Ну и что, ради бога, пусть себе правят хоть и сейчас. Ему какое дело? Он наслаждался жизнью – пусть недолго, но в этом маленьком доме, украшенном восточной экзотикой и громоздкой викторианской мебелью, у него было все, в чем он нуждался.
Маленка готовила для него изысканные, приправленные специями блюда, которые казались ему особенно вкусными в те дни, когда он страдал от похмелья, и от которых он не мог отказаться даже тогда, когда был пьян в стельку, когда любая другая еда вызывала у него тошноту.
И вообще, она отлично заботилась о нем, относила его выигрыши в британский сектор Каира и всегда возвращалась с его любимым джином, виски и коньяком.
Он выигрывал целых десять дней, а играл он ежедневно, с полудня до позднего вечера. Так легко блефовать с этими америкашками, которые считают всех британцев неженками и слюнтяями. А вот за французом нужен был глаз да глаз: этот сукин сын зол как черт. Но он не мошенничал. И с долгами всегда расплачивался полностью, хотя Генри не мог представить, откуда у такого беспутного человека взялась прорва денег.
Ночами они с Маленкой занимались любовью на широкой викторианской кровати, от которой девушка была в восторге: она воображала себя аристократкой в этой кровати со спинкой из красного дерева и ярдами москитной сетки. Пусть себе предается своим маленьким мечтам. Пока он любит ее. Его не волновало, что он вряд ли когда снова увидит Дейзи Банкер. Генри более или менее привык к мысли, что никогда больше не вернется в Англию.
Как только Джулия со своей свитой приедет в Каир, он отправится в Америку. Ему даже пришло в голову, что отцу понравится эта идея и он не станет лишать сына дохода, если Генри обоснуется где-нибудь в Нью-Йорке или в Калифорнии.
Сан-Франциско – вот город, который привлекал его больше всего. Его почти уже отстроили после землетрясения. У Генри было предчувствие, что в этом городе его жизнь наладится, что неурядицы лондонской жизни забудутся как кошмарный сон. Он мог бы взять туда и Маленку – ведь в Калифорнии цвет ее кожи никого не будет шокировать. Что с того, что ее кожа темнее, чем у него?
Ее кожа… Ему нравилась кожа Маленки. Смуглая горячая Маленка. Несколько раз он выходил из шумного дома, чтобы посмотреть, как она танцует в европейском клубе. Ему нравилось, как она танцует. Кто знает? Возможно, в Калифорнии ее ждет успех – разумеется, если он будет ее менеджером. Это может приносить деньги, а какая женщина не пожелает бросить гнилую дыру ради американского города? Она уже учила английский с помощью граммофона, проигрывая пластинки, которые покупала по собственному желанию в британском секторе Каира.
Ее наивные ломаные фразы смешили Генри. Она без конца повторяла: «Не желаете немного сахару? Может, хотите сливок?» У нее неплохо получалось. И она умела обращаться с деньгами – иначе не могла бы содержать этот дом, оставленный ей сводным братом.
Генри тревожил только отец – с ним надо держаться осторожно. Он не уехал из Каира только из-за отца. Отец должен был верить, что Генри все еще находится рядом с Джулией, заботится о ней; короче, он должен был верить во всю эту ерунду. Несколько дней назад Генри телеграфировал ему, просил еще денег и сообщил, что с Джулией полный порядок. Но он вовсе не собирается сопровождать ее обратно в Лондон. Это опасно. Надо придумать какую-то отговорку.
Конечно, можно остаться и здесь. Одиннадцатый день ему везет в игре.
Какое-то время он совсем не выходил из дома – разве только чтобы позавтракать во дворе. Ему нравился двор. Ему нравилось, что он отрезан от мира. Ему нравились и крошечный прудик, и кафель; и даже глупый попугай Маленки, хотя более безобразной птицы не придумаешь, был ему небезынтересен.
В этом месте была своя прелесть, нечто привлекательное. Поздно ночью Генри просыпался от нестерпимой жажды, садился среди расшитых подушек, доставал бутылку виски и слушал пластинку с «Аидой». Прикрывал глаза – и краски комнаты сливались в одно радужное пятно.
Именно такой жизнью ему хотелось бы жить. Игра, выпивка, уединение. И жаркая, страстная женщина, скидывающая одежду, стоило ему щелкнуть пальцами.
Он заставлял ее одеваться в сценические костюмы. Ему нравилось смотреть на ее плоский блестящий живот и холмики грудей под пурпурным атласом. Ему нравились ее огромные дешевые серьги, ее пышные волосы, прекрасные волосы, ему нравилось, что они свободно падают на спину, так что всегда можно ухватиться за них и притянуть ее к себе.
Да, лучшей женщины и не придумать. Она стирала ему рубашки, гладила одежду, следила за тем, чтобы в карманах не рассыпался табак. Она приносила ему газеты и журналы – те, которые он просил принести.
Но то, о чем писали в газетах, его не волновало. Окружающий мир перестал существовать. Остались только мечтания о Сан-Франциско.
Вот почему он разозлился, когда принесли телеграмму. Он ни за что бы не оставил своего адреса в «Шеферде». Но, к сожалению, выбора не было. Иначе он не смог бы получить деньги, о которых телеграфировал отцу. Или отцовские телеграммы. Не следует злить старика, пока они не договорятся.
