Элзевир попросил меня помочь ему со штурвалом. Нам удалось его зафиксировать, и я знал зачем. Утратив надежду, что направление ветра изменится, Элзевир направляет бриг к берегу.
Судно было повернуто бортом к волнам и носом к ветру, но по мере того, как ветер наполнял штексель, крен стал выравниваться, и мы взяли заданный курс. Спустилась ночь, по-ноябрьски темная. Мы видели только белую окаемку пены на рифах, и по мере нашего приближения к берегу она делалась все отчетливее. Ветер дул яростнее прежнего, и столь же яростные удары наносили волны по бригу. День, угаснув, стер с них желто-серый тон, и казалось, что нас преследуют огромные черные горы с белыми вершинами. Каждый из этих валов норовил нас сокрушить. Дважды это едва не случилось, и мы, оглушенные, захлестнутые по пояс бурлящим ледяным потоком, лишь чудом спаслись, удерживаясь что было сил за штурвал.
Белая линия становилась все ближе. Вой ветра и шум прибоя перекрывал оглушающий рокот гальки, которую волны с каждой своею атакой на берег засасывали вглубь моря. Последний раз такой дикий рокот я слышал очень давно одной летней ночью, когда еще мальчиком дома у тети полупроснулся от шума в своей маленькой белой спальне. «Быть может, кто-то сейчас, внимая звукам далекой бури, подбросил свежее полешко в очаг, вознося благодарность Создателю, что не вынужден сам бороться за жизнь в заливе Мунфлит», – подумалось мне. Я живо представил себе, что происходит на берегу. Рэтси с контрабандистами наверняка заметили «Аурунзебе» еще в полдень, а может и раньше, следили с тех пор, не меняется ли направление ветра на восточное, что единственное было способно спасти судно, которое занесло бурей в Мунфлитский залив, но положение оставалось прежним. Ветер продолжал дуть южный, с корабля срывало один за другим паруса, он, крутясь, приближался к берегу, по деревне пошли разговоры, что столкновения с мысом Снаут ему не избежать, а значит, к заходу солнца на берегу собралась толпа мужчин, готовых на риск ради спасения наших жизней. Они будут делать для нас все, что только в их силах, но если крушение произойдет, не откажутся и от возможности поживиться. Я живо представил себе среди этой толпы спасателей Рэтси, и Деймона, и Тьюкбери, и Лавера. Вполне вероятно, и пастор Гленни там, и, быть может, даже…
На этом мои размышления прервало восклицание Элзевира:
– Смотри! Там свет!
Сквозь пелену тьмы и мороси едва угадывалось мерцание. Не свет, а словно намек на него, который то становился яснее, то вообще пропадал, но затем появлялся снова.
– Спичка Мэскью, – сказал Элзевир, вернув мне это забытое имя из дали почти неправдоподобного прошлого. Оно затерялось столь глубоко в закоулках памяти, что мыслям моим порядком пришлось поплутать, прежде чем я сумел там найти себя юношей, подплывающим августовской ночью к берегу. Меня овевал легкий бриз, а над деревней виднелся сквозь лес поместья дружественный кружочек света. Неужто она до сих пор верна своему обещанию каждую ночь оставлять для всех, кто находится в море, свечу на окне, пока я не вернусь? Значит, по-прежнему ждет меня? И вот я возвращаюсь к ней, но каким? Юность моя позади. Ночь далеко не августовская. Я заклейменный каторжник. Нас треплет буря. Белая окаемка смерти, которая отделяла меня от Грейс, показалась мне вдруг едва ли не благом. Если погибну, она никогда не увидит, как низко я пал.
Элзевира, кажется, тоже унесло мыслями в прошлое, иначе бы он не назвал меня уменьшительным именем.
