— Мне? В Якутию? — удивился я.
Надежда Петровна, которая сидела рядом и вышивала, вскинулась и посмотрела недоумённо на Адиякова:
— Зачем Муле ехать в Якутию? Ему и здесь хорошо!
— Да потому что я туда уже вряд ли доеду, что-то здоровье пошаливает. Возможно, чуть позже, летом, но на зиму я туда точно не поеду, а уж там зима начинается с сентября.
— Я тебя не пущу! — категорически сказала Надежда Петровна и сердито отшвырнула пяльцы. — Ты уже раз в Якутию уехал — почти на двадцать семь лет! Я что, должна тебя опять столько ждать? Так я уже не доживу столько!
— Нет, нет, нет, — засмеялся Адияков, — я туда не поеду. Не беспокойся, Наденька. Ну, я думаю, Муля, что тебе надо съездить.
— Зачем?
— Потому что, во-первых, меха уже заканчиваются. Надо набрать новых. Я тебе подскажу, к кому обратиться. Но самое главное — в двух днях пути от Якутска, в одной из аласных котловин, находится наслег, по-нашему это типа деревенька, но на самом деле, там просто фактория. Там мы меняли у кочующих якутов на меха предметы повседневного спроса: спички, керосин, муку, сахар, консервы…
— И что? — спросил я.
— А то, что не только на меха я менял, но и бриллианты.
Надежда Петровна тихо охнула.
Я удивился:
— Ого! Ну, ничего себе!
— Да. А увезти я не мог. У нас были одни сани, и нас досматривали. Поэтому мы забрали только меха. А бриллианты я прикопал. Я тебе расскажу, где. Поэтому поедешь якобы за мехами и заодно выкопаешь.
— Ну, как же, я же тут на работе…
— Ничего, тебе отпуск положен. Так что сейчас доделаешь свой этот фильм, а потом бери отпуск и езжай, пока не началась большая зима, — сказал Адияков. — За фильм не переживай, без тебя его не запустят. У нас цензура такая, что он с полгода будет на полке отлёживаться. Как раз вернуться успеешь.
Я задумался.
— Да что ты тут думаешь, Муля? Такие деньги на земле не валяются! Вот! И ты можешь туда поехать, и сразу разбогатеть. Мне эти бриллианты уже не надо, у меня всё есть. А вот у тебя вся жизнь впереди — потом ещё спасибо отцу скажешь!
— Я подумаю, — неуверенно сказал я, но сам уже точно знал, что обязательно туда поеду.
Я вернулся домой в приподнятом настроении. В почтовом ящике обнаружил письмо. Прочитал адрес на конверте и улыбнулся.
— Дуся, — сказал я, заходя в квартиру, — вот пришло письмо от Жасминова. Тебе интересно?
— Читай! — воскликнула Дуся и быстренько пристроилась за столом напротив, преданно уставившись на меня глазами.
— В общем, слушай, что он пишет: ’ Здравствуйте, дорогие соседи и Муля! Живу я хорошо в деревне, мне нравится. Как ни странно, но я здесь прижился. Пётр Кузьмич руководит селом мудро, всё у него получается — ну, всякие мелкие огрехи не в счёт, хоть их и много очень. Меня он хотел сперва взять заведующим клубом, но потом передумал, потому что административная работа может убить во мне актёра. Как сказал товарищ Печкин — с ним это как раз и произошло. И он считает, что раз я творческий человек, то я должен играть на сцене.
Поэтому завклубом сейчас работает другой человек, молодой комсомолец, которого пригласили из райцентра. Я же являюсь ведущим артистом и одновременно режиссёром и сценаристом всех спектаклей. Мы с Печкиным сделали самый настоящий театр, и про нас уже даже два раза писали в районной газете. У нас самодеятельность на селе очень развита; кроме меня, после работы к нам приходят две доярки, и один тракторист — мы же открыли кружок художественной самодеятельности и теперь ставим спектакли.
