– Радикально, – автоматически поправила я.
– А потом отца посадили, маты помэрла, дочка сгорела в самолете, – не отвлекаясь на мое замечание, загибала пальцы Галя. – Зараз и над «Олимпией» хмары ходют. Кто там селится – и зразу покойник. Год там бизнесмен з Москвы жил, так у него сынишка утоп в море. Потом поляки поселились. Месяцев десять радовались жизни и – згинули.
– Утонули? – подпрыгнула я.
– Разбились на вертолете.
– А при чем тут дом?
– Ну как же, проклятие действует! – объяснила Галя. – Еще трое, значит, на тот свет уехали. Больше людыны туда – ни-ни! Катька дом зараз хоть за копейки сдать збирается. Она хитрая, да ее проклятие перехитрило. Сама у Розки дом на пятнадцать лет сняла с правом пересдачи. Думала подзаработать на аренде. И шо? Ха! Привидение видела. Там оно моталось.
– Живое? – не выдержала я.
– Ну – округлила глаза Галя. – С бутылкой! Оно на калитке висело.
– Кто висел, призрак или бутылка? – на полном серьезе осведомилась я.
– Ну… все в черном. Скрыпело, ухало, рыдало. Потом в сад поперло и по дорожке – до виллы. Недавно дело было, – выпалила Галя. – Не сымай «Олимпию»! Помрешь!
У меня закружилась голова.
– А где находится вилла?
– Вниз спускайся, – вздохнула Галя. – Доедешь до перекрестка, бери налево, тама в забор упрешься. Самоубийца ты!
Открыть ржавые ворота я не сумела, зато калитка поддалась легко и неожиданно бесшумно. На секунду мне стало неспокойно, но тут я увидела широкую дорогу, большой белый дом вдали и, пораженная красотой местности, пошла вперед.
Сама вилла оказалась заперта, окна скрывали ставни, попасть в здание не представлялось возможным. Сад выглядел запущенным. Галя не соврала – здесь явно никто не жил как минимум пару лет.
Я побрела по заросшей травой дорожке, пытаясь представить себе, как территория выглядела раньше. Похоже, тут было уютно. Впереди останки фонтана, несколько скамеек и нечто, бывшее ранее гамаком… Но мне нужно найти скульптуру кошки. И – вот уж интересное дело! – она обнаружилась сразу, неподалеку от фонтана. То ли Жаклин и впрямь была ясновидящей, то ли она ранее здесь бывала.
Я приблизилась к статуе и погрузилась в раздумья. Эмма велела открутить ей голову. Но каким образом можно проделать такой трюк с гипсовой конструкцией? Или… Я постучала пальцем по спине кошки. Точно! Она металлическая, просто выкрашена белой краской. Значит, на шее у нее вполне может иметься резьба. Надеюсь, у меня хватит сил открутить башку у кошки.
Мои пальцы ухватились за торчащие уши, я напряглась, и в ту же секунду железяка стала легко поворачиваться. Не прошло и минуты, как я держала в руках небольшую коробочку. Конечно, неприлично совать свой нос в чужие секреты, но я, забыв о воспитании, откинула крышку и – ойкнула.
На замшевой подкладке лежал большой, размером с кофейное блюдце, медальон. На его крышке виднелся причудливый вензель, то ли «СК», то ли «ОК», в центре торчал синий, прозрачный камень, и что-то подсказало мне: это не простая стекляшка.
Обратный путь лежал мимо фабрики Руфуса. Еще издали я увидела тоненькую фигурку Нины, обвешанную пакетами. Больше всего мне хотелось проехать мимо, но девица буквально бросилась под колеса.
– Ну, ты даешь! – с возмущением заявила она, когда «Мерседес» притормозил и я распахнула дверь. – Бросила меня! В глуши! Одну! С шубой! Хоть бы предупредила, когда вернешься… Прыгаю на шоссе как дура! Так с друзьями не поступают! Смотри, я пледик выторговала. И сумку. А еще кошелечек. Здорово получилось! Эй, ты не рада?
– Нет, – сухо ответила я.
– Но почему? – заморгала Нина. – Очень удачный день получился. Суперский. Знаешь, а манто отличного качества. Сшито, конечно, по-старперски, но не мне его носить. Гадючина-свекровина от счастья умрет! Хотя такой радости она мне не доставит. Кабы дорогая мама и правда на тот свет от подарка уехала, я бы ей не знаю чего купила. Неужели ты шубке не рада?
– Я не покупала манто.
– Ой, точненько, – протянула Нина, – мы про тебя забыли. Вот что, рули назад!
– Спасибо, не надо.
– Обиделась?
– Нет. Не одобряю убийство животных, – пояснила я. – Обхожусь простым пальто.
Нина притихла, потом снова оживилась:
– Врешь! Я тоже так говорила, когда у меня шиншиллового прикида не было. В лом было признаться, что нищета, вот и корчила из себя гринписовку. Ну не сердись! Эй, Виолочка, вот, держи, сумочка твоя.
Заискивающе улыбаясь, Нина положила мне на колени торбу из ярко-рыжего меха.
– Носи и гордись, – заявила она. – Моднючая штука! Лиса! Натуральная! Редкая! Окрас мраморный.
– Почему он так называется? – я решила из вежливости поддержать беседу. И потом, на Нину невозможно злиться. Неужели вы станете рассказывать крокодилу о здоровом питании? Начнете читать ему лекцию о вреде сырого мяса, об аморальности пожирания живых существ? Даже если вы проделаете все это, толку не будет. Уж такова его, крокодилья, сущность, он рожден аллигатором, а не бабочкой, поэтому вкушать цветочную пыльцу не станет, хищника не перевоспитать. И Нину не переделать, с ней можно либо общаться, либо нет.
