порадовать Дусю.
Так как Дуся была права, то, закончив ужинать, я прихватил путёвки. Дуся вручила мне очередную корзинку со свежеиспечёнными кексами, и, вооружившись вот этими подарками, я отправился к Мулиному отчиму.
На этот раз Модест Фёдорович дверь открыл быстро. И вид у него был не такой взъерошенный, как полдня назад.
— Муля, — сказал он, — заходи. Что опять случилось?
— А что, просто так к отцу уже и зайти нельзя? — вопросом на вопрос ответил я.
— Да почему же, почему же, — смутился он. — Ты извини, Муля, что так днём получилось… нехорошо. Я не выспался после конференции, не пришёл в себя, был долго в дороге, вот и среагировал как-то неправильно. Ты не обижайся на меня, пожалуйста.
— Да нет, всё нормально. Я тут кексов принёс, Дуся передала.
— Ох, Дуся, вот она нас балует. То кексы, то пирожки. Кстати, пирожки очень вкусные, — улыбнулся Модест Фёдорович. — Я на обед с собой в институт прихватил, так хорошо пообедал, что не пришлось даже в столовую идти.
На кухню вошла Маша. Вернее, услышав наш разговор, вошла.
— Вы тут чаёвничаете? — спросила она и тоже плюхнулась за стол.
Модест Фёдорович встал, налил ей чай и поставил перед ней чашку.
— Ой, какие вкусные кексики. Дуся пекла? — спросила она.
— Да, Дуся, конечно, — сказал я.
— Да, хорошо тебе, Муля. Ты увёл у меня Дусю, так что теперь ты можешь кексики хоть каждый день кушать. А вот мы… — она посмотрела на меня неодобрительно и отхлебнула чай.
— Ну, видишь, Маша, Дуся — женщина. Сам-то я кексы печь не умею. Ты тоже женщина, поэтому ты вполне можешь делать кексы, причём ещё более вкусные, чем Дуся, — дипломатично сказал я.
Модест Фёдорович чуть не поперхнулся чаем. Маша метнула на меня гневный взгляд, но промолчала.
Чтобы разрядить обстановку, я сказал:
— Я зашёл к вам не просто так, и не потому что кексы принёс.
— Посмотреть, помирились ли мы? — насмешливо фыркнула Маша. — Вдруг я твоего отчима покусаю его спасать надо.
— Да нет, кексы — это заодно, по пути. Вообще-то я принёс вам две путёвки в дом отдыха в Алушту, — сказал я.
Радостная улыбка осветила Машино лицо.
— Муленька! — заворковала она, — да какая ты лапушка! Как же тебе это удалось?
Она цепко схватила обе бумажки и начала их рассматривать.
— Да здесь же нет ничего! Никого не вписано!
— Я знаю, что ничего не вписано. Вы можете вписать сами себя, — сказал я. — Это мне по знакомству помогли с путёвками, вот они нигде и не числятся. И два места в хорошем номере с видом на море вам будет обеспечено. Санаторий, если я не ошибаюсь, называется «Прибой». Но лучше туда позвонить и всё уточнить заранее. К сожалению, эта путёвка горящая, поэтому через три дня надо выезжать.
— Ой, три дня всего! Я не успею собраться! — запричитала Машенька, подскочила, чмокнула меня в щеку и выскочила из кухни.
— Спасибо, Муля, — кивнул Модест Фёдорович. — Конечно, для меня это непредвиденная поездка, потому что я сам только с командировки, а на работе полный завал, и у меня очень большая куча работы. Но Маше, конечно, надо отдохнуть, она в положении, ей скоро рожать. Поэтому, конечно, я отпрошусь и хоть ненадолго поеду с ней в санаторий. Думаю, дня на три или четыре, потом вернусь, а она пусть уже дальше будет в этом санатории.
— Ну, слушай, отец, ведь путёвка пропадёт. Она на двадцать дней, эта путёвка, а ты хочешь только три дня быть.
— Ну, ты понимаешь, Муля, у меня же сейчас защита проекта по разработке вермикулитовых добавок…
В это время на кухню вбежала Маша, на которой было надето синенькое платьице в белый цветочек.
— Муля, посмотри! — она крутнулась вокруг своей оси, и юбка взвилась колоколом. — Как тебе новое платье? Я в нём не сильно толстая?
— Нет, Маша, ты очень хорошо выглядишь, — сказал я, пытаясь скрыть иронию от такой метаморфозы своей мачехи.
Машенька мгновенно изменилась после того, что я её видел два последних раза. Сейчас передо мной была ласковая кошечка, которая ворковала, улыбалась, спрашивала моего совета по любому поводу.
Я смотрел на это, бросал взгляды на Модеста Фёдоровича и не видел никакой радости в его глазах.
На обратном пути из дома Мулиного отчима, я забежал на телеграф и позвонил Алле Мальц. Долгое время никто не брал трубку, затем она-таки подошла к телефону, и я услышал её сонный голос через поскрипывание и шум в трубке.
— Алла, — сказал я, — это Иммануил Бубнов.
— Муля? — удивилась она. — Что случилось?
— Ну, во-первых, я хотел сказать тебе, что скоро приезжают югославы, и я очень надеюсь, что ты найдёшь время в своём графике и продолжишь съёмку в той роли, в которой ты играла в фильме в Югославии.
— С удовольствием! — заверещала радостно в трубку Алла. — Когда? Что мне надо делать?
— Ну, пока посмотри, чтобы у тебя было пару новых платьев, потому что после съёмок мы, может быть, пару раз заедем в ресторан или там ещё куда-нибудь, — обтекаемо сказал я. — Надо посмотреть по графику, план мероприятий только составляется.
Алла радостно защебетала в трубку о том, как она рада.
— Подожди, подожди, — прервал я поток её словоизлияний, — тут ещё всё вилами по воде писано.
— Что случилось?
— Ты понимаешь, Тельняшев, ты же помнишь, как он дрался с парнями, бухал и всё остальное. Так вот, он натравил отца на нас, а отец у него в Главлите работает. Это связано с цензурой. И вполне возможно, что он зацензурит весь этот фильм, и ничего вообще не получится. И этот фильм даже не выйдет на экраны.
Некоторое время в трубке было огорчённое молчание.
— Алла? — спросил я.
— Да, я думаю… Слушай, Муля, а как ты считаешь, если я пожалуюсь дяде?