С кислой миной француз наблюдал за тем, как Генри разрывает большой желтый конверт. Сообщение было не от отца – от Эллиота.
– Проклятье! – прошептал Генри. – Они уже едут сюда. – Он передал телеграмму Маленке. – Погладь мой костюм. Мне нужно возвращаться в отель.
– Но вы не можете уйти прямо сейчас, – сказал француз.
Немец сделал глубокую затяжку, и комната наполнилась ароматным дымом сигары. Он был еще более туп, чем француз.
– Кто сказал, что я ухожу? – Генри вернулся к игре и выиграл у всех по очереди.
Он пойдет в «Шеферд» позже и повидается с ними в номере. Но ночевать там он не будет. Пусть не рассчитывают на это.
– С меня довольно, – сказал немец, обнажив желтые зубы.
Француз пробудет здесь до десяти или одиннадцати.
Каир. Во времена Рамзеса в этих местах была пустыня, хотя где-то к югу находилась Саккара, куда он однажды совершил паломничество, чтобы почтить пирамиду первого царя Египта. И конечно же, он ездил посмотреть на великие пирамиды своих великих предков.
Теперь здесь находился огромный мегаполис, больше Александрии. А этот британский сектор чертовски напоминал Лондон – только здесь было гораздо жарче. Асфальтированные улицы, аккуратно подстриженные деревья. Множество автомобилей, моторы и клаксоны которых пугали верблюдов, обезьян и местных жителей. Отель «Шеферд» – еще один «тропический» дворец с широкими верандами, с неизменными плетеными стульями, с деревянными ставнями, с предметами египетской старины, разбросанными тут и там среди английской мебели, с толпами богатых туристов, от которых некуда скрыться.
Между двумя металлическими кабинами лифтов высилась огромная афиша: «Аида» – и вульгарная, примитивная картинка, изображавшая двоих влюбленных в египетских одеяниях, обнимавшихся среди пальм и пирамид. А чуть ниже в овальной раме была размещена другая картинка: пара современных танцоров, мужчина и женщина.
БАЛ В ОПЕРЕ – ВСЮ НОЧЬ – ОТЕЛЬ «ШЕФЕРД»
Вот чего хочет Джулия! Нельзя не признать: Рамзесу тоже хотелось попасть в большой театр, послушать великий оркестр. О, сколько еще предстоит увидеть! Он многое слышал о живых картинах.
Последние дни на родине нужно прожить без жалоб. Здесь есть хорошая библиотека, сказал Эллиот. Он натащил в свой номер кипу научных книг и с упоением читал их, а ночью выскользнул из отеля и долго стоял возле сфинкса, чтобы пообщаться с духами своих далеких предков.
Не то чтобы он верил в их существование. Нет, не верил. Даже в древние времена он в глубине души не верил в богов – возможно, потому, что его самого люди величали богом. К тому же ему страшно надоели ритуалы. Он-то знал, что он не бог.
Разве бог разрубил бы жрицу одним ударом бронзового меча, после того как выпил ее эликсир? Но теперь он не был тем человеком, который сделал это. О нет, долгая жизнь научила его понимать разницу между добром и злом.
Теперь он преклонялся перед духом современной науки. Он мечтал о лаборатории в каком-нибудь уединенном и безопасном месте, где мог бы изучить химический состав эликсира. Его составляющие он знал, это факт. И еще он знал, что сейчас их так же легко найти, как и в древние времена. Он видел ту самую рыбу на базаре в Луксоре. Он видел точно таких же лягушек, квакающих в лужах на берегах Нила. В тех же лужах росли точно такие же растения.
Только подумать, какое химическое превращение происходило благодаря таким простым вещам! Но кто мог соединить все составляющие, кроме древней колдуньи, варившей их в горшке как самый обычный суп?
Лаборатория подождет. Сначала им с Джулией предстоит путешествие. А перед тем как отправиться в него, она должна исполнить тяжкую обязанность прощания. И когда Рамзес думал о том, как она будет прощаться со своим богатым, прекрасным миром, ему становилось жутко. Но как бы страшно ему ни было, еще больше он жаждал обладать ею.
Еще был Генри. Генри, который не осмеливался попадаться ему на глаза с тех самых пор, как они приехали в Каир. Генри, который превратил дом египетской танцовщицы в игорный притон.
Эта информация просочилась через возмущенных чиновников. Видимо, юный мистер Стратфорд заплатил им слишком мало – иначе его эксцентричные выходки не обсуждались бы так бурно.
Но зачем Рамзесу эта информация, если Джулия связала ему руки? Все-таки нельзя оставлять в живых этого человека. С ним надо покончить до отъезда. Как бы ухитриться сделать это, чтобы Джулия не страдала?
Эллиот сидел на своей постели, прислонившись к деревянной инкрустированной спинке, к которой крепилась громадная москитная сетка. В отеле «Шеферд» все было создано для удобства клиентов.
Боль в бедре стала невыносимой. Долгие прогулки по Луксору и Абу-Симбелу измотали его. В легких начинался воспалительный процесс, а в последние дни стало пошаливать сердце.
Эллиот увидел, как Генри, одетый в отутюженный полотняный костюм, обходя плетеные кресла, идет по тунисскому ковру гостиной и заходит в его просторную «колониальную» спальню со старомодной викторианской мебелью и развешанными по стенам картинами из египетской старины.