О месте этом я ничего не знал, однако обрадовался уже тому, что Элзевиру ведом такой уголок, где я смогу спокойно лечь, а значит, не столь изводиться от боли. Он снова взял меня на руки, и мы пустились через поля.
Не хочу рассказывать об этом нашем путешествии, да если бы даже и захотел, то не смог бы, ибо мало что соображал от усилившейся в дороге боли, и впечатления в основном у меня сохранились лишь от нее да от собственных вскриков, когда при малейшем толчке она становилась невыносимой. Элзевир сперва шел бодрым шагом, но по мере того, как день убывал, темп ходьбы его все заметнее снижался, несколько раз он вообще останавливался и, устроив меня на траве, позволял себе краткий отдых. Под конец ему уже не удавалось продвинуться без перерыва больше чем на сто ярдов. Солнце успело миновать зенит, а жара необычно для этого времени года усилилась, когда ландшафт вокруг нас изменился и вместо лужаек с короткой травой, среди которой виднелись белые раковинки улиток, путь наш пролег по неровной земле, усеянной множеством плоских камней и размежеванной на пашни. В этой унылой местности, открытой ветрам, похоже, что труд земледельцев не окупался, сколько усилий ни вкладывай. Вместо зеленых изгородей тут были мрачные каменные стены, сложенные так называемой сухой кладкой, когда обходятся без раствора. За одной из них, местами обрушившейся, а местами еще державшейся только благодаря тому, что ее оплел плющ да подпирали кусты ежевики, Элзевир усадил меня и сказал:
– Я совсем выдохся. Больше нести тебя сейчас не смогу, хоть и осталось шагать всего ничего. Пурбекские ворота мы с тобой уже миновали, а стены эти укроют нас от ненужных взглядов, если вдруг кто-нибудь мимо пройдет. Солдатам так скоро сюда не поспеть. И хорошо бы они не поспели. В данный момент мне с ними никак не сладить. Ноги будто свинцом налились от жары да усталости. Несколько лет назад я над подобной задачей только бы посмеялся. Но нынче мне уже потруднее такое дается. Вынужден хоть немного передохнуть и набраться сил, а там и прохладнее станет. Ты о стену спиной обопрись. Так тебе будет видно, что с обеих сторон от нас происходит. Приметишь где-то движение, сразу буди меня. Эх, будь у меня с наперсточек пороха, чтобы в свисток этот посвистеть. – Он вытащил из-за пазухи отделанный серебром пистолет Мэскью и, вертя его в руках, с сожалением произнес: – Вот ведь дурацкая невезуха. Тридцать лет носил всегда при себе оружие, а сегодня дома оставил.
С этими словами Элзевир рухнул в узкую полосу тени у самой ограды, и минуту спустя мне по его шумному мерному дыханию стало ясно, что он уже спит.
Стена мне служила надежной защитой от ветра, который, изрядно теперь посвежев, дул с запада. Меня начал смаривать сон. Усталость моя не могла, разумеется, идти ни в какое сравнение с усталостью Элзевира, но я как-никак провел бессонную ночь, и к тому же меня измотала боль. Поэтому не прошло и четверти часа, как я с трудом уже вынуждал себя бодрствовать, усиленно прогоняя дремоту осознанием долга. Ведь мне было необходимо остаться на страже. Я попытался сосредоточить себя на каком-нибудь занятии. По ту сторону стены выступали поверх зеленого дерна хаотично разбросанные холмики кротовых норок. Я занялся их подсчетом. Это помогло мне на некоторое время, но холмики скоро кончились. Их оказалось всего сорок штук. Я перевел взгляд на другую часть стены, где за проломом сквозь камни на дюйм поднялись ростки кукурузы. Количество их меня обрадовало. Тут счет мог дойти, пожалуй, до миллиона, а то и больше. Я рьяно взялся за дело, но не продвинулся и до десяти, когда героические мои усилия были побеждены сном.
Разбудил меня резкий звук. Я вздрогнул. Потревоженная нога отозвалась пульсирующей болью. И я, мало что еще понимая спросонья, все же с уверенностью определил: звук этот порожден выстрелом где-то совсем близко от нас. Элзевира будить не пришлось. Он, прижимая палец к губам, выразительно на меня глянул, затем бесшумно пробрался вдоль стены на несколько шагов туда, где она была увита плющом достаточно густо, чтобы он мог глянуть по ту ее сторону, сам оставаясь невидимым. Результат наблюдения явно его успокоил. Он вернулся ко мне.
– Это всего лишь мальчишка, – с облегчением произнес он. – Отпугивает грачей своим мушкетоном. Если не двинется в нашу сторону, останемся тихонько себе сидеть, где сидели.
Минуту спустя он опять проверил, что делается за стеной.
– Нет, встречи с ним нам все же не избежать. Он идет прямиком сюда.
Элзевир еще не договорил, когда послышался грохот. Это мальчик, перебираясь через стену, снес с ее верхней части некоторое количество камней.
Элзевир встал во весь рост. Мальчик, увидев его, чуть было от испуга не пустился наутек, но тут Элзевир с ним приветливо поздоровался. Мальчик ответил тем же, и тогда Блок спросил:
– Что ты здесь делаешь, сынок?
– Грачей отпугиваю для фермера Топпа, – объяснил мальчик.
Элзевир в это время успел мне украдкой шепнуть, чтобы я спокойно лежал, не выставляя мальчику напоказ свою перебитую ногу, затем обратился к тому с вопросом:
– А лишнего пороха у тебя не найдется? Видишь ли, я собирался себе на ужин кролика подстрелить, но по пути фляжку с порохом где-то выронил. Тебе на глаза она случайно не попадалась, когда ты шел мимо пашни?
