— Ну, я думаю, что это нормально, — ответил я, стараясь, чтобы в моём голосе не проскользнула радость, — потому что от этого фильма, в котором ты снимаешься в одной из важных ролей, от этого зависит твоя дальнейшая актёрская карьера. А перспектива у тебя, как у актрисы, есть, это я тебе точно говорю.
— Я обязательно поговорю с дядей!
— Тогда, Алла, я тебя попрошу такое. Во-первых, никому не говори, что это я пожаловался, потому что ты сама понимаешь, кто такой я, и кто такой Тельняшев. А во-вторых, ты потом мне расскажи всё, чем всё закончилось. Только давай не по телефону, а загляни ко мне на работу.
— Договорились, договорились! — сказала Алла, и я положил трубку.
Я шёл по улице и был очень доволен собой. Сделал гадость на сердце — радость. Прекрасно. Теперь пусть Тельняшев на себе прочувствует, что и как.
Но больше я был рад, что данный прецедент случился, и Алла вписалась за это, а также будет подключён её дядя. Поэтому если уж её дядя впишется за наш фильм, то никакие интриги Завадского, Нановича и прочих заинтересованных лиц никогда не помешают мне доделать фильм до конца и получить от этого большие дивиденды.
А на следующий день, прямо с утра, меня переловила кареглазка Оля.
— Муля, можно тебя на минуточку? — сказала она и решительно потянула меня за рукав в Красный уголок.
Там сейчас никого не было. Я даже удивился, что ей от меня надо.
— Оля, ну мы же с тобой говорили о том, что я сейчас очень занят и никаких лекций я проводить не могу. Давай мы уже с югославами всё порешаем, и потом я сделаю вам прямо целый цикл лекций, хорошо? — примирительно сказал я. — Я сейчас очень спешу, на самом деле я хотел заглянуть к Изольде Мстиславовне и посоветоваться с ней.
— Подожди, Муля, — сказала она. — Ты знаешь, тут такое дело…
— Что такое? Что случилось?
— Понимаешь, Муля, у нас по комсомольской линии сейчас идут странные разговоры про тебя. Говорят, что какие-то у тебя нехорошие дела были в Югославии. Пойми, эти все разговоры идут неспроста, — сказала она и многозначительно на меня посмотрела.
Глава 19
— Как проходит подготовка к приёму югославов? — спросил Козляткин утром.
Он явно был недоволен, но я не стал обращать внимания и ответил:
— Всё хорошо, Сидор Петрович. План мероприятий мы давно уже составили, с Главлитом согласовали и у Большакова утвердили, хоть и со второй попытки. Основные площадки для съёмок определили ещё в прошлый раз. Кроме того, нам помогают другие режиссёры и съёмочные группы из «Мосфильма». При необходимости, мы подключим в массовку актёров из театра Капралова-Башинского и Глориозова.
— Это всё хорошо, — скривился Козляткин. — Я прекрасно знаю, что там у вас всё хорошо. Меня интересует, как идёт подготовка к программе после всех официальных мероприятий.
— А-а-а-а… вот вы о чём, — сказал я. — Ну, прежде всего мы определили, в какие дни мы устроим им баню. Пригласим мужчин на охоту. Это, условно, «охота». На самом деле просто отдых на природе.
— Нет, мне не нравится слово «охота», — покачал головой Козляткин. — Нужно всё переделать. Может быть, просто «выезд на шашлыки»? Или ещё лучше — «Выезд на природу»? Но тогда и женщины примут участие, нам будет неудобно отказать им.
— Сидор Петрович! Но мы бы хотели попариться в бане нормально, без баб, — развёл руками я. — Вспомните, как прошлый раз хорошо посидели. Когда ещё эти… негры были.
— Чем тебе бабы не угодили, товарищ Бубнов? — рассмеялся Козляткин. — Хотя, судя по тому, что ты до сих пор холостяк, я уже начинаю сомневаться, нравятся ли они тебе вообще!
Ага, не хватало, чтобы он меня в этом подозревать начал. Настроение сразу перешло из мажорного в минорное, но я хмуро ответил:
— Вы что, спелись с моей мамой? — буркнул я. — Она всё мечтает меня женить. Причём сама перебирает всех невест лично. Вот, к примеру, встречался я с Зиной Синичкиной…
— Той, нашей Синичкиной? — округлил глаза Козляткин и заинтересованно подался вперёд. Сплетни и всякие такие вот новости он горячо любил. Хоть и делал вид, что он вообще не такой и выше всего этого мыла и мещанства.
— Ну да, — кивнул я и пояснил, — Пару раз в кино сходили, так матери не понравилось, и она её отшила.
— И что ж ей не понравилось? — глаза Козляткина блеснули.
— Не знаю. Зина не умеет пользоваться вилкой для рыбы, как я понял, — усмехнулся я.
— Женщины, — закатил глаза Козляткин.
— Ну да, тем более это мать. А я у неё единственный сын. Поэтому пусть выбирает. Пока она этим занимается, так хоть меня не трогает, и я относительно свободен.
— Но всё равно тебе уже скоро жениться надо, — сказал Козляткин непреклонным тоном.
— Согласен, — не стал развивать дальше тему я и почему-то вспомнил о Мирке.
Интересно, приедет ли она с делегацией или Нанович её не отпустит?