– Джонни, – сказал он мне, будто бы возвращаясь к юным моим годам. – Я замерз и совсем пал духом. Сходи-ка в винную кладовую, глотни там сам согревающего и мне принеси бутылку. Минут через десять мы окажемся в полосе прибоя. Тут уж придется напрячь силу полностью, а у меня ее больше нет.
В каютах было полно воды, но мне все-таки удалось добраться до кладовой. Я отыскал там славный голландский джин из капитанских запасов, но даже он не шел ни в какое сравнение с «Молоком Арарата» из «Почему бы и нет».
Элзевир глотнул от души, засмеялся.
– Отличный напиток, – произнес он, отбросив бутылку. – Хорош от осенней промозглости, как сказал бы Рэтси.
Мы находились уже очень близко от каймы белой пены. Волны, преследовавшие нас, закручивались на гребне. Берег тускло светился сквозь морось, как лампа в комнате тяжелобольного. Это был синий сигнальный огонь, который жгли люди на берегу. Они поджидали там нас, не зная, что их сигналы предназначаются лишь нам двоим, рожденным в Мунфлите. Было понятно, куда направляют судно спасатели. Огонь разжигался там, где над галькой высится небольшая полоска глины. Если судно выскочит, к своему счастью, на эту мель, удар будет не столь сокрушительным. Мы, ориентируясь на сигнал, скорректировали курс.
К берегу мы подходили, окутанные оглушающим шумом. В оснастке выл ветер, море гремело за бортом, и надо всем этим властвовала какофония откатной воды, с жадностью пожирающей гальку.
– Ну сейчас будет! – сказал Элзевир, когда нам стали видны в синем свете силуэты людей.
Бриг продолжал двигаться на огонь, но тут чудовищной силы волна, накрыв корму, закрутила нас в водовороте. Мы хватались за что могли. Нас, почти захлебнувшихся, выкинуло к форштевню. Судно без нашего управления было немедленно сбито с курса новой волной, а затем с грохотом, подобным удару грома, вылетело бортом на мунфлитский берег.
Я видел, как корабли выбрасывает на это самое место, и прежде, и после нашего с Элзевиром крушения. Обычно их начинало мотать, и волны постепенно раскалывали доски и балки корпуса. С нашим бригом вышло несколько по-другому. После первого сокрушительного удара он с места не сдвинулся, ибо выброшен был волною столь сильной, что не нашлось ни одной другой, которой хватило бы мощи стянуть его обратно на воду. Отворотясь от моря, корабль понуро глядел на берег, как нашкодивший ученик, ожидающий наказания учительской палкой. С треском и стонами, превосходящими все остальные, рожденные неистовой свистопляской бури, стали обламываться мачты – сперва фок-мачта, затем грот-мачта. Мы с Элзевиром стояли с подветренной стороны под защитой рубки, уцепившись за ванты. Волны то накатывали на нас, погружая по пояс в воду, то уходили, и под ногами нашими становилось практически сухо. Нам продолжали сигналить с берега, но бриг оказался немного правее синих огней, и нам смутно виделось, как группа спасателей перемещается по берегу в нашу сторону. Вот наконец они встали ровно напротив. Нас отделяло от них расстояние в каких-то сто футов, но это была полоса между жизнью и смертью. Полоса охваченного безумием моря, которое билось пенными каскадами о наши разрушенные фальшборты и уносило в пучину прибрежную гальку.
По-прежнему уцепившись за ванты и мало-помалу очухиваясь от первого потрясения, мы пытались оценить обстановку. Наветренная сторона брига стонала и рушилась под натиском многотонных волн. Треск, треск и треск доносился до нас оттуда, и с этим треском корпус терял доску за доской. Спинами, крепко прижатыми к рубке, мы ощущали, как начала дрожать и она. Ясно было, что спустя считаные минуты ее снесет вместе с нами.
– Ну вот и все, – прокричал Элзевир. – Как только следующая волна откатит и я крикну: «Прыгай!» – не медли, а после беги по гальке изо всех сил к берегу, пока тебя не накрыло новой водой. Они нам бросят веревку. Наша задача поймать ее. А теперь до свидания, Джон, и спаси нас Бог.
