— Иммануил Модестович, извольте передать документы Богдану Эдуардовичу!
— Какие документы? — удивился я.
— Все документы на советско-югославский проект «Зауряд-врач», — уточнила она.
— Я не должен передавать никому никакие документы, — пожал плечами я и для дополнительной аргументации развёл руками.
— Но вам же сказали!
— Кто мне и что сказал?
— Вам же Эдуард Казимирович сказал.
— Ну и что? Что он мне сказал?
— Он вам сказал, что Богдана Эдуардовича «наверху утвердили»!
— С чего бы это его наверху утвердили? — удивился я и добавил. — Если его утвердили наверху, пусть мне покажут приказ о том, что теперь проектом руководит он. Насколько я знаю, данный проект, который разработал я, был одобрен лично Иосифом Виссарионовичем. И, исходя из его пожеланий, я и делал этот проект со своими соратниками и коллегами. Если кто-то изменил мнение товарища Сталина, если на это есть какие-то документы, приказ, распоряжение, ещё что-то, пожалуйста, предъявите. Я сразу же передам все документы в полном объёме. Пока же, кроме каких-то лозунгов товарища Тельняшева-старшего, я доказательств не слышал и не видел. Доверять ему у меня нет оснований. Я его не знаю, и, кроме того, что он своего деточку-балбеса всунул в нашу делегацию, когда мы ездили в Югославию, больше я от него ничего адекватного не видел. Судя по его поведению на перроне, когда мы встречали делегацию, я глубоко сомневаюсь в его разумности.
Я посмотрел на Татьяну Захаровну испытывающим взглядом. Она смутилась, покраснела и вышла с кабинета, ни слова не говоря.
На этом инцидент был временно исчерпан, больше меня никто не трогал, и я вернулся к прерванному занятию.
После всех этих разговоров работать больше не хотелось. Поэтому я встал, собрался и отправился на съёмочную площадку «Мосфильма». Там как раз вовсю шли съёмки очередной сцены из «Зауряд-врача». Миша Пуговкин, обряженный в военную форму, играл на гитаре и пел романс, сидя на перевёрнутой бочке. Вокруг собрались артисты, отыгрывающие солдат, в нужных местах они аплодировали, подбадривали Мишу, и сцена продолжалась довольно бодро.
Я мельком взглянул на них и, аккуратно, стараясь не помешать съёмкам, обошёл площадку и встал с другой стороны. Ко мне тут же подошёл Йоже Гале.
— Муля, — сказал он, — я уже несколько дней здесь, и мы все с тобой никак не встретимся. Нужно срочно поговорить и решить наш дела.
— Говори, — сказал я. — Сейчас последние дни такая суета, я немножко, можно сказать, под колпаком, поэтому особо в данный момент куда-то встречаться или какие-то разговоры вести мы не будем. Давай чуть попозже. Обещаю, что обязательно найду время.
— Но я же привёз товар…
— Товар я у тебя заберу, только не сегодня, а завтра. Думаю, что мы сделаем так. Ты привёз всё то же, что я тебе заказывал?
Йоже Гале кивнул.
— Чудесно. Значит, ты находишься в той гостинице, где вся ваша делегация. Какой номер?
Йоже Гале опять кивнул и сообщил:
— Восемнадцать.
— Прекрасно. К тебе подойдёт человек и так, чтобы было незаметно, заберёт все сумки. А вот деньги я тебе передам через два дня. У нас как раз будет возможность посетить выезд на природу, и мы потом это дело с деньгами с тобой незаметно и провернём. Если ты мне доверяешь…
— Конечно, конечно, Муля, — закивал Йоже Гале. — Вопросов нет. Главное, чтобы у меня забрали эти сумки, потому что я переживаю. Они же у меня стоят в номере. Я их спрятал под кроватью. Но туда приходят горничные, и как это всё будет, когда ни обнаружат, непонятно. Рано или поздно это станет известно. Сам понимаешь.
— Не беспокойся, — кивнул я. — Вот-вот вся ситуация решится.
— Ты не забыл, что туфли просил, да, для Дуси? — усмехнулся Йоже Гале, — Я с собой взял на площадку, так уже второй день ношу. Тебя вчера не было.
— Все дела, дела, — вздохнул я. — Тогда давай сюда.
Я забрал туфли, развернул, посмотрел. Это был именно её размер и те перламутровые, которые я заказал.
— Спасибо, — от души поблагодарил его я. — Она будет очень довольна.
— Но я же привёз ещё подарки, другие, для твоих родственников, как ты и заказывал, — сказал Йоже Гале.
— Ничего страшного, этот человек заберёт их с остальным товаром.
На том мы и порешили. Я заторопился обратно, потому что обеденный перерыв уже заканчивался, и мне нужно было вернуться в кабинет и продолжить оформление документов.
На выходе из площадки я наткнулся на Фаину Георгиевну, которая со счастливой улыбкой шествовала в свою гримёрку. Она была в форме сестры милосердия. И я не выдержал и сказал:
— Благословите, сестричка…
— Муля! — обрадовалась она мне и, вместо того, чтобы перекрестить, дала легонько дурашливый подзатыльник. — Как хорошо, что я тебя встретила! Ты что-то совсем пропал. Это правда про Машу? Правда?
— Да, — сказал я. — Теперь у вас будет новый сосед.
— Да, Миша Пуговкин, хороший сосед, — улыбнулась Фаина Георгиевна. — Очень жаль твоего отчима. Даже не знаю, что и сказать.