— Так что там ещё по мероприятиям? — вернул меня на грешную землю Козляткин, — Хорошо, Муля, убедил. Назови это не «охота», а «рыбалка». Поедем на природу, отдохнём. Йоже Гале нормальный мужик. Поедем, да. Только действительно, баб не бери на рыбалку…
— Бабы всё равно захотят. Многие бабы ловят рыбу, — вкрадчиво сказал я и, глядя, как вытянулось лицо Козляткина, добавил — или делают вид, что любят ловить рыбу.
— Ладно, убедил. Пусть остаётся охота, — кивнул Козляткин. — Хорошо, с этим покончили. Дальше что?
— А дальше есть одна проблема. Ко мне цепляются критики из Главлита.
— Это ещё что такое? — нахмурился Козляткин. — В каком смысле? Проект же одобрен аж наверху.
— Они придрались к тому, что в закадровых словах, которые будут использованы для заставок фильма, употребляются слова «развлечение», «удовольствие от жизни» и подобные выражения.
— Да ты что? — нахмурился Козляткин. — Чем же им «развлечение» и «удовольствие от жизни» не угодили?
— Они считают, что это придаёт слишком расслабленную, легкомысленную атмосферу, и что это не отвечает советским реалиям. И даже дискредитирует образ советского человека.
— Вот скоты, — выругался Козляткин. — Уже не знают, к чему придраться. Разве советский человек не имеет права быть весёлым, развлекаться на досуге и получать удовольствие от жизни?
— Да, это всё Тельняшев мутит, — наябедничал я.
— Тельняшев? — нахмурился Козляткин, — Погоди, что-то такое знакомое. Это не этот Тельняшев, что в Главлите рулит?
— Да, это отец того Тельняшева, который пил, бухал, дрался и устраивал дебоши в Югославии. Так, что товарищ Иванов и товарищ Сидоров хотели отправить его на родину, но я гуманно уговорил оставить. Чтобы не выносить сор из избы. И вот отец вместо благодарности сейчас вставляет палки в колёса.
— Тельняшев, Тельняшев… мерзкий типок… Ладно, с ним я сам разберусь, — нахмурился Козляткин. — Продолжай дальше.
Мы проговорили почти час, пока все вопросы не были решены.
А сразу после обеда я отправился к Модесту Фёдоровичу в институт.
— Отец, можно? — заглянул я в кабинет, когда секретарша кивнула, что он не занят.
— Ооо, Муля, заходи! — обрадовался Мулин отчим.
Разительная перемена между тем, как он меня принимал оба раза дома, и как сейчас — явно бросалась в глаза. Модест Фёдорович был в белом халате, с одной стороны прожжённом каким-то рыжим реактивом, а с другой щедро украшенным россыпью фиолетовых пятнышек. Но вид при этом имел самый что ни на есть благодушный.
— Как дела, сынок? Ну что там с Югославией? Тебе удалось сделать хороший фильм? Скоро югославы приедут? Ты с тётей Лизой встречался? Как тебе тётя Лиза? На маму похожа? Что там было? Понравился ли тебе Белград? — вопросы сыпались из него, как из решета.
— Всё хорошо, отец, — рассмеялся я и кратко рассказал о своих приключениях за границей.
— И ты действительно решил вернуться? — недоверчиво покачал головой Мулин отчим.
— Потому что я патриот, — усмехнулся я.
Судя по виду Мулиного отчима, он мне особо не поверил.
— Я же серьёзно спрашиваю, — насупился он.
— А ты бы остался на моём месте? — спросил я.
— Я? — аж опешил Модест Фёдорович.
Он задумался, причём довольно глубоко. Видимо тема отзывалась его внутреннему состоянию. Я ему не мешал. Одна интересная мысль, а точнее пока ещё зародыш этой мысли, появилась у меня, мелькнула и пропала.
— Пожалуй, да, хотел бы, — вдруг кивнул Модест Фёдорович, и я выпал из задумчивости.
Это было столь неожиданно для меня, что я сильно удивился.
— Но как? Я думал, что для тебя Родина — превыше всего.
— Муля, — вздохнул Модест Фёдорович, — я очень люблю свою страну. На всей планете нет ничего прекраснее и лучше. Я, не раздумывая, готов за неё отдать жизнь. Но ещё больше я люблю науку. А, как ты понимаешь, наука не имеет границ. Поэтому я согласен жить хоть на Луне, хоть в Гондурасе, но только лишь бы у меня было соответствующее оборудование и возможности для исследований.
— А здесь у тебя такого оборудования нет, — понял я.
— К сожалению, нет, — вздохнул Модест Фёдорович. — Я мечтаю создать прибор для количественного анализа элементного состава вещества по атомным спектрам поглощения с непрерывным источником и коррекцией фона на основе эффекта Зеемана.
— Аааа… — с глубокомысленным видом кивнул я, пытаясь незаметно собрать мозги в кучку.
— Теперь ты меня понимаешь, сын? — выдохнул Модест Фёдорович и с надеждой посмотрел на меня.
— Эффект Зеемана? Конечно, понимаю, — я кивнул с умным видом, чтобы не обижать Мулиного отчима, и чтобы не выглядеть в его глазах совсем уж дураком, который даже в эффекте Зеемана не разбирается, — отец, а здесь такого эффекта добиться невозможно, да?
— Да причём здесь эффект Зеемана! — возмутился Мулин отчим. — Здесь даже необходимые детали для создания этого прибора достать невозможно!
— А там возможно?
— А там мне их могут изготовить по чертежам! За большие деньги!
— А здесь не могут?
— А где я такие деньги возьму?! — вскричал Модест Фёдорович и аж подскочил. — Кто мне их даст?!