Мумия, или Рамзес Проклятый — страница 37 из 81

– Мои ответы, скорее всего, покажутся вам невразумительными. А что касается брака вашего сына и Джулии, то Лоуренс считал, что выбор останется за Джулией. Давайте вспомним. Как он говорил? – Рамзес снова взглянул на Генри. – Английский нов для меня, но у меня исключительная память. Да. «Замужество Джулии подождет». Генри, любезнейший, вы слышали такие слова?

Генри задвигал губами, но издал лишь слабый стон. Алекс сидел красный как рак.

– Похоже, вы тоже были близким другом отца Джулии, – печально произнес Алекс. – Более близким, чем мы думали. Может быть, Лоуренс еще что-нибудь говорил вам перед смертью?

Бедный Алекс! Но все это предназначалось для Генри. В любой момент мог произойти взрыв.

– Да, – сказал Рамзес. Джулия стиснула его руку, но он этого словно не заметил. – Да, говорил. Говорил, что его племянник ублюдок. – И он снова взглянул на Генри. – Разве я не прав? «Ублюдок». Ведь именно такими были его последние слова?

Генри так резко вскочил на ноги, что стул упал на покрытый ковром пол Стратфорд-младший с разинутым ртом смотрел на Рамзеса, с его губ слетел какой-то низкий звук: – не то стон, не то всхлип.

– О господи! – воскликнул Алекс. – Мистер Рамсей, вы слишком далеко заходите.

– Разве? – спросил Рамзес, не отрывая взгляда от Генри.

– Генри, ты пьян, старина, – сказал Алекс. – Я помогу тебе добраться до каюты.

– Пожалуйста, не делай этого, – прошептала Джулия. Эллиот внимательно смотрел на них обоих. А Генри повернулся и опрометью бросился к дальней двери.

Алекс с пылающим лицом уставился в тарелку.

– Мистер Рамсей, думаю, вы чего-то не понимаете, – сказал он.

– Что такое, юноша?

– Отец Джулии всегда говорил одинаково с теми, кого любил. – Потом до него дошло. – Но… вас ведь не было там, когда он умирал. Я думал, что с ним был только Генри. Только он один.

Эллиот молчал.

– Что ж, видимо, путешествие будет очень интересным, – смущенно сказал Алекс. – Должен признать…

– Случится что-нибудь ужасное! – проговорила Джулия. У нее больше не было сил– А теперь выслушайте меня, вы все. Я больше не желаю разговаривать ни о замужестве, ни о смерти отца. Хватит. – Она встала. – Простите, но я ухожу. Если я понадоблюсь, найдете меня в моей каюте. – Она посмотрела на Рамзеса. – Но об этих вещах больше ни слова, договорились?

Она взяла маленькую дамскую сумочку и медленно пошла через столовую, не обращая внимания на глядевших ей вслед людей.

– Как все это ужасно! – услышала она за спиной: Алекс догнал ее. – Мне так жаль, дорогая, правда жаль. Ситуация вышла из-под контроля.

– Я же сказала, что хочу уйти к себе в каюту, – повторила Джулия, ускоряя шаг.


Ночной кошмар. Ты хочешь проснуться в Лондоне, в безопасности, чтобы ничего этого не было. Ты сделал то, что должен был сделать. Это существо – чудовище, его надо уничтожить.

Генри стоял у стойки бара, ожидая, когда подадут виски. Казалось, прошла целая вечность, и тут он увидел его: то чудовище, которое не было человеком. Чудовище стояло в дверях.

– Ничего страшного, – процедил Генри сквозь зубы, повернулся и бросился по маленькому, покрытому ковром коридору на палубу. Дверь хлопнула чудовище шло за ним Генри обернулся, в лицо ему ударил ветер, и он чуть не свалился на узкие металлические ступени. Чудовище было всего в двух футах. И эти стеклянные голубые глаза… Генри помчался по ступеням. Снаружи дул сильный ветер, и бежать по палубе было трудно.

Куда он несется? Как ему спрятаться? Генри рывком открыл еще одну маленькую дверь, ведущую в другой коридор. Он не узнавал номера на полированных дверях кают. Генри оглянулся – чудовище преследовало его.

– Будь ты проклят…

Его голос прозвучал жалко и слабо. Вот он снова на палубе. На этот раз ветер был таким влажным, что Генри показалось, будто пошел дождь. Он не видел, куда бежит. На мгновение схватился за борта и ненароком взглянул на бурлящие серые волны.

Нет! Подальше от борта. Он бросился прочь, нашел еще одну дверь и вбежал внутрь. Пол под ним дрожал, за спиной слышалось дыхание чудовища. Пистолет! Где, черт побери, его пистолет?!

Обернувшись, Генри полез в карман. Чудовище схватило его. О господи! Он почувствовал, как его руку накрыла теплая ладонь. Пистолет выпал из руки. Застонав, Генри прижался к стене. Чудовище не отпускало его, глядя прямо ему в лицо. Из иллюминатора то и дело врывались в помещение снопы безобразного света, озаряя лицо твари.

– Это пистолет, верно? – спросило чудовище. – Я читал о нем, вместо того чтобы почитать об Оксфорде, эгоизме, аспирине и марксизме. Он стреляет маленькими кусочками металла, которые летят с большой скоростью. Очень интересная штучка, правда совершенно бесполезная, когда имеешь дело со мной. Но если бы ты выстрелил, сюда бы пришли люди. Им бы захотелось выяснить, почему ты стрелял.

– Я знаю, кто ты такой! Я знаю, откуда ты взялся!