– Нет, ничего такого не видел, – ответил мальчик. – Может, не той дорогой сюда добирался. Из Лоуермойна. Оттеле и шел. А что до пороха, у меня маловато осталось, и следует поберечь для грачей. Иначе фермер побьет меня за мои старания.
– Да ладно, – махнул рукой Элзевир. – Удружишь мне на пару зарядов, тогда тебе дам полкроны. – И, вытащив из кармана монетку, он показал ее мальчику.
Глаза у того заблестели при виде монетки, как, полагаю, заблестели бы и у меня в такой ситуации, он сунул руку в карман и вытащил оттуда потертую фляжку из коровьей кожи.
– Коли весь отдашь вместе с фляжкой, получишь целую крону, – показал ему Элзевир монетку побольше.
Времени на дальнейшие переговоры мальчик тратить не стал, и вот уже фляжка перекочевала в руки Элзевира, а мальчик пробовал на зубок монетку, проверяя, подлинная ли она.
– А дробь у тебя какая? – спросил Элзевир.
– Так вы фляжку с дробью тоже потеряли? – несколько удивленным тоном осведомился мальчик.
– Нет, но дробь у меня мелковата, – нашелся Элзевир. – А если располагаешь парочкой пуль, я бы их тоже приобрел у тебя.
– Есть дюжина пуль на гусей, – сообщил мальчик. – Номер два. Но вы должны заплатить за них шиллинг. Хозяин очень следит, чтобы я ими попусту не стрелял, разве там в лебедя, канюка или в какую другую птицу, которая для готовки подходит. Если хватится пуль, уж точно побьет, и сильно. Я на подобные муки сподоблюсь только за шиллинг.
– Ну а коли хозяин тебе все равно за любую потерю имущества вломит, чего уж по мелочам-то размениваться. Добавь мне ружье и получишь гинею, – вкрадчивым голосом предложил Элзевир-искуситель.
– Вот уж это навряд ли, – заколебался мальчик. – В Поуэрмейне странные слухи ходят, что вроде бы как солдатский отряд поутру повстречался с контрабандистами. Пошла стрельба, и кому-то там щедро свинцом досталось. Не теми же самыми пулями номер два на гуся? Контрабандисты смылись. Шумное вышло дело. Теперь награда назначена. Двадцать фунтов за голову, ежели кто обнаружит. А я вам ружье продай, чтобы мне и хозяину от властей досталось.
Удивление у него сменилось подозрительностью, говоря, он буравил пристальным взглядом мою поврежденную ногу, и, хотя я пытался прятать ее в тени, от глаз его наверняка не укрылась ни повязка из носового платка, ни кровь на ботинке.
– Так мне по той самой причине ружье и требуется, – невозмутимо проговорил Элзевир. – Контрабандисты здесь беглые бродят, а пистолет никчемная против них защита. Им на безлюдном склоне холма подобных злодеев не остановишь. Тебе-то и без ружья чего их бояться. Мальчишку они не тронут.
Блеск золотой гинеи, зажатой между большим и указательным пальцами Элзевира, оказался приманкой, против которой мальчик не смог устоять. В итоге мы стали обладателями плохонького ружья, пуль и пороха, а мальчик отправился восвояси через пашню, насвистывая и глубоко засунув в карман руку с крепко зажитыми гинеей и кроной.
Двигался он неспешно, свистел беззаботно, но мне все равно доверия не внушал. Слишком уж пристален был его взгляд на мою окровавленную ногу. Я поделился опасениями с Элзевиром. Он, рассмеявшись, мне возразил, что мальчишка глуп и безвреден. Я тем не менее, надежно укрытый от посторонних глаз зарослями плюща, глянул сквозь них и провал в стене на нашего юного джентльмена. Какое-то время он двигался в прежнем ленивом темпе, насвистывая беспечно, как птица, и время от времени оглядываясь на стоящего возле стены Элзевира. Но стоило Элзевиру сесть, мальчик, решив, что больше за ним не следят, резко оборвал свист и со всех ног понесся вперед. Видимо, догадавшись, кто мы, спешил уведомить наших преследователей и исчез за гребнем холма еще прежде, чем Элзевир успел снова подняться на ноги.
– Нам в любом случае пора уже двигаться дальше, – сказал Блок. – И пройти осталось совсем немного, и жара поуменьшилась.
Проспали мы, вероятно, дольше, чем нам казалось. Это я понял по положению солнца, которое подошло очень близко к закату. Сон меня освежил, но сломанная моя нога отекла, и боль от того, что она на ходу болталась, терзала меня изрядно. Элзевир, несмотря на тяжелую ношу, энергично следовал к цели и, как случается, когда длинное путешествие подходит к концу, уже не думал об экономии сил. Я этих мест никогда прежде не видел. Но не провели мы еще получаса в дороге, как я по многим признакам догадался, что перед нами старые мраморные шахты позади Энвил-Пойнта.
Тогдашнее мое состояние мало располагало к любознательности, но позже я выяснил, что здесь добывался знаменитый черный пурбекский мрамор, которым отделаны церкви не только в наших краях, но и во многих других частях Англии. Под землю уходили под тупым углом на пятидесяти-, семидесяти-, а то и стофутовую глубину широкие, круглые, будто просверленные великанским коловоротом стволы шахт, на дне которых расходились лучами узкие подземные коридоры, большинство высотою шесть футов, а меньшая часть – фута три-четыре. В них-то и добывали мрамор. Возраст Пурбекских шахт насчитывал много столетий, кажетс