Восемьдесят – шагов – глубине – колодец – север.
Вот и прочитан шифр. И до чего же просто! Тем не менее я ни о чем не догадывался и никогда бы не догадался без Рэтси и его похоронного ритуала. Хитро обставил все Черная Борода, но нашлись люди на свете не менее хитрые. И вот сокровище его у наших ног. Я, усмехнувшись, самодовольно потер руки и вновь прочитал получившуюся строку:
– Восемьдесят – шагов – глубине – колодец – север.
Ох, до чего же просто! И в четвертой строфе не какое-нибудь там поле, а колодец. Неужто и впрямь не мог сам догадаться? Мне уже не терпелось сообщить об открытии Элзевиру. Скорее бы он вернулся. Ключ к шифру найден. Секрет раскрыт. Я решил, что сразу всего ему не расскажу. Надо сперва подразнить его. Пусть как следует сам поломает голову над секретом пергамента. Ну а когда, наконец, я полностью просвещу его, мы вместе немедля возьмемся за дело, чтобы стать поскорее богатыми. Тут мысли мои перетекли на Грейс и подначки мастера Рэтси: она, мол, богата, а я беден. Ну, и кто, интересно, посмеется теперь последним?
Восемьдесят – шагов – глубине – колодец – север.
Я снова перечитал строку, и на сей раз у меня возникли вопросы. Что именно я расскажу Элзевиру и каким образом нам вести поиски, чтобы стать обладателями сокровища?
Ясно пока, что оно спрятано в колодце, но в каком? И что подразумевается под словом «север»? Северный колодец? Или к северу от колодца? Или восемьдесят шагов на север от глубокого колодца? Я всматривался в слова на пергаменте, словно надеясь, что сам цвет чернил даст мне какую-нибудь подсказку. Увы, смысл все сильнее от меня ускользал. На него будто бы опустилась вуаль. Восемьдесят – шагов – глубине – колодец – север… Буйная моя радость сменилась растерянностью. Меня охватило уныние. И в ветре, по-прежнему дувшем порывами, стали мне слышаться презрительные насмешки Черной Бороды над смертным, который набрался дерзости возомнить, что так легко разгадал его хитрость.
Я продолжал вглядываться в текст, меняя местами слова и расставляя их в новом порядке с надеждой, что мне таким образом откроется какое-нибудь новое значение загадочной фразы.
Восемьдесят шагов глубиной в северном направлении.
На восемьдесят шагов глубины в колодце к северу.
В восьмидесяти шагах к северу от глубокого колодца.
Я крутил их и так и сяк. Они принимали самые причудливые сочетания, пока не замелькали с бешеной скоростью у меня в голове, а потом голова у меня закружилась, и я неожиданно провалился в сон.
Пробудился я уже при свете ясного утра. Ветер утих, лишь снизу доносился грохот волн, бившихся о камень утеса. Огонь по-прежнему горел. Возле него устроился Элзевир, что-то готовивший в котелке и выглядевший столь свежо и бодро, будто прекрасно выспался, а не прошагал всю ночь в темноте, борясь с бурей, а после был вынужден дальше бодрствовать, ибо тот, кого он оставил стражем, дрых преспокойно без задних ног.
– Ну как прошла ночь? – спросил он с усмешкой, едва заметив, что я проснулся. – Вот уже второй раз застаю тебя на часах спящим, да вдобавок до того крепко, что пробудился бы лишь от холодных губ пистолета, прижатых к твоему лбу.
Я слишком был переполнен новостями, чтобы тратить время на извинения. И немедленно принялся за рассказ, что произошло ночью и как наблюдение Рэтси натолкнуло меня на поиск скрытого смысла в текстах, написанных на пергаменте. Элзевир терпеливо слушал, ближе к концу истории заинтересовался, а затем принялся сам сверять нумерацию строф на пергаменте с той, что была указана в красном молитвеннике.
– Полагаю, ты прав, – наконец проговорил он. – С какой бы иначе стати было писать неверные цифры. Священники-то, конечно, народ никчемный, спокойно при переписке наваляют ошибок. Если бы раз или два не ту цифру ляпнул, я б и значения не придал. Но в каждом стихе не те номера – это уже неспроста. Стало быть, сделано с умыслом, и тут уж надобно поглядеть, с каким именно. Глубина, значит, восемьдесят шагов, то есть футов. Многовато для наших мунфлитских колодцев, да и в ближней округе они все помельче.
Я чуть было не высказал предположение, что колодец такой есть, возможно, в поместье, но, не успев еще раскрыть рот, спохватился: там вообще нет колодцев. Они не нужны, так как из леса выше усадьбы струится по камням холма вниз мимо дома ручей, который, достигнув подножья, впадает в речку Флит.
– Если как следует поразмыслить, – продолжил тем временем Элзевир, – речь там о колодце совсем не в этих местах. Черная Борода был транжирой. Промотать ухитрился все свое состояние, и камень та же судьба бы ждала, окажись он в его досягаемости. Но, видно, не оказался, чему свидетельством служит эта записка. То бишь спрятал Черная Борода его не в Мунфлите и не в окрестностях, где мог сто раз достать, а в месте, докуда после ему было не дотянуться. Кстати, ты же ведь, парень, беседовал много раз с викарием Гленни про Черную Бороду и его кончину. Давай-ка, выкладывай все, что знаешь. Вдруг мы с тобой какую зацепку нащупаем.
Я рассказал ему все, что выяснил у мистера Гленни. Как этот самый полковник Джон Моун по прозванию Черная Борода с юности прожигал жизнь. Как растратил в разгулах и развлечениях семейное состояние. Переметнулся от роялистов к мятежникам. Был назначен парламентом охранять в замке Карисбрук арестованного короля Карла Первого. Пал до вымогательства, выманив у своего августейшего пленника в обмен на свободу реликвию королевской семьи – редкостной ценности бриллиант, а завладев им, опустился до еще большей низости и ворвался с целой оравой солдат к королю, когда тот пытался покинуть замок через окно, но застрял в проеме. Дважды предав короля, Черная Борода и лагерю Кромвеля вскорости стал неугоден, место свое потерял, нестарый еще, но сломленный оказался вынужден возвратиться в Мунфлит, где прозябал до конца своих дней, на исходе которых, охваченный страхом и муками совести, обратился за утешением к священнику и по его совету завещал бриллиант на восстановление разоренных мунфлитских богаделен. Пользы это богадельням не принесло. Потому что при вскрытии завещания выяснилось, что, хотя передача сокровища честно прописана, нигде нет ни слова о том, как его найти. Суждения по сему поводу высказывались различные. Иные сочли, что полковник даже и здесь остался верен своей глумливой натуре, завещав сокровище, которого у него никогда не было. По мнению других, Черная Борода держал перед смертью бриллиант в руках, но кто-то из находившихся рядом ухитрился его присвоить. Третьи, и таковых было большинство, утверждали, что указать на тайник Джону Моуну помешала неожиданная кончина, и в агонии он якобы безуспешно силился поделиться каким-то секретом.
Кое о чем из этого Элзевиру самому было известно, кое-что я рассказывал ему раньше, однако слушал он меня так внимательно, будто бы обо всем узнавал впервые. Особенно впечатлило его произошедшее в замке Карисбрук. Он даже дернулся, осененный, похоже, внезапным озарением, однако не произнес ни слова, пока я не умолк, и лишь потом взволнованно произнес:
– Джон! Бриллиант по-прежнему в Карисбруке! Диву даюсь, как мне раньше-то в голову не пришло. Но едва ты упомянул Карисбрук… Там-то как раз и возможны те самые восемьдесят футов и даже дважды и трижды по восемьдесят, коли кому угодно. Знаю я с самого детства про этот колодец, а однажды мальчишкой собственными глазами видел его. Находится он в центральной части замка. Сквозь известняк пробит. Глубиной пятьдесят морских саженей. Воротом воду из него поднимать не накрутишься, поэтому ослик там ходит в колесе, как белка, и таким образом ведра снизу вытягивают. Что дернуло этого полковника Джона Моуна по прозванию Черная Борода припрятать свой драгоценный камень в колодце, не знаю. А вот почему в Карисбруке – это, пожалуй, понятно, хотя место известное, его даже из Лондона люди наведываются посмотреть.
Говорил он с жаром и быстротой, каких раньше за ним наблюдать мне не приходилось, и его доводы представлялись мне убедительными. Если Черная Борода спрятал свой бриллиант в колодце, то, скорее всего, именно там, где столь подлым образом заполучил его.
– Коли «колодец» и «север» написано, – продолжал Элзевир, – ясное дело, надо идти точно по стрелке компаса на север. И по северной стенке колодца спуститься на восемьдесят футов к сокровищу. Вообще-то вчера я по поводу «Бонавентуры» договорился. Через неделю, считая с дня завтрашнего, они остановятся под нашим утесом, если море будет спокойно, и заберут нас с весенним приливом. Время их, как всегда, полночь. Восемь дней предпочтительно выждать, чтобы нога твоя совсем окрепла. Намерен я был добраться с тобой до Сен-Мало и там оставить тебя на попечении старины Шовелье в «Золотой шпоре». Научился бы, у него живя, лопотать по-французски, пока здесь не минут скверные времена. Но ты ведь теперь настроился поискать сокровище, и, коль не боишься в петлю головой угодить, я тоже не столь уж стар и готов повалять дурака. Оставим в покое Сен-Мало и направимся в Карисбрук. Путь к замку я знаю. От Ньюпорта до него не больше двух миль. А в Ньюпорте можем залечь в «Охотничьем роге». Эта таверна связана с контрабандой, да и приказы всякие именем короля слабо работают на Норманских островах и острове Уайт. Оформим себя как-нибудь по-другому, и, глядишь, Ньюпорт станет для нас не опаснее Сен-Мало.
Именно этого я больше всего желал, и решение было принято. «Бонавентура» доставит нас вместо Сен-Мало на остров Уайт. Ничто, вероятно, не в силах до такой степени взволновать человека, как истории о спрятанных сокровищах. Они будоражат воображение, кровь начинает быстрее струиться по жилам, а у меня она доходила уже до точки кипения, и я ощущал, что даже Элзевир, хоть не показывает вида, охвачен азартом поиска. Восемь дней ожидания стали для нас досадно томительной проволочкой, однако потрачено время было не зря. Нога моя становилась все крепче, и я, тренируя уверенность шага, часами расхаживал по пещере, словно волк в клетке, коего мне довелось наблюдать однажды на Дорчестерской ярмарке. Рэтси нас больше не навещал, однако, вопреки своим заверениям, что больше нам приносить ничего не сможет, встречался неоднократно с Элзевиром, доставив из Дорчестера деньги и еще множество разных вещей, которые ему требовались. Именно после очередной встречи с ним Элзевир явился в пещеру с хлыстом в одной руке, а в другой с кулем, где лежала одежда для наших новых ролей – стеганые белого цвета кафтаны, какие носили возчики с ферм в графстве Даун, один – для Элзевира, другой, размером поменьше, для меня, соответствующие сему одеянию кожаные штаны и шляпы. Мы все это примерили и остались собою довольны. Вылитые возчик с помощником. А потом я катался от хохота, когда Элзевир, осваиваясь с новой ролью, принялся громко щелкать хлыстом, зычно покрикивая воображаемой лошади: «Н-но!» – и на его обычно угрюмом лице играла улыбка. Взяв из моей постели солому, он научил меня ей обвязывать под лодыжками низ панталон, а затем сбрил себе бороду. Внешность его от этого совершенно не пострадала. Четкая линия губ и квадратный подбородок лишь придали лицу Элзевира Блока еще больше мужественности. Для меня он сварил настой из листьев и веток молодого орешника, нанес его мне на лицо и руки, которые тут же сделались темно-коричневыми, и я тоже стал выглядеть совсем по-другому.