Благодаря любезности Ричарда Эвелин уже приобрела персональный шашлык из крысы, который принялась методично прожаривать на огне. Увлеченная этим занятием, Эвелин продолжала просвещать членов своей маленькой экспедиции:
– Таким образом, наша теория о том, что при жизни этот человек был большим грешником, имеет право на существование. Видимо, мы были недалеки от истины.
– Значит, ты полагаешь, что он не только был похоронен заживо, – начал размышлять вслух О'Коннелл. – Тот, кто поступил с ним таким образом, еще додумался бросить в его гроб и горсточку пожирающих плоть жуков? Ну, чтобы они загрызли его до смерти?
Эвелин нахмурилась:
– Я бы сказала, что этих жуков там была не «горсточка», а гораздо больше.
– Но что такого мог натворить этот человек, чтобы удостоиться подобных «почестей»? – поинтересовался Джонатан.
О'Коннелл лишь усмехнулся:
– Может быть, он начал заигрывать с дочкой фараона.
– Это самое малое, что могло случиться, – подтвердила Эвелин, медленно поворачивая крысу на огне. – Но, судя потому, что я уже увидела, могу высказать одно смелое предположение. Видимо, нашей мумии пришлось пережить самое страшное из всех древнеегипетских проклятий: хом-дай.
И она пояснила, что такая процедура предназначалась лишь для самых порочных людей и злостных святотатцев.
– Но у меня все же остаются некоторые сомнения насчет моей теории, – добавила Эвелин. – Дело в том, что во всех книгах имеются указания на то, что в жизни этот обряд проклятия – хом-дай – никогда так и не был приведен в исполнение.
Джонатан горько усмехнулся:
– Что ж, значит, наша мумия оказалась первой.
– Ты хочешь сказать, что ученые считают, будто такое наказание в действительности ни к кому не применялось? Тогда зачем вообще понадобилось его придумывать?
Эвелин пожала плечами:
– Наверное, оно действовало как угроза, как средство устрашения и сдерживающий фактор. Люди знали, что если кто-то поведет себя уж слишком плохо, ему ой как не поздоровится! Однако в Древнем Египте никто так и не был наказан при помощи хом-дай. Во всяком случае так считает наука. Египтяне очень боялись применить это наказание.
– Но почему? – не переставал удивляться Джонатан. – Я считал, что бояться должен тот, кого наказывают, а вовсе не палач.
– Существуют указания на то, что если тот, кто подвергся пыткам хом-дай, когда-нибудь восстанет из мертвых, – начала Эвелин самым беспечным тоном, словно рассказывала о чем-то обыденном, – то со своим возвращением он принесет на Землю и десять казней египетских.
– Сколько-сколько казней ты сказала? – шутливо переспросил О'Коннелл, хотя взгляд его оставался серьезным и даже настороженным.
Бени, который, казалось, увлеченно обсасывал крысиные косточки и вовсе не прислушивался к разговору, вдруг вставил:
– Это как получилось у Моисея и фараона, да?
– Да, совершенно верно, кивнула Эвелин.
– Интересно, осталось ли у меня в голове хоть что-нибудь из того, чему меня учили в воскресной школе, – оживился Джонатан и начал припоминать, какими же казнями грозили фараону: – Значит, так: лягушки, мухи, саранча... Боже мой, кажется, это все.
– Град, – подсказал Бернс, сидевший по другую сторону костра. – И огонь.
– Солнце должно почернеть, припомнил Хендерсон.
– А вода – превратиться в кровь, – подхватил Дэннэлс.
– Выяснилось, что все это время американцы внимательно прислушивались к разговору конкурентов.
– А вот еще один кошмар, кстати, мой любимый. Это когда все тело покрывают болячки, ожоги и так далее. Представляете подобный ужас? Но все равно остается еще две напасти. Кто-нибудь мне поможет?
Все молчали. Кто-то нервно хохотнул, но Эвелин чувствовала, что в воздухе постепенно накапливается некое напряжение. Вот вам и храбрые охотники за сокровищами! Все же мужчины – это самые настоящие дети.
Она отвела палочку с крысой в сторону, подула на мясо и, попробовав его, радостно заявила:
– Совсем не так плохо, как я думала.
Эвелин вдоволь надышалась свежим вечерним воздухом и была готова отправиться спать (Теперь ее угнетала только бедуинская одежда, которая успела уже порядком измяться и запачкаться). Девушка приближалась к своей палатке, но, проходя мимо шатра профессора, заметила кое-что весьма интересное.
Доктор Чемберлен лежал на подстилке и крепко спал. Одной рукой он нежно прижимал к груди украшенный драгоценными камнями сосуд, а другая расслабленно покоилась на древней черной книге.
Эвелин воровато огляделась вокруг. Наемные землекопы египтолога лежали вповалку на земле, укрывшись с головой одеялами. Казалось, все они крепко спят, а доктор Чемберлен оглушительно храпел.
Через несколько коротких мгновений Эвелин уже сидела возле костра. В руках она держала заветную книгу.
– А вот это уже называется воровством, – раздался сзади чей-то голос, и рядом с девушкой на песок опустился О'Коннелл.
– Мне кажется, раньше ты в таких случаях пользовался определением «позаимствовать», – ответила она, намекая на способ, которым Рик раздобыл ей набор археологических инструментов. – Будь любезен, достань из рюкзака Джонатана шкатулку с секретом. Пожалуйста.
