И потому начальник тюрьмы решил потихоньку отстать от группы. Он отправился в обратный путь, а потом выбрал себе наугад один из туннелей и двинулся по нему, держа в руке факел, позаимствованный у Джонатана Карнахэна. Правда, из-за своей чрезмерной полноты ему иногда приходилось буквально протискиваться между каменных стен, и к тому же постоянно продираться сквозь паутину. Но что значат подобные пустяки для Хасана! Этому человеку ежедневно приходилось иметь дело с самыми ужасными ворами и убийцами во всей Азии. Какая опасность могла подстерегать его здесь, по сравнению с тянувшимися, казалось, бесконечно днями в каирской тюрьме?
Спустя всего несколько минут с начали своей самовольной экспедиции Хасан сделал удивительное открытие. Случайно бросив взгляд в сторону, он обнаружил проход в еще один, фантастический по своей отделке, зал. Древние строители вырубили его в толще скалы и украсили причудливыми узорами. Ошеломленный Хасан водил факелом из стороны в сторону, осматривая стены. Внезапно рука его замерла. Кусок одной стены, помимо иероглифов, украшали вкрапленные между ними крупные драгоценные камни...
Снедаемый алчностью и тщеславием, начальник тюрьмы вытащил из кармана нож и принялся выковыривать камни из стены. Если бы здесь была Эвелин Карнахэн, о которой несколько минут назад Хасан вспоминал с таким презрением, она открыла бы ему глаза. Девушка объяснила бы, что кварцевые аметисты не стоят таких усилий. Их ценность слишком невелика, чтобы уродовать замечательное творение древних мастеров.
И еще Эвелин наверняка бы заметила рисунок, в который складывался узор. Хасан не мог его увидеть, так как стоял почти уткнувшись носом в стену. Если бы такой суеверный человек, как начальник тюрьмы, мог разглядеть, что тут изображено, он, скорее всего, оставил бы стену в покое и отправился искать сокровища в другом месте. Дело в том, что на стене был вырезан жрец, заживо пожираемый хищными скарабеями. Его искривленное в муках тело и распахнутый вопящий рот наверняка отпугнули бы неосторожного кладоискателя.
Хасан бросил первый добытый аметист в просторный кожаный кошель на поясе и принялся за следующий. Работать приходилось одной рукой, так как в другой он держал факел.
Но он упорно и методично продолжал трудиться, и его лоб покрылся крупными каплями пота, сверкающими, словно драгоценные камни. С горящими от жадности глазами Хасан принялся напевать песню о богатстве, вине и женщинах. Этакий гимн собственной изобретательности и находчивости. Увлеченный работой, начальник тюрьмы не заметил, что один камень упал мимо кошелька. Аметист откатился и замер на покрытом толстым слоем пыли каменном полу у самых ног Хасана.
Не обратил он внимания и ни то, что камень, вырезанный в форме скарабея, начал светиться изнутри и пульсировать. Как будто в каменной скорлупе пробудилось какое-то живое существо, пытающееся выбраться наружу, словно из кокона. Хасан был настолько поглощен расшатыванием последнего камня, что не увидел, как лежащий аметист раскололся и из него выбрался настоящий живой скарабей.
Отвратительный крупный черный жук двигался, как будто направляемый чьей-то злой волей. Он быстро пересек отделяющее его от человека расстояние. Хасан продолжал самозабвенно ковырять стену, славословя самого себя. В этот момент скарабей с хрустом вгрызся в его сандалию.
Упоенное бормотание и безудержная похвальба неожиданно смолкли. Начальник тюрьмы ощутил резкий болезненный укус. Чувство было такое, что его действительно цапнули зубами, а не ужалили. Так поступают мелкие животные, но не насекомые. Одновременно Хасан ощутил жуткое жжение под кожей, будто туда влили расплавленный свинец. Но вместе с этим не оставляло сомнений и то, что в него продолжают вгрызаться острые жадные челюсти. Хасан закричал. Это был вопль страха и ужасной муки, которая больше не отпускала его. Бросив нож и факел, он начал отчаянно скрести себя ногтями в месте укуса. А жук тем временем (каким-то образом до Хасана сразу дошло, что это был именно жук) продолжал прокладывать себе дорогу через штанину. Нет, не через штанину! Через его живое тело! Обжигающая боль распространялась уже по всему телу Хасана, а скарабей трудолюбиво прогрызал путь все выше.
Протяжный вой начальника тюрьмы превратился в короткие визгливые крики. Отчаяние и ужас полностью овладели несчастным. Он чувствовал, как жук ковыряется уже у него в паху. Хасан рванул рубаху, и пуговицы, весело подпрыгивая, раскатились по полу в разные стороны. А проклятое насекомое добралось до живота, напоминая движущийся под кожей крупный желвак. Все выше и выше по жирному брюху, к поросшей густыми волосами груди. Так сноровисто пробирается роющийся под землей крот.
То, что Хасан чуть ли не раздирал свою плоть когтями, не приносило никакой пользы. Скарабей продвигался целенаправленно и неумолимо. Крики сменились рыданиями и всхлипываниями. Потом Хасан почувствовал, как острые челюсти раздирают мягкие ткани его горла, и жук больше не прощупывался под кожей. Теперь скарабей стремился пробраться внутрь черепа.