– Мраморная, потому что волос в шкурке окрашен в три цвета, – объяснила Нина. – Признак суперского качества. Застежка шикарная и… А зачем тебе такая сумка? Лучше возьми кошелек.
Она быстро произвела рокировку.
– Похоже, портмоне дороже ридикюля, – еле сдерживая смех, заявила я, – его сшили из шкуры единорога-альбиноса.
– Шутишь? – напряглась Нина.
Я быстро спрятала поделку в бардачок и принялась дразнить Нину:
– Я отлично разбираюсь в галантерейных изделиях, мой бывший муж торговал ими. Единорог, да еще белый, невероятно ценный экземпляр. Спасибо, Ниночка, очень мило с твоей стороны отдать мне лучшую добычу дня.
Нина заморгала, наклонилась было к бардачку, но зависла с протянутой рукой и вдруг сказала:
– Фиг с ним, пусть тебя радует. У меня всяких кошельков – армия. Носи на здоровье! А то несправедливо получится – мне все, а тебе хрен под нос. Не по-дружески.
Я почувствовала раскаяние. Не следовало столь вдохновенно врать! Ниночка оказалась способной на широкий жест. Завтра найду способ объяснить ей, что единороги – сказочные животные, живьем их никто не видел. Хотя, может, милые создания все-таки жили на планете в библейские времена, а наши предки попросту истребили их?
Глава 7
Когда Эмма взяла коробочку, я спросила:
– Она?
Поспелова, ничего не сказав, откинула крышку, схватила медальон и сняла очки.
– Жаклин… – прошептала она, – сейчас… вот тут… должен быть запорчик… Вау, опять!
– Что случилось? – воскликнула я.
– У меня гелевые ногти, – пояснила Эмма, – и я вечно их ломаю. Да ладно, позову Лику, она это исправит.
Я уставилась на указательный палец хозяйки дома – вместо длинной, покрытой оранжевым лаком ногтевой пластинки я увидела нечто короткое, серое, безобразное. Очевидно, огонь, который изуродовал Эмму, затронул кончики пальцев, а сама кисть смотрелась безупречно.
– Видишь? – повторила Эмма.
– Не велика беда, – пожала я плечами.
– Я про медальон, – зашептала Поспелова. – Смотри, он открылся, здесь фото. Соня! Дядя Костя… платье… Вот, вспомнила! Оно красное, с бисером. Такое только у нее было, то есть… О нет! Нет!
Эмма схватилась за голову и рухнула на диван, медальон выпал из ее рук на ковер. Я подняла его, внимательно посмотрела на небольшой снимок – с него улыбалась девушка – и кинулась к Эмме.
– Ты вспомнила?
– Да, – простонала она и уронила очки.
– Не может быть! Так сразу?
Эмма перестала раскачиваться из стороны в сторону.
– Да, – решительно произнесла она. – Ужасно! Помоги мне…
– Все, что хочешь! – опрометчиво пообещала я.
Эмма надела очки, взяла телефонную книгу, набрала номер и сказала:
– Арий, можешь зайти ко мне? Срочно! С бланком для завещаний. Поторопись, пожалуйста.
– Что ты задумала? – забеспокоилась я.
Поспелова отошла к одному из больших окон и повернулась к нему лицом.
– Все понятно, – прошептала она. – Деньги! Мама оказалась права. Вернее, не мама, но… Анна Львовна. Господи, отомсти ему!
– Кому? – испугалась я.
– Иезуитский план, – шептала Эмма. – Платье… Да, в нем все дело. И лицо… Скажи, как я выгляжу?
– Просто замечательно, – дрожащим голосом соврала я, – молодая, стройная…
– Прекрати, – оборвала мой лепет Эмма. – Жуткая морда, родная мать не узнает. Да и умерли они!
– Кто? – спросила я.
– Мамы, – почему-то во множественном числе ответила Эмма. – Платье… Второго такого в Москве не было!
Мне оставалось лишь беспомощно наблюдать за страданиями Эммы. Раздался резкий звонок, потом другой. Поспелова поежилась и пошла в прихожую. Мне стало тревожно, но тут хозяйка крикнула:
– Вилка, мы с Арием составим документ, а ты его засвидетельствуешь, ладно?
– Конечно, – подтвердила я и встала у окна.
Вилла Эммы возвышалась над морем, и сейчас перед моими глазами возникло зрелище невероятной красоты. День плавно тек к вечеру, с улицы не доносилось никаких звуков, кроме стрекота то ли цикад, то ли кузнечиков. Полный покой наполнял Флоридос – нирвану, рай для богатых и счастливых. Но у меня почему-то сжимался желудок, а в горле застрял комок. Внезапно послышался далекий грохот, я вздрогнула. Вероятно, там, за горами, бушевала гроза. Значит, вот по какой причине я не могу найти себе места…
– Вилка, – позвала Эмма, – иди сюда.
С трудом передвигая ноги, я дошлепала до кабинета, поздоровалась с лысым толстяком в белом костюме, подписала несколько экземпляров разноцветных листочков и села на диван.
– Тебе плохо? – озабоченно поинтересовалась Эмма.
– Голова кружится, – вяло призналась я.
– Сегодня рекордно низкое давление, – бесцеремонно влез в чужую беседу нотариус. И добавил: – Сейчас скажу глупость.
– Не стесняйся, – ухмыльнулась Эмма, – никто этому не удивится.