— Ничего страшного, — ответил я. — Все люди совершают ошибки, и хорошо, что отец вовремя с этой ошибкой разобрался. Гораздо хуже, если бы они прожили несколько лет, ребёнок родился, вырос, отец бы привязался к нему, начал воспитывать, ребёнок бы считал его родным отцом, а потом Маша вот это всё отчебучила, и это было бы всё намного хуже, чем сейчас.
— А куда ты её сослал? — с любопытством спросила Фаина Георгиевна.
— Да пусть пока поживёт в коммуналке. Там и Белла за ней присмотрит, и всё, чтобы было нормально. На дорогу же её, беременную, не выбросишь.
— Ну да, ну да, — кивнула Фаина Георгиевна.
И тут я не удержался и поддел её:
— Так всё-таки для кого вы ту жёлтую жилетку вязали, Фаина Георгиевна? — спросил я.
Она густо покраснела и отвела взгляд.
Чтобы погасить неловкую паузу, я перевёл тему разговора:
— Ну, вы довольны своей ролью?
— Очень довольна. Хотя это похуже, чем театральная игра, — обтекаемо ответила она, но, увидев моё вытянувшееся лицо, сказала: — Муля, я пошутила. Мне очень понравилось. Я тебе премного благодарна за то, что ты дал мне возможность принять участие в таком проекте. Наверное, это будет моя самая лучшая роль.
— Ну, я помню, как вы играли Розу Скороход. Мне кажется, что лучше роли уже никто не сыграет.
— Посмотрим, — таинственно ответила она и улыбнулась. — Я очень довольна, что получилось встретиться с Изабеллой. Она скоро приедет ко мне, обещала. Ей там морально тяжело, на Родину тянет… Уже мы все стареем, нас тянет к своей семье, к родной земле. Вот я её понимаю, поддерживаю, пусть приезжает. Хотя, конечно, зря…
Я не нашёлся, что ответить.
А когда вернулся с работы домой, первым делом спросил Дусю:
— Как он?
— Опять пьёт, — покачала головой она и нахмурилась, — охохонюшки… когда же это всё закончится?
Я только вздохнул.
Выезд на природу прошёл в штатном режиме. Удалось поехать без баб. Но главное, получилось поговорить с Йоже Гале, пока все начальники парились в бане.
…мы выскочили с Йоже из парилки, и я первым плюхнулся в озеро и поплыл подальше. Йоже прыгнул вслед за мной и аж заорал от холодной воды.
— Терпи, казак, атаманом будешь! — хохотнул я, в два гребка подплыл к дальнему берегу и выскочил из воды. Йоже последовал за мной.
Теперь нам предстояло обойти часть озера, чтобы попасть обратно к бане.
Как раз я рассчитал расстояние, чтобы была возможность переговорить с глазу на глаз.
— Тельняшев гадит, — встревоженно сказал Йоже. — приходил на съемочную площадку. Пытался лезть в процесс съемок.
— А ты?
— Я сделал вид, что не понимаю. Но там были ребята из «Мосфильма». Они его быстро отвадили.
— Это хорошо, — усмехнулся я. — Товар, когда забрали, всё нормально прошло?
— Да, всё нормально, — кивнул Йоже и вдруг добавил, — Муля, мне придётся на пять дней вернуться домой. Я прямо завтра выезжаю.
— Что-то случилось? — встревожился я.
— Дедушка заболел, — вздохнул он и тень набежала на его лицо, — он уже очень старенький. Хочу с ним перед смертью попрощаться.
— Конечно, — кивнул я, — я скажу товарищу Иванову.
— Да мы всё уже согласовал, — сказал Йоже, — тем более, я туда и обратно.
— Йоже, а ты письмо для моей тёти Лизы с собой захватить можешь?
— Ну конечно! О чём разговор!
— Тогда я прямо сейчас пойду напишу. После бани…
Я вернулся домой после охоты и был в чудесном расположении духа.
Из кухни вышла мрачная Дуся и тихо сказала, кивнув на кабинет:
— Пьёт.
Я вздохнул и скорбно покачал головой.
— Алкашом уже стал, — обличительно сказала Дуся. — Уже скоро почт две недели, как пьёт. Не знаю, что и делать.
— Нужно подождать, — сказал я, — ему нужно время.
Дуся вздохнула.
— А у меня для тебя есть и хорошая новость, — усмехнулся я и вытащил из портфеля свёрток, — Смотри.
— Что это? — Дуся с подозрением покосилась на свёрток и осторожно взяла в руки, словно я ей мог подсунуть дохлую жабу (а, может, в детстве Мули так и было).
— Посмотри, — хмыкнул я, — Раскрывай. Смелее!
Дуся развернула и ахнула:
— Батюшки-светы!
— Нравится? — улыбнулся я, глядя на её изумлённое и по-детски растерянное от радости лицо.
— Это разве мне? — пролепетала Дуся и покраснела.
Все мысли о несчастной судьбе Модеста Фёдоровича моментально были забыты — Дуся рассматривала новые туфли. Перламутровые, на невысоких устойчивых каблучках, с огромными по меркам моего прошлого мира пряжками.
— Я про такие даже мечтать никогда не могла! — прошептала Дуся, прижимая туфли к груди.
Прошло ещё пару дней. Когда я вернулся домой, Дуся сказала злым голосом:
— Он пьёт и пьёт! Уже вторая неделя закончилась, скоро третья будет. Муля, сделай что-нибудь! Эдак и до беды недалеко.
И тогда я постучал в дверь кабинета.
Некоторое время ничего не происходило.
Тогда я постучал громче и настойчивее.