О'Коннелл повиновался.
Эвелин вставила раскрытую шкатулку в пазы механизма. Он оказался в точности таким же, как на саркофаге и на внутреннем деревянном гробу, которые им успешно удалось открыть.
– Ты искала именно эту книгу? – поинтересовался Рик. – Но, по-моему, она вовсе не из золота.
– Это не Книга Амон-Ра. Это что-то другое, но, по-видимому, не менее ценное.
– А что же это такое? Черная книга для черных списков царя Тутанхамона?
– Я думаю, что это Книга Мертвых.
– Мертвых? – поморщился О'Коннелл, – Что-то мне перестает нравиться наша затея.
– Не будь слюнтяем! – возмутилась Эвелин. – Ну какой вред может причинить книга?
С этими словами она решительно повернула ключ.
Шуршащий звук приведенного в действие механизма, казалось, эхом разнесся в ночи. Девушка испуганно огляделась, проверяя, не проснулся ли кто-нибудь, в частности, доктор Чемберлен. Однако ничего, кроме похрапывания спящих тут и там мужчин, слышно не было.
Неожиданно воздух пришел в движение. Но это был не порывистый ветер, как прежде, под землей. На этот раз казалось, что дышит нечто неописуемо огромное, будто в небе перевел дух скучающий великан. Пламя костра заметалось под этим холодным потоком воздуха.
О'Коннелл и Эвелин нервно переглянулись, но затем девушка рассмеялась. Рик присоединился к ней, но смех его звучал неубедительно. Он придвинулся к девушке поближе и обнял ее, словно защищая от возможной опасности. Эвелин показалось, что и Ричард чувствует себя несколько не в своей тарелке.
Девушка склонилась над книгой, медленно водя пальцем по иероглифам и что-то невнятно бормоча.
– Ну и что же это такое, в конце концов? – не выдержал О'Коннелл. – Телефонный справочник Хамунаптры?
– «Амон кум ра. Амон кум дей».
– Теперь мне все ясно. Хорошо, что поинтересовался, – съехидничал Рик.
– Здесь говорится о ночи и дне.
Не обращая внимания на О'Коннелла. она продолжала читать, теперь уже вслух, словно желала слышать, как звучат древние заклинания.
(Она, конечно, не могла знать о том, что сейчас происходило во тьме лабиринта. Мумия, оставленная ими в деревянном открытом гробу рядом с саркофагом, начала оживать. Гниющая плоть и кости зашевелились, распахнулись веки. Имхотеп пробудился, словно от удара, и уставился в темноту пустыми глазницами.)
...Итак, Эвелин Карнахэн, честная поборница научных изыскании, влюбленная в верования и обряды Древнего Египта, преданная памяти своего знаменитого покойного отца, продолжала читать те самые заклинания, которые постепенно возвращали мумию к жизни.
– Нет! – вдруг раздался чей-то истошный крик позади Эвелин.
Проснулся еще кто-то, а именно доктор Чемберлен.
– Нельзя этого делать! – вопил профессор. – Немедленно остановитесь!
Когда египтолог добежал до девушки на своих коротеньких ножках, она уже успела закрыть книгу, как школьница, застигнутая ночью за чтением запрещенного романа. Сейчас она обратила внимание на то, что профессор наконец-то снял свой знаменитый тропический шлем. Его жиденькие белесые волосы стояли дыбом. Наверное, оттого, что он ворочался во сне... Или от осознания ужаса, который учинила Эвелин...
Остановившись почти у самого костра, Чемберлен внезапно замер на месте и повернулся лицом к пустыне, будто услышал оттуда некий звук.
А это было действительно так. Вскоре до слуха Эвелин и О'Коннелла также донесся далекий жужжащий звук, словно откуда-то из-за горизонта к ним приближается самолет, только это жужжание казалось более пронзительным и с какими-то подвываниями.
Рик и Эвелин одновременно вскочили на ноги. В тот же миг, вздрогнув, в своей палатке проснулся Джонатан. Жужжание и вой теперь напоминали сигнал испорченной автомобильной сирены. В той стороне, где стояли палатки американцев, возник Бени. Он шел пошатываясь и держась руками за живот.
– Наверное, крыса оказалась больная, – спросонок пробормотал он, но глаза его тут же округлились от ужаса, как только он услышал все нарастающий гул, идущий из пустыни.
Хендерсон, Бернс и Дэниэлс тоже выскочили из палаток с револьверами в руках, когда до них донесся снаружи непонятный шум.
Все сгрудились в мерцающем свете костра, напряженно вглядываясь в сторону источника звука. Смущенные собственной беспомощностью, американцы громко рассуждали о том, что за чертовщина тут, могла происходить.
Вскоре «чертовщина» заявила о себе вполне материально. Жуткое, невероятно огромное облако саранчи опустилось на лагерь, покрывая все вокруг шевелящимся ковром.
Эвелин судорожно размахивала руками в воздухе, стараясь пробиться через вихрь крылатых насекомых. Она почувствовала, как О'Коннелл ухватил ее за талию и увлек за собой. Пробившись сквозь ливень саранчи, к ним присоединился Джонатан, и все трое помчались к трещине возле статуи Анубиса. Отчаянно пытаясь избавиться от ползающих по ним крылатых тварей, они старались как можно скорей достичь храма.