Мы крепко пожали друг другу руки, я снял одежду каторжника, оставив лишь башмаки, чтобы не ранить ноги о гальку, и тут же затрясся от холода. Новая волна превратила пространство меж судном и берегом в котел с бурлящей водой, затем откатилась, ворочая камни, и мы с Элзевиром прыгнули вниз.
Я бухнулся на четвереньках в воду. Глубина ее здесь была где-то с метр, мне сразу же удалось обрести равновесие и, спотыкаясь, двинуться вверх по склону в отчаянной надежде оказаться вне досягаемости для следующей волны. Я видел вереницу людей, связавших себя друг с другом, чтобы иметь возможность вытянуться как можно ближе к воде и прийти на выручку каждому, кто пробирается сквозь буруны. До меня доносились подбадривающие их возгласы, а затем они бросили в нашу сторону свернутую кольцом веревку. Элзевир стоял уже рядом со мной и тоже ее увидел. Мы стремительно ринулись по утихшей на время воде вперед. За спинами нашими вдруг послышался ужасающий грохот. Море опять обрушилось на корабль, следом, свистя и ревя, накрыло нас, и с легкостью, словно мы были пробками, отнесло в сторону, откуда мы дотянуться до веревки уже не могли. Спасатели, крича нам опять что-то ободряющее, бросили по-новой веревку. Элзевир смог за нее ухватиться левой рукой, а правую простер ко мне. Пальцы наши соприкоснулись. Волна уже пятилась, унося с собой все, что могла. Меня вновь потащило с берегового склона, и я не попал обратно в залив только благодаря обломку грот-мачты, который плавал рядом со мной. Мне удалось за него уцепиться на расстоянии тридцати шагов от вереницы мужчин и Элзевира. Отбросив веревку, единственный шанс на спасение, он поспешил в жерло смерти, чтобы поймать меня и поставить на ноги. Дыхание у меня сбилось, я уже почти ничего не видел и трясся от холода, готовый сдаться на волю моря, но Элзевир своей великанской силой вернул меня к жизни, как возвращал уже множество раз. От веревки нас отделяла морская сажень.
– Давай, Джонни! Сейчас или никогда! – выкрикнул он.
Мы стояли по грудь в воде. Он с чудовищной силой выпихнул меня вперед. В ушах моих рев воды смешался с криками спасателей. И тут я поймал веревку.
Глава XIXНа берегу
Звоните по храбрым. Их нет больше с нами.
Они уже видели берег родной,
Но море чудовищной силы волнами
Конец положило их жизни земной.
Ночь эта была холодной, вода – ледяной. На мне от всей моей арестантской одежды остались только штаны и ботинки, которые мигом насквозь промокли. Борьба с прибоем опустошила меня. До сих пор удивляюсь, откуда хватило мне сил мертвой хваткой вцепиться в конец веревки, но минуту спустя я уже оказался среди народа на берегу. Мое появление люди встретили новым взрывом криков, чьи-то сильные руки подхватили меня. Перед глазами моими плавала мутная пелена. Я не мог выдавить из себя ни слова, настолько горло разъело мне солью. Меня обступила толпа. В ней среди множества мужчин углядел я нескольких женщин. Колени мои подламывались. Я слепо пытался найти опору в ком-то из этих людей, но, не удержавшись, упал на берег. Смутно помню, как на меня набросили пальто, перенесли прочь от ветра и бури в теплое помещение, где я, закутанный в кокон из одеял, оказался уложен перед огнем. Тело мое онемело от холода, волосы слиплись от соли, кожа побелела и сморщилась. Мне влили в рот спиртное. Оно принесло мне сперва блаженное полузабытье, а затем глубочайший сон без сновидений, продлившийся много часов.