Для человека таких габаритов, как начальник тюрьмы, телодвижения, которые он исполнял сейчас, казались попросту немыслимыми. Этот дикий танец сопровождался теперь и подобием музыки. Хасан возобновил свои вопли, тон и сила которых то повышались, то понижались. Не думая ни о факеле, ни о ноже, ни о добытых сокровищах, он, подпрыгивая, помчался в темноту лабиринта. Однако избавиться от своего невидимого сожителя Хасану было не суждено.
Крики бывшего начальника каирской тюрьмы не долетали до американской экспедиции. Все ее члены по-прежнему стояли возле статуи Анубиса. Кажущийся еще более худосочным среди своих массивных партнеров, доктор Чемберлен внимательно разглядывал основание монумента. Он задумчиво теребил подбородок пальцами. Деятельных предприимчивых янки раздражала зависимость от этого тщедушного книжного червя. Египтолог и сам чувствовал, что в любой момент они готовы сорваться с поводка.
Однако существовали определенные вещи, которые нельзя было делать наспех.
– Ну, и?.. – нетерпеливо поинтересовался Хендерсон. – Есть хоть что-нибудь в основании этого болвана или нет?
Египтолог, вооружившись мягкой колонковой кисточкой, аккуратно выметал песок из пазов между каменными плитами. Он подозревал, что именно за ними мог находиться вожделенный тайник.
– Иероглифы указывают, что у ног Анубиса покоится бесценное сокровище, – медленно и задумчиво проговорил Чемберлен.
– Тогда отвали! – грубо прорычал Хендерсон и с размаху воткнул ломик в шов между камнями.
– Нет! Ни в коем случае! – закричал египтолог и вцепился в руку американца. Эта мускулистая конечность могла бы одним махом снести плиту, скрывающую тайник (если, конечно, он там находился).
В глазах Хендерсона промелькнула угроза:
– У вас должны быть веские причины на то, чтобы хапать меня своими клешнями, док.
Ослабив пальцы, египтолог заметил:
– Если здесь действительно расположен тайник, следует задуматься вот о чем. В сущности, эти иероглифы являются предостережением для воров и грабителей. Они заставляют опасаться совершить то, что чуть было не сделал ты.
Хендерсон задумался, потом подхватил ломик и отступил на шаг назад:
– Так что же вы предлагаете?
В этот момент появился Бени с улыбкой такой же тонкой и мерзкой, как и его усики:
– Позвольте, друзья мои, предложить вам скромную альтернативу? Вы заплатили хорошие деньги этому стаду с лопатами. Он кивком указал на группу рабочих в тюрбанах и нарочито изумленно вздернул плечи. Арабы кучкой стояли позади американцев. – Вот пусть они и копают.
Чемберлен вынужден был согласиться. Конечно, их проводник был порядочным подлецом, но советы иногда давал дельные.
– Я думаю, что эту редкую честь мы должны предоставить феллахам, – заявил ученый, – как коренным жителям этой страны. Мы здесь, в конце концов, всего лишь гости.
– Послушай доброго доктора, – посоветовал Дэниэлс Хендерсону.
Но Хендерсон и так уже не горел желанием взяться за работу:
– Да-да, конечно, пусть это право принадлежит им.
Чемберлен считал Дэниэлса самым умным, сообразительным и опасным из всей этой троицы. Поэтому египтолог ничуть не удивился, когда тот повернулся к арабам и заорал:
– Слышали, что он сказал? Ну-ка, тащите сюда свои задницы!
Феллахи, бормоча что-то между собой и тревожно переглядываясь, попятились назад.
– Мистер Дэниэлс, – осторожно начал Чемберлен. – Не подумайте, что я выказываю неуважение, но позвольте заметить вам вот что. Вы больше похожи на сержанта, муштрующего новобранцев. Но сейчас очень деликатный момент. Им надо спокойно и разумно объяснить, что от них требуется.
Отстранив Дэниэлса, египтолог сам выступил вперед. Громко и отчетливо он произнес перед феллахами на арабском языке речь такого содержания: если трое из них сейчас же добровольно не выйдут вперед, то он, властью, данной ему небом, нашлет на непокорных страшное древнее проклятье. От него не только они, но и все члены их семей будут иссыхать, пока их не настигнет смерть.
Вокруг установилась мертвая тишина. Нанятые египтологом рабочие молча переваривали услышанное.
Затем трое из них, с ломиками и руках, опустив головы, выступили вперед. Они нехотя двинулись к основанию статуи, а остальные отступили еще на несколько шагов и там сгрудились, словно стадо перепуганных овец.
Чемберлен указал добровольцам, где именно следует встать, и куда воткнуть острия ломиков. Используя их как рычаги, феллахи должны были поддеть плиту в основании статуи с боков и сверху.
Как только арабы изготовились к работе, Бени предусмотрительно сделал несколько шагов назад. Заметив это, Хендерсон последовал его примеру. Бернс и Дэниэлс поступили так же. Чемберлена это немного позабавило. Оказалось, что с виду несокрушимые и неуязвимые солдаты удачи были столь же трусливы и суеверны, как темные феллахи.