ле меня держит лишь необходимость помогать Константину, но, видимо, уже в течение недели все закончится. Бедный Калистидас отправится к своей семье, и я двинусь за ним. Финита ля комедия. Вы, наверное, узнали о предполагаемой скорой кончине Кости, прочитали в газетах, что он едва жив, поэтому и поспешили сюда? Думаете, он на смертном одре признается? Назовет номера счетов? Абсурд. За решеткой сидит невиновный.
– Так вы Роза! – осенило меня.
Старуха поморщилась.
– Давайте прекратим эту комедию. Вы великолепно знаете, к кому пришли.
Я села на диван.
– Роза, меня зовут Виола Тараканова, я пишу детективные романы под псевдонимом Арина Виолова, они пользуются успехом в России…
Моя речь длилась долго, Роза, сидя в кресле и не меняя позы, молча слушала. Потом она спросила:
– Можно посмотреть на ваш паспорт?
– Пожалуйста, – согласилась я, – мне скрывать нечего.
Старушка внимательно изучила бордовую книжицу, затем отдала ее мне. Встала, открыла тумбочку, на которой стоял телевизор, и вытащила… ноутбук.
– Как называется издательство, которое выпускает ваши книги? – спросила она, умело включая компьютер.
– «Элефант», – ошарашенно ответила я, потрясенная тем, что женщина почтенных лет является «продвинутым юзером».
– Так, открылось… – закивала Роза. – Вот, Арина Виолова, список книг… фото… Очень похожа. Ладно, верю, что вы писательница. Но ведь и литераторшу могли взять на работу в КГБ, тайным агентом. Греки договорились с русскими, и вас прислали…
– Мания преследования – симптом психиатрического заболевания, – не выдержала я. – Вы любили Софью?
– Больше жизни! – воскликнула Роза.
– А Эмму?
– Чуть меньше, – неожиданно улыбнулась старуха, – как племянницу. Понимаете?
– Не знаю, кто сейчас живет во Флоридосе, Эмма или Софья, но ей нужна ваша помощь, – сказала я.
Роза вытащила из рукава носовой платочек и поднесла к глазам.
– Боже, зачем ты так жесток! Я похоронила Сонечку и успокоилась, вернее, смирилась, и вдруг… Понимаете, Калистидасы…
И старуха начала рассказывать биографию Оливии и Константина. Я понимала, что прерывать ее нельзя, поэтому молча слушала.
Константин Калистидас свободно владел русским языком и работал с советскими людьми. Роза не очень хорошо знала, чем занимается хозяин, ее делом было ухаживать за крошечной Софьей. Константин давно хотел ребенка, но Оливия никак не могла родить, поэтому муж принял решение об удочерении младенца – он мечтал о дочери.
– На мальчиков он даже смотреть не желал, – говорила Роза, – повторял: «Зачем мне сын?».
Оливия, естественно, поддержала мужа. Супруги вместе съездили в какой-то приют и вернулись назад с крохотной, едва ли недельной малышкой.
Костя обожал Софию, Оливия тоже. Вскоре семья уехала в Москву, прихватив с собой Розу. Калистидасы работали, Роза занималась хозяйством и девочкой. Через некоторое время домработнице стало понятно: Оливия, безусловно, хорошо относится к девочке, но вот любит ли она ее, как родную дочь? В чувствах Кости у Розы сомнений не было, а Оливия была слишком ласкова, наигранно восхищалась Софьей, бурно выражала свои чувства при посторонних. Московские знакомые, не имевшие понятия об истинном положении вещей, посмеивались над Оливией и называли ее «древнегреческой матерью». Но Роза знала, что ее хозяйка не обладает ярким темпераментом. Просто в Москве экспрессивная манера разговора, жестикуляция и прикосновения к собеседнику во время беседы воспринималась людьми как повышенная эмоциональность, но для гречанки Оливия была весьма сдержанной, и Роза поняла: Софья частенько раздражает жену Кости. Наверное, Оливия ругала себя за то, что не сумела полюбить приемного ребенка, и поэтому рьяно изображала отсутствующие чувства.
В Москве Калистидасы прожили очень долго, на родину они уехали, когда Софья уже училась в институте. Костя и Оливия готовились к переезду в Америку – карьера отца семейства была на взлете. Девушка решила завершить высшее образование в России, родители на это согласились.
Спустя некоторое время после возвращения Калистидасов на родину разразился скандал – Константина обвинили в получении огромного количества взяток. Якобы Костя брал деньги и у греческой, и у российской стороны, заключал контракты только с теми, с кого имел немалый откат. Калистидаса арестовали, Оливия умерла, не пережив позора, Софья осталась в России. В Москве дочь Калистидаса не трогали, а в Греции ей грозил арест. Следователи были уверены, что девушка знает, где находятся счета отца. Костя же уверял, что его оболгали.
– Да, – говорил он на следствии, – я имею хороший дом, но он достался мне от отца. Можете проверить все мои расходы, сравнить их с доходами. Тогда и поймете: я чист.
Но Калистидасу не поверили. Вроде бы против него имелись какие-то неопровержимые улики, их предоставил ближайший друг Кости, Арис Андропулос. Что он рассказал правоохранительным органам, держалось в тайне. Поговаривали, что Арис предъявил шокирующие документы – расписки и фотографии, из которых явствовало: Калистидас мошенник, он обманул греческое правительство на огромную сумму.