Спектакли мы уже ставим сложные: про Отелло и Дездемону, Ромео и Джульетту, а ещё по Островскому… Селянам очень нравится, наши билеты раскупают за один день, и к нам на премьеру приезжают со всех окрестных деревень. Так что даже Печкин сейчас думает о том, что нужно клуб срочно расширять, потому что все желающие в одном зале не помещаются.
Но я всё о работе. А есть и другие новости. Мне Пётр Кузьмич, как ты и говорил, Муля, дал дом. Собственный дом — это большая новая изба. Такие всем колхозникам дают, а также библиотекарям, учителям и так далее. Так как я являюсь работником культуры, то мне Пётр Кузьмич дал практически полдома. Так что у меня кухня и две комнаты. Почему не целый — он посчитал, что за мной нужен пригляд, и в другой части дома живёт Прасковья Ильинична, пожилая женщина, которая работает в сельской библиотеке. Она приходит ко мне и готовит, а также стирает. И ещё приходит одна женщина из деревни, тётя Клава, которая убирается. Вот просто так. За это ей колхоз платит небольшие деньги, чтобы я мог заниматься только спектаклями.
Я очень доволен, потому что все эти бытовые проблемы, ты сам знаешь, Муля, очень далеки от меня, и теперь я могу полностью заниматься творчеством. Иногда я, конечно, скучаю по Москве, но скажу тебе честно — хорошо, что ты меня тогда пнул, чтоб уехать в деревню. Если бы я остался там, я бы точно пропал. Хотя скучаю, да, и иногда думаю, что, может быть, стоит вернуться домой, пожить немножко в коммуналке, походить просто как зритель по спектаклям в театры. Особенно я хочу в театр Глориозова сходить — посмотреть, что там сейчас ставят, для того чтобы набраться впечатлений и идей, и потом ставить эти пьесы у себя в клубе. Честно скажу, немножко скучновато бывает, но деревенская жизнь времени оставляет мало.
Но самое главное, что я тебе скажу — мне написала Лиля. Они с мужем живут хорошо, они уже ждут ещё одного ребёнка скоро, так что у них всё нормально. Скоро Гришку выпустят уже за хорошее поведение, и они вернутся обратно в коммуналку. Так что, я думаю, количество соседей увеличится. Я уже и сам подумал, что надо бы возвращаться в коммуналку, раз там будет Лиля.
Ну вот такие дела. Большой привет от Печкина и Ложкиной. Пишите. За всеми вами скучаю. С приветом, Орфей Жасминов’.
— Если он вернётся в коммуналку, когда приедут Гришка с Лилей, то я даже боюсь думать, чем всё закончится, — со вздохом прокомментировала Дуся и укоризненно покачала головой.
А на следующий день, когда я только-только вышел з Комитета, меня окликнули:
— Муля!
Я обернулся — ко мне навстречу бежала Валентина. Похудевшая, стройная и загорелая почти до черноты. Её выгоревшие под астраханским солнцем волосы рассыпались и трепетали на ветру, и она сейчас напоминала Огневушку-Поскакушку.
Я улыбнулся ей.
— Муля! — она взвизгнула и бросилась мне на шею. — А я, оказывается, так соскучилась!
Её глаза смеялись и блестели от радости.
— Я тоже рад тебя видеть, — вполне искренне сказал я и сам удивился своей радости.
— Как ты? Ты ведь всего добился, чего хотел, — сказала она, — ты рад?
— Не знаю, — вздохнул я. — Это ещё не сам триумф, а только начало.
— Ничего себе начало! — рассмеялась Валентина. — Да уже все газеты только об этом и пишут. Мы с девчатами в «Комсомольской правде» читали.
— А ты как поработала?
— Ой, знаешь, Муля, там так здорово! — её глаза затуманились, — солнце, степи и полная свобода!
— Тебе понравилось?
— Даже не знаю, как я после таких просторов в тесной Москве теперь буду, — вздохнула она.
— А поедешь со мной в Якутию? — неожиданно даже для себя спросил я.
Валентина убрала руки от лица, и глаза её лукаво блеснули.