– Знавал я суда куда лучше, которые шли на дно от гораздо меньшего, – бросил задумчиво Элзевир. – Коли опыта ихнему шкиперу не достанет да штурвал взять в крепкие руки окажется некому, на плантации тростника напрасно будут новых рабов ожидать. Бог знает, где мы сейчас. Может, около Уэсена, а может, не столь далеко. Для открытого моря волна вроде широковата. С другой стороны, кружит нас на месте будто в заливе. Как знамение кто-нибудь из святых посылает.
Где мы, и впрямь понять было затруднительно. Мы в своей тьме даже о времени суток имели представление весьма смутное, принимая за точку отсчета дважды в день открывавшиеся люки. Жалкое подобие часов, да к тому же далеко не точное. Пищу нам доставляли нерегулярно, подчас со столь длительными промежутками, что у нас животы подводило от голода. Но даже не зная, где оказались, мы с Элзевиром обладали достаточным морским опытом и весьма отчетливо представляли себе, в какую ситуацию попал бриг. Его мотало по кругу. Тяжелые перекаты вздымали корму. Нос зарывался в воду. Мы с Элзевиром устроились возле люка. Он распахнулся. Вместе с солнечными лучами к нам, плеща, ворвалась соленая вода, а снаружи мы увидели не охранников с мушкетами и флотскими фонарями, обычно приносивших нам еду, а того самого тюремщика, который перед началом плавания поменял нам оковы.
Держась за ограждение, чтобы не упасть, он на мгновение нагнулся, кинул вниз ключ на цепочке, упавший на пол к нашим ногам, и выкрикнул по-голландски:
– Берите! И спасайтесь кто может! Господь да поможет храбрым, и к дьяволу неудачников!
Затем он рванул назад и исчез. Все сначала остолбенели в растерянности. Ключ лежал на полу. Люк остался открытым. Первым опомнился Элзевир.
– Джон, судно тонет, и нам предоставили шанс спастись, – подхватив ключ с грязной палубы, произнес по-английски он. – Так попытаемся вырваться, а не потонуть, как крысы в западне.
Он сунул ключ в скважину замка, державшего нас на цепи, запор легко отомкнулся, цепь упала на пол, и наш отряд оказался свободен. Лишь железные браслеты остались у каждого на левом запястье. Остальные отряды тоже поняли что к чему и, будьте уверены, поспешили воспользоваться ключом, в свою очередь обретая свободу. Мы с Элзевиром, не дожидаясь их, бросились к лестнице.
О, сила и сладость прохладного морского воздуха! Мало того, что он был для нас родным и привычным, но с каким же наслаждением мы вдыхали его после душной вони нижней палубы. Верхнюю палубу заполняла вода. Она моталась по ней взад-вперед. Впрочем, это еще не свидетельствовало, что корабль тонет. Куда больше насторожились мы от отсутствия кого-либо из команды. Нас бросало качкой из стороны в сторону. Уже спускались зимние сумерки. Света, однако, еще вполне доставало, и мы могли разглядеть, что творилось вблизи.
Палуба на самом деле была пуста. Нос корабля клевал огромные волны. Шторм творился поистине сокрушительный. Нос и корму заливало. Мы кинулись к кормовой надстройке и еще прежде, чем нам удалось достигнуть ее, поняли, отчего исчезла команда, а нам дали возможность освободиться.
– Мы на подветренном берегу! – перекрывая рев бури, прокричал Элзевир.
Он воздел руку, указывая мне на что-то вверху, и мне открылся весь масштаб бедствия. На судне, по которому яростным молотом колотило море, все паруса, кроме штормового штекселя, были сорваны. Жалкие их останки трепыхались на реях, словно горестные воспоминания о навсегда утраченном. Да и штормовому штекселю жить оставалось, похоже, недолго. Скрипы его смахивали на стоны умирающего, и время от времени он хлопал с оглушительностью ружейных выстрелов. Лежали мы носом в море, но двигались, несмотря на это, назад. И каждая из накатывавших огромных волн вздымала правую корму, отчего бриг совершал то и дело круговые прыжки.
Элзевир указал, куда мы неслись вперед кормой. Туман вместе с льющимся сверху дождем и соленой взвесью не давал простереться взгляду на дальнее расстояние, но все-таки мне удалось заметить белую линию, похожую на кайму из морской пены. И справа по борту она виднелась. И слева. Знающий море поймет без труда, сколь ужасны были слова Элзевира насчет подветренного берега. От упоения свежим морским воздухом и обретенной внезапно свободы не осталось и тени. Меня пробирала дрожь в предчувствии неминуемой гибели. Тщетны были надежды, связанные с избавлением от рабства. Смерть, которой не ожидал я в ближайшие пятьдесят лет, вплотную ко мне приблизилась, и расстояние между нею и мной сокращалось каждую минуту еще на год.
– Мы на подветренном берегу! – проорал опять Элзевир.
Вот, значит, что представляла собой эта каемка пены. До катастрофы нам оставались каких-нибудь полчаса. Мысли мои закрутились столь же неистово, как крутилось вокруг нас море. Самые дикие и невероятные предположения и вопросы посещали меня. На какой берег нас сносит? Утес с твердокаменным ликом, крутизна которого обрывается прямо на глубину, или пологую песчаную вязкость, где мы сядем на мель, и волны в течение многих часов примутся избивать наш корабль, пока не довершат его гибель? В первом случае сокрушительный удар принесет нам мгновенную смерть, второй оставляет призрачную возможность выжить.