– О да, ты знаешь! Тогда ты должен понимать, что и я знаю, кто ты. И что ты натворил. И мне не составило бы труда затащить тебя в угольный отсек и бросить в топку этого волшебного корабля, где тебя пожрал бы огонь, который гонит нас сейчас по холодной Атлантике.

Тело Генри забилось в судорогах. Он боролся изо всех сил, но не мог вырваться из рук, державших теперь его за плечи, да так, что трещали кости.

– Послушай меня, глупец. – Чудовище придвинулось еще ближе, и Генри почувствовал его дыхание на своем лице. – Навредишь Джулии, и я это сделаю. Джулия заплачет, и я это сделаю! Джулия только нахмурится, и я это сделаю! Ты жив только потому, что Джулии так спокойнее. Только поэтому. Запомни, что я сказал.

Хватка ослабла. Генри покачнулся, едва удержавшись на ногах, сжал зубы, закрыл глаза. И вдруг в брюках стало тепло и влажно, запахло экскрементами: кишечник не выдержал.

Чудовище все еще стояло рядом. Тьма скрывала его лицо. В тусклом свете, льющемся из иллюминатора, тварь разглядывала пистолет, потом засунула его себе в карман, развернулась и исчезла.

Очнувшись, он обнаружил, что находится в конце коридора. Никто вроде бы мимо не проходил. Трясущийся, жалкий, он поднялся и поплелся к своей каюте. Там он зашел в гальюн, и его вырвало. Потом он стащил с себя перепачканные брюки.


Когда царь вошел, Джулия плакала. Риту она отослала ужинать с другой прислугой. Рамзес даже не постучался. Просто открыл дверь и скользнул внутрь. Джулия не смотрела на него. Она приложила платок к глазам, но слезы все лились.

– Прости меня, моя царица, моя нежная царица. Пожалуйста, прости.

Она подняла глаза и увидела его грустное лицо. Он стоял перед ней, беспомощно опустив руки; висевшая сбоку лампа высвечивала золотой ореол вокруг его темных волос.

– Сделай то, что ты хотел, Рамзес, – с отчаянием в голосе произнесла Джулия. – Я больше не могу выносить эти муки: ведь я знаю, что он сделал. Сделай это, умоляю тебя. И в Египте мы будем вдвоем.

Он сел рядом с ней, нежно развернул к себе лицом, и на этот раз, когда он поцеловал ее, она совершенно растаяла, позволив ему обнять себя, вдохнуть в нее этот могучий жар. Она целовала его лицо, его щеки, закрытые глаза. Она чувствовала, как его пальцы впиваются в ее обнаженные плечи, как он стаскивает с груди ее бальное платье.

Смутившись, Джулия отпрянула. Видимо, он не так ее понял.

– Я не хочу, чтобы это случилось, – сказала она, и снова из глаз ее потекли слезы.

Не глядя на Рамзеса, она поправила платье. Когда наконец их взгляды встретились, Джулия увидела на лице царя бесконечное терпение и легкую улыбку, к которой теперь примешивалась грусть.

Он потянулся к ней, и Джулия замерла. Но он просто поправил сбившийся рукав ее платья, расправил на шее жемчужное ожерелье и поцеловал ей руку.

– Пойдем отсюда, – сказал он ласково, нежно целуя ее в плечо. – Там свежий ветер. И играет музыка. Мы можем немного потанцевать? Ах, этот плавающий дворец! Настоящий рай. Пойдем со мной, моя царица.

– Но как же Алекс? Если бы Алекс…

Рамзес поцеловал ее в шею. И снова поцеловал руку, потом перевернул и нежно прижался губами к ладони. Джулию снова охватил жар. Оставаться в этой каюте было бы глупо, безрассудно. Нет, она не должна допустить такое. Это может случиться только тогда, когда она захочет этого всей душой.

Но ее душа уже не на месте – вот в чем весь ужас. И опять Джулии показалось, что жизнь ее разрушена.

– Ладно, пойдем, – уныло согласилась она.

Рамзес помог ей подняться. Взял у нее носовой платок и вытер ей глаза, как ребенку. Потом снял с ручки кресла белую меховую пелерину и накинул ей на плечи.

Они пошли вдвоем по палубе, свернули в коридор и направились в бальный зал – уютный, обитый атласом и позолоченным деревом, украшенный пальмами и хрусталем.

Увидев оркестр, царь застонал.

– О Джулия, какая музыка! – прошептал он. – Она зачаровывает меня.

Опять звучал вальс Штрауса, только здесь было больше музыкантов, а звуки – громче и богаче: они заполняли весь зал.

Алекса, слава богу, не видно. Джулия повернулась к Рамзесу и взяла его за руку.

Они закружились в танце. Казалось, все забыто. Нет Алекса, нет Генри, не было ужасной смерти отца, за которую надо отомстить.

Только танец, круг за кругом, танец под ласковым светом хрустальных люстр. Музыка звала и завлекала, другие пары окружили их. Рамзес вел Джулию уверенно и властно, ни разу не сбившись с ритма.

Разве не достаточно того, что он принес с собой тайну?! – отчаянно думала она. Разве не достаточно того, что он раскрыл ей эту тайну? Ну почему он такой неотразимый? Ну почему она так отчаянно влюбилась?


Из глубокой тени обшитого темными панелями бара за ними наблюдал Эллиот. Они танцевали уже третий вальс. Джулия смеялась. Рамсей кружил ее как сумасшедший, распугивая другие пары.

Но никто, похоже, не обижался. Влюбленным все прощается.

Эллиот допил виски и поднялся, чтобы уйти.

Он подошел к каюте Генри, постучался и открыл дверь. Генри, одетый в тонкий зеленый халат, из-под которого торчали голые волосатые ноги, скорчившись, сидел на кушетке. Казалось, он страшно замерз – так его трясло.