Но точно никто ничего не знал. Константина осудили, процесс был закрытым. Арис уехал в Америку, где довольно скоро разбогател, но в обмен на материальное благополучие провидение лишило Андропулоса жены (его супруга погибла во время океанской прогулки – свалилась с яхты и утонула). Детей у Ариса не было.
После случившегося среди знакомых в Греции поползли слухи: Арис хотел попасть в Вашингтон, но на то же место претендовал и Костя. Греческие власти склонялись к тому, чтобы отправить за океан Калистидаса – он был более опытен, много лет проработал в России. Арис проигрывал приятелю, ездил только в Данию, правда, трудился там не один год. Но при всем уважении к этой замечательной европейской стране, ее никак нельзя сравнить с Россией. Калистидаса отозвали домой, чтобы подготовить к отправке в Вашингтон, карьера его стремительно развивалась. И тут очень вовремя разыгрался скандал…
Через полгода о Косте забыли, ведь новость живет на страницах газет недолго. Таблоиды перестали рыться в грязном белье Калистидаса, но иногда газетчики по непонятной причине вспоминали о чиновнике и сообщали: Константин жив, сидит в тюрьме.
У Калистидаса из близких осталась одна Роза. Вот уж кому досталось по полной программе! Сначала бедную женщину безостановочно допрашивали, но в конце концов следователь понял: экономка ничего интересного рассказать не может. Едва правоохранительные органы от нее отвязались, прицепились журналисты. Роза на своей шкуре испытала «прелести» славы – она не могла спокойно выйти в магазин, поскольку под каждым кустом торчали папарацци с объективами. Соседи перешептывались. Одни при виде бывшей экономки демонстративно переходили на другую сторону улицы, другие кидались обнимать женщину и с жадным любопытством спрашивали:
– Ну как там наш Костя? Есть надежда на освобождение?
Роза мучилась так полгода. Потом к ней пришла хозяйка риэлторского агентства и предложила сделку:
– Я заберу дом Калистидаса в длительную аренду, – сказала бизнес-вумен, – и сразу заплачу вам солидную сумму.
Роза согласилась. Она, конечно, понимала, что ушлая баба решила нагреть руки – сейчас отстегнет драхмы, а потом будет сдавать виллу и получать неплохую прибыль. Но экономке не на что было жить. Греция небольшая страна, слухи распространяются мгновенно, Розу никто не хотел брать на работу. Но главное в другом – нужно было передавать Косте в тюрьму посылки, поддерживать хозяина материально и морально.
Роза сняла самую дешевую квартиру и стала вести уединенный образ жизни.
– Мне удалось сохранить инкогнито, – говорила она сейчас, – соседи считают меня обычной пенсионеркой. Костю народ практически забыл. Боюсь только, что его смерть вновь привлечет внимание журналистов.
– Калистидас болен? – спросила я.
– Он умирает, – пояснила Роза. – Надеюсь, я тоже скоро уйду на тот свет.
– Роза, имелась ли у Софьи какая-нибудь примета? – задала я свой главный вопрос. – Такая, чтобы можно было ее опознать?
Экономка кивнула.
– Да. У Софи на правой ноге был шестой палец. Оливия хотела его ампутировать, однако врачи не разрешили. Я не помню, в чем там было дело, но вроде доктора говорили, что в случае операции ребенок станет хромым. Софья лишнего пальчика не стеснялась, но и не демонстрировала его, летом всегда надевала носочки. Помнится, один раз Оливия неожиданно спросила у мужа: «Если у Софьи будут дети, они тоже окажутся шестипалыми?», и Константин пояснил, что этот отличительный признак передается генетически. Причем добавил, мол, это и замечательно! Потому что Сонечка, когда станет матерью, будет уверена, что младенца не подменили в роддоме. «Подобное случается часто, а шестой палец лучше любого анализа подтверждает родство. Довольно редкая аномалия, она передается только среди кровных родственников», – вот так Костя сказал.
Я вскочила с дивана:
– Спасибо!
– Не за что, – слабо улыбнулась Роза. – Очень прошу вас, не рассказывайте никому про меня. Ни одна душа не знает, где я живу, квартира снята по чужому паспорту. Очень боюсь, что после смерти Константина папарацци кинутся меня искать, я не переживу их внимания. Хотя это и хорошо, что не переживу… Вы посмотрите на ногу той несчастной женщины?
– Хотите, я ей прямо сейчас позвоню и спрошу про палец? – предложила я.
Роза кивнула. Я вытащила телефон и набрала номер Эммы.
Мелодичный женский голос произнес какую-то фразу по-гречески, я сунула трубку бывшей экономке с просьбой перевести ее.
– Абонент находится вне зоны действия сети, – перевела она.
– Наверное, Эмма пошла на пляж. У вас есть мобильный?
– Нет, – ответила Роза. – Кому мне звонить?
– Давайте ваш городской номер.
– Он тоже отсутствует.
– В Греции есть не телефонизированные здания? – поразилась я.
Роза кивнула:
– В провинции их немало. Не знаю, как в Афинах, но предполагаю, что и там полно трущоб. Я уже объяснила – живу в самом дешевом месте, постройка состоит из клетушек, которые хозяин сдает нищим эмигрантам и бедноте. Телефонная линия – дорогое удовольствие, лучше приобрести сотовый с самым дешевым тарифом. Здесь многие так и поступают. Но мне-то говорить не с кем.