Мы находились в заливе. Об этом свидетельствовала широкая белая полоса прибоя в форме полумесяца. Бриг кружился в центре его, как обессиленный путник, потерявший ориентацию. Элзевир крепко держал меня за руку, сам тоже крепко вцепившись в надпалубное ограждение и пристально глядя, что происходит слева по борту. Я посмотрел в ту же сторону. Правый рог полумесяца, заволоченный густой полосой тумана, казался белой бесплотной тенью. Тем не менее мне сразу же стало ясно, что там на самом деле. За мраком, поднятым бурей и стеною льющим дождем, вырисовывались контуры высокого берега. Мутный занавес вдруг чуть раздвинулся, словно специально отдернутый на мгновение исполинской рукой, чтобы мы с Элзевиром смогли увидеть склон утеса, торчащего из воды, как задранная вертикально вверх гигантская голова аллигатора. Мы потрясенно уставились друг на друга и выкрикнули в один голос:
– Мыс Снаут!
Едва нам удалось его разглядеть, он снова скрылся из вида, однако мы знали, что не ошиблись. Слева по борту сокрушаемого гигантскими волнами брига маячил берег Мунфлита, а мы находились в заливе Мунфлит! Сноп сладко-горестных ощущений обрушился на меня. Было невероятно спустя столько лет изгнания и каторги снова вернуться сюда. Как же близко от нас находилось все, что нам было близко и дорого. Родные места лежали лишь в миле воды от брига, однако вода эта ревела и бушевала, суля нам смерть почти на подходе к вожделенной земле. Тем не менее лицо Элзевира, скованное все годы нашего каторжничества гримасой непроходящей грусти, при виде Снаута вдруг разгладилось, и он почти радостно произнес, наклонившись к моему уху:
– Не иначе как Дланью Свыше нас привело домой. И по мне будет лучше утонуть вблизи Мунфлита, чем дальше жить каторжником. А потонем мы не позднее, чем через час. Так что поборемся, пока можем, за жизнь как мужчины.
Он умолк, затем с явным усилием выдавил из себя:
– Мы пережили вместе много плохих времен. Глядишь, вдруг и снова выдержим.
Остальные узники тоже успели выбраться снизу и стояли, охваченные безумной паникой, на корме. Сухопутные люди робеют даже от легкого шторма, а творившееся сейчас было способно загнать душу в пятки самому опытному мореходу. Мокрые от накатывавших на палубу волн, наши товарищи по заключению доковыляли, едва удерживаясь на ногах, до Элзевира, и по тому, как сгрудились перед ним, легко было понять, что лишь на него, который знает толк в морском деле и не утратил самообладания, возлагают они надежду спастись.
Капитанская шлюпка и тузик исчезли. Ими наверняка воспользовалась для бегства с брига команда голландцев, как только стало понятно, что он оказался в заливе и обречен дрейфовать навстречу гибельным скалам. На палубе, посередине, остался лишь полубаркас. Вероятно, команда сочла его слишком тяжелым для борьбы со столь устрашающим штормом. Жадные взгляды узников тем не менее обратились к нему. Несколько человек схватило Элзевира за руки, другие, лежа на палубе, обнимали его колени, умоляя на все лады, чтобы он показал им, как спустить лодку на воду.
– Друзья! – перекрикивая шум бури, ответил им Элзевир. – Любой, кто отважится плыть в ней, погибнет. Я здесь родился, знаю эти места, но ни разу еще не видел, чтобы хоть кто-то сумел добраться в этаком море на лодке куда-нибудь, кроме дна. Вы просите моего совета, так вот он: оставайтесь на судне. Через полчаса оно уже будет на рифах. Я встану за штурвал, постараюсь вырулить так, чтобы каждому выпал шанс добраться до берега, и спаси Господь тех, кто утонет.
Я полностью разделял суждение Элзевира. Бриг покидать в такой ситуации было нельзя. Но обезумевшие от отчаяния и страха несчастные существа ничего не желали слушать. Им требовалось спасаться на лодке, и точка. Тем более что иные из них по пути к нам завернули туда, где хранился запас спиртного, окончательно задурив себе головы. Именно они воодушевляли остальных на спуск полубаркаса, который, по их словам, принесет всем спасение. Когда же тяжелая волна, ударив по палубе, смыла огромный кусок левого фальшборта, им показалось, будто сама судьба способствует спуску лодки. Элзевир вновь попытался остановить их, но тщетно. Лодка была весьма тяжела, однако, объединив усилия, они сумели ее дотолкать до образовавшегося пролома в фальшборте. Элзевир, видя, что они любой ценой намерены осуществить задуманное, объяснил им, как управляться с лодкой на таком море, а затем обеспечил штурвалом крен бригу. Лодка со всеми ее седоками сползла на воду. Никто из них не умел как следует грести. Несколько человек призывали криками нас с Элзевиром присоединиться к ним, кто из искреннего расположения к Элзевиру, а кто надеясь заполучить опытного моряка. От прочих услышали мы на прощание проклятия и пожелания поскорее утонуть из-за своего английского упрямства.
На бриге теперь остались только мы двое. Нам было видно, как лодка вышла из-под защиты брига, но, несмотря на остервенелую работу веслами, гребцам едва удавалось ее удерживать курсом на море. Затем она вовсе исчезла из поля